Никогда прежде клеосы не встречали такой бестолковой расы. Человеки за всю историю существования не породили ничего великого. Ни с точки зрения бесконечной вселенной, ни с точки зрения индивидов, представляющих этот биологический вид.
Мухханадавир, полномочный посол клеосов на Земле, вершил суд. Он ненавидел эту паршивую планету, населенную бездарными человеками. У него от боли раскалывался нейронный сгусток. Дышать приходилось через специальный респиратор. Его глаза, предназначенные для навигации сквозь хронотоки, ничего не видели и были покрыты огромным белым полотном из шелка. С человеками он общался через Николаевича, заслужившего свой статус благодаря тому, что он стал одним из самых первых и активных коллаборантов.
Уже более трех земных месяцев клеосу не удавалось отыскать достойного культурного наследия человеков. Казалось, эта раса вовсе лишена способностей к искусству. Мухханадавир, пыхтя, елозил тушей по постаменту, на котором он разместился, и думал, как обосновать Совету, что человеков нельзя считать разумным видом, а их технические достижения следовало бы списать на случайное сочетание многих факторов. В целом же эти создания не обладают какой-либо долгосрочной целью существования.
— Николаевич! – посол не оставлял попыток докопаться до человекских мудрецов – Гнурли еще книжек по домам насобирали! Погляди! Неужели и это все чепуха?!
— Как обычно, — Мухханадавир не представлял, как Николаевич выглядит в условиях местной реальности, но слышал его голос, пропущенный через модулятор, — Это вот бабский ироничный детектив. Бульварная литературщина для глупых человекинь с претензией.
— А это?! – синтезатор речи не мог передать выразительности его утробного гудения.
— Гегель, «Философия духа», вообще ни о чем. Бредятина, лишенная смысла, а еще наукообразным языком написанная, чтобы докопаться было посложнее.
— А это?!!
— «Дневник соблазнителя», Кьеркегор. Ха-ха, так это вообще смешно. Какие-то влажные юношеские фантазии. Дрянь, а не дневник.
— А это?!!! – взревел Мухханадавир, телепатическим усилием швыряя под ноги Николаевича очередную книгу.
— Да какой-то тупой хипстерский роман из современных. Для безграмотной богемы от журналиста, который сначала сосал у мэра, а потом у издателя.
— А-А-А-А-А-А! Тащите картины!
Гнурли прикатили тележку и стали расправлять перед Николаевичем полотна, скатанные по тубусам.
— Айвазовский? Ну, он воду рисовал. Причем на всех картинах. Просто вода, какой там может быть сюжет? А это, вообще убожество. Тут художник даже человеков не может изобразить толком, они тут квадратные и разноцветные. Мы не такие.
— А зачем тогда человеки это у себя дома держат, отвечай!
— Да чтобы перед другими хвастаться. Вот, этот Гегель – это ж не книга, на самом деле, а декор на полку. Собрание сочинений, как сервиз китайский.
— Безмозглые макролюхи! – ругался посол, прерывая речь тяжелыми вздохами.
— Такие уж мы, — развел руками Николаевич, — Были бы культурными, сами бы вас завоевали.
После изучения артефактов, ни один из которых Николаевич так и не признал великим, пришло время конкурса талантов. Мухханадавир считал, что хоть кто-то из ныне живущих человеков должен выделяться одаренным пониманием сути своего вида. Впрочем, надежды отыскать выдающегося творца иссякали с каждым новым смотром. Николаевич сходу разносил любых претендентов. Не понравился ему поэт: он так кричал свои стихи про ночные муки, что сорвал голос. Забраковал певичку Метамету с песенкой «Из Мы». А престарелого члена (у них было принято человеков, состоявших в творческих организациях, называть в честь половых органов, вроде как символизируя их плодородную силу) даже не стал слушать.
Проигравших ждала одна участь – мортаризация. Провалившихся бездарей привязывали к пушке, заряженной антиматерией, и аннигилировали без следа.
Конечно, к Николаевичу обращались за покровительством многие писаки, готовящиеся предстать перед Мухханадавиром. Вручали ему богатые подарки – он и не отказывался. А в присутствии посла опять ругал конкурсантов на все корки, включая и тех, с кем у него были договоренности.
— Как же вы живете?! – не переставал удивляться посол – Почему у вас члены есть, а коагуляционной философии нет?!
— А зачем? У нас культурой занимаются больные и старые. Ну, чтобы не мешались, пока здоровые человеки асфальт кладут или по плацу маршируют. Раньше, говорят, вообще никакой культуры не было – больных и старых убивали, а теперь, вроде как, все при деле.
— И ценностей нет?! И религии?! У других рас были боги! Они гимны им слагали!
— Нет, ничего такого нам не надо. И ценностей нет никаких, кроме тушенки и ковров. Над всем остальным смеяться принято. И нормально, живем. Хоть всех человеков мортаризуйте, а бесполезная затея. Вы за культурой не в тот уголок космоса залетели, уж простите.
Это было странно. Клеосы растоптали сотни галактических империй, подчинили тысячи народов, прорывали грубо сотканную ткань пространства и времени. На других планетах поклониться клеосам сразу прибывала делегация из достойнейших представителей покоренной расы. Великие ученые, философы, сочинители – хотя бы по их собственным меркам. Кого ни спроси, сами сразу называли с десяток имен, да еще переполненные гордостью.
* * *
Мухханадавир уже наполовину составил послание Совету о признании человеков недоразвитыми организмами, как вдруг Николаевич во время одного из выступлений наконец-то разглядел талант. Сам-то посол не мог разглядеть, что перед ним не Николаевич (настоящему Николаевичу горло перерезали по пути домой), а член Петрович, который замаскировался, чтобы отрекомендовать книгу другого члена, Юрьевича. Член Юрьевич стоял рядом и, довольный, пунцовел от похвалы.
— Господин Мухханадавир, это просто замечательная книга. Очень своевременная. Виртуозный дебют члена Юрьевича, лауреата премии мэров. Это медленный, изящный роман, исполненный в гуманистической традиции и посвященный ценности отдельной человеческой жизни. Данный текст реактуализирует технику потока сознания, а также травестирует архетипичные сюжеты классического модернизма. По фабуле это семейная хроника, записанная ритмичной прозой. Действие разворачивается на осколках СССР — а также в мифологическом пространстве. Роман предлагает потрясающий опыт погружения в быт писательской среды, а также невероятный инсайт в психологию человеков. Я воспринимаю это как философскую деконструкцию литературоведческого опыта, накопленного писателями со времен Великой войны. Это подлинное возвращение изящной русской прозы с европейской пропиской.
— Ох-хох, простата дентата! — довольно закряхтел клеос, — Неужели моя миссия исполнена?!
* * *
«После мучительных и безрезультатных поисков гениев и пророков среди человеков, мне удалось обнаружить наиболее подходящую кандидатуру. Член Юрьевич – тот, кого мы искали. Прикладываю копию книги «Свербитель», общепризнанный эталон человекской эстетики и понимания природы этой отсталой, но не безнадежной расы. Отдаю свой голос за то, чтобы приступить к процессу унификации человеков по заявленной модели как можно скорее».