Он прижался спиной к стене и закурил. Потом он долго смотрел на огонек сигареты отсутствующим взглядом. Наконец, он перевел взгляд на закатное небо, по которому ползли огромные облака, и усмехнулся:
— В деле борьбы с равенством им осталось только преодолеть гравитацию, и все.
— Что ты имеешь в виду? — уставился на него белобрысый подросток-подмастерье.
— Пока еще только сама Земля удерживает нас от окончательного разделения. Почему, думаешь, в фантастике появились образы всех этих небесных городов, все эти парящие Лапуты? Как только они достигнут нужного уровня технологии, они улетят, чтобы не мараться о те же дороги, по которым ты ходишь. Это и раньше было понятно, когда появились закрытые жилые комплексы с охраной, заборами и кодовыми замками. Они строили целые частные города! Ты можешь себе это представить? Кругом разруха, смерть, болезни, пустые бутылки, мусор, тяжелый труд, а где-то в центре области возвели чистенькие и аккуратненькие городки, в которых жили чиновники и богачи. Они вытягивали соки из людей и поселений вокруг себя, набухали на карте, как огромный абсцесс, годами копивший желтый гной. Но даже тогда они были привязаны к земле.
— Ты так говоришь, словно нас ожидает какая-то антиутопия. Разве мы живем хуже, чем наши предки? Разве у нас нет новых лекарств, новых машин, новых средств связи?
— Сынок, будущее здесь никогда не наступит. А если и наступит, то не для тебя. Они всегда будут обгонять тебя в развитии на несколько порядков. Ты будешь лечить кашель антибиотиками — они будут вычищать кровь от раковых метастаз. Ты сядешь на самолет, чтобы улететь отсюда, — они сядут на Лапуту, чтобы улететь отсюда навсегда и плевать на тебя сквозь завесу облаков. Своя Лапута у тебя появится не раньше, чем они научатся создавать свои проекции в параллельных вселенных. По сравнению с ними, ты всегда будешь, как скот перед пастухом.
— Скот?!
— А что тебя не устраивает?! Разве нет?! Кто ты для государства? Вот ты можешь сказать, что такое государство?
— Это мы все…
— Кто мы? Я ни к какому государству отношения не имею. Вот эти «мы»: рабочие, фермеры, ученые, служащие — так и будем заниматься своими делами. А государство — это те, кто нас обирает. У них разные флаги, чтобы мы отличали своих хозяев от чужаков. Мы — скот! Мы — овцы, которые гуляют по лугу, но не могут выйти за его пределы, так как на нас сразу же с рычанием набрасывается злая овчарка. Нас стригут, нас забивают на мясо, нас разводят, регулируя поголовье. Мы рождаемся в неволе и лишь для того, чтобы скотоводы зашибали прибыль.
Он бросил окурок на бордюр и с ожесточением раздавил его ботинком. Красно-рыжая полоска света на горизонте отступала перед ночной синевой. В темноте облака приобретали причудливые и пугающие очертания. Он вновь уставился на них на пару минут, а потом продолжил:
— Когда-то я читал одну легенду. Она скандинавская, кажется. О том, что раньше люди и коровы жили отдельно. Люди тогда были охотниками и не знали животноводства. И те, и другие страдали от жестокой природы, их преследовали волки, они страдали от голода и холода. И тогда одна корова решила убедить остальных заключить союз с людьми. После долгих приключений ей это удалось. И коровы пошли к людям в стойла. Люди разводили их, прятали их от непогоды и хищников, кормили их и охраняли. А коровы давали молоко и, по-видимому, иногда мясо. Так человек и скот заключили союз.
-Интересно…
-Только знаешь, что я думаю… Чушь все это. Эти коровы не видели нашу бойню — он кивнул на закрытые двери комбината, — Пойду смою кровь и домой.