Днём усиленно глушил в себе эти чувства. Но бывали моменты, когда раздавалась где-то музыка, та, которую они слушали вместе, и тогда ничего не мог с собой поделать: мысленно танцевал с Никой, ощущал в руках её гибкое тело, запах чудесных волос, трогал губами её родные губы. Хотя тогда они никогда не танцевали вместе, он и без танцев был на седьмом небе, но теперь Анатолий забыл об этом, ему хотелось такого воспоминания, и он не отталкивал его.
А иногда умышленно вызывал такие моменты, выпивая рюмку-другую водки. И всё повторялось почти ощутимо.
«Как же я ошибся. То сладкое прошлое не уходит. Оно во мне навсегда. Жить мне с этой мукой до конца дней. Судьба это моя. А девушки-то все разные. Теперь я точно знаю».
С женой полёты души не получались. Надежда его устраивала, но с одной стороны, с бытовой. И ребёнка выносить до срока она не смогла, а потом и второго, и третьего... Выявилась какая-то генетическая болезнь. Это усилило его страдания.
Хотелось пить счастье полным ковшом, а не маленькими глоточками, купаться в нём, искриться самому и ловить искорки во взглядах любимой. Этого так и не случилось в его жизни после Ники. Словно скрипка по-прежнему пела, но какая-то из струн порвалась, отчего мелодия не радовала сердце, а будто скребла по нему. От безысходности принялся мечтать о том, чтобы обе женщины были с ним.
«Надя - не вещь, её не бросишь. Это то, чего я заслуживаю. Но, если бы рядом была и тонкая, поэтическая душа - Вероника, я бы в лепёшку разбился, чтобы мы втроём жили мирно», - ночные мысли уносили в нереальный мир.
Даже попробовал обратиться за помощью к Богу, начав изучать Евангелие. Да, его мысли греховны. Да, надо освободиться от этого. Но наваждение не оставляло. Кроме того, это бы означало откромсать часть своей души, предать то светлое, что было связано в жизни с Никой. Это Ника, а не кто-либо другой, заняла всё пространство в его сердце. Оказалось, что и так бывает. Понял: он однолюб.
«Эх, ещё бы одну жизнь да с тем опытом, который накопил, вот бы я прожил красиво, без ошибок. Хочу только одного: чтобы Ника никогда не ушла из моих воспоминаний. Пусть она не со мной, но пусть она будет счастлива и приходит в мои сны. Я буду благодарен ей за это», - окончательно определился.
Вслушивался в себя и понимал, что тот первый полёт души не может исчезнуть бесследно. Его нельзя забыть, вдруг женившись на другой. Первое томление сердца навсегда останется маленьким негаснущим уголёчком. И будет жить, временами вспыхивая ярче обычного, а временами скромно затихая.
Анатолий съехал на кромку дороги, видя первые постройки их города. В тишине салона Вероника услышала: «Прости, родная. За мою дурость, подлость, неверие. Я наказан сполна. Но о твоих словах прощения мечтал всю жизнь». Опущенная голова, срывающийся голос, заглушаемые волевым усилием рыдания.
«Исповедь. Ты хотела знать правду? Вот она. Это его правда. Моей же он не узнает, скорее всего, никогда. Пусть это будет ему наказанием. За всё надо платить. Я заплатила самой высокой ценой», - уверенно сказала себе Вероника.
День плавился, как медленно разогреваемый сыр. Выцветший степной ситец еле-еле колыхался, будто кто-то мощный и ленивый то подует от нечего делать, вытянув губы трубочкой, то, зевая, отвернётся.
Вероника пересела на переднее сиденье. Гладила его седые волосы, сузившимися глазами устремляясь вдаль на плывущие облака, похожие на подушки, а неизбывные тяжёлые воспоминания толкались мыслями: «Если бы он знал, что пришлось пережить мне, то про свои страдания, возможно, промолчал бы».
- Ты осталась с тем парнем, так нагло влезшим между нами?
- Нет. Я сказала ему, что жду ребёнка от тебя. И он исчез, даже забыв помахать на прощание рукой. Вот такой был влюблённый. Думал о себе. Говорят же «сделай вид, что твой корабль тонет, и тогда все крысы покинут его». Та «крыса» и сбежала.
- Подожди. Бог с ним. Что ты сказала про ребёнка? – почти прервав её, воскликнул Анатолий. Голос дрогнул. Он весь напрягся. Глаза с мольбой и плохо скрытой надеждой лихорадочно исследовали её лицо.
- Да ничего, - спокойно улыбнулась Вероника. – Просто ляпнула, чтобы проверить. И проверила.
- Так значит... - поник Анатолий.
- Дыши спокойно, Толька, и не накручивай себя. Ты и так, наверно, весь в детях и внуках?
- Нет, - карие глаза потухли, - нет у меня детей, есть только жена. Она хорошая. Было у нас много трудностей и с жильём, и с работой, да и мать моя не отличалась лёгким характером. Умерла уже, царства ей небесного. Жена всё выдержала с достоинством.
Помолчав минуту, Анатолий махнул рукой, словно отогнал что-то грустное и неприятное, и, окинув Веронику вновь засверкавшими глазами, заговорил.
- Ладно, не будем о грустном. Ты рядом, и ничего лучше не может быть. Расскажи о себе, чудесная женщина. Моя любимая женщина. Можно мне так говорить, хотя бы, когда мы наедине?
«Вот так он любит хорошую жену. Скажи я сейчас уйти от неё, бросит ведь, не задумываясь. Эх, Толька, Толька», - с грустью подумала Вероника.
Глаза Анатолия блестели и просили.
- А жена? – провоцировала Вероника. - Сидит дома, ждёт тебя...
Анатолий нажал кнопку, и голос Филиппа Киркорова, поющий с кассеты «Никто мне в мире этом сейчас не нужен. Опять в моей ладони лежит ладонь твоя» был ответом.
- Я никогда не изменяла и не изменю мужу, - Вероника решительно пресекла его мечты. – Тогда, тридцать лет назад, и ты, и тот «влюблённый» думали только о себе. Даже торговали мной. А мой муж с первой встречи и до сегодняшнего дня думает обо мне. Моё счастье – это смысл его жизни. Многие ли могут похвастать таким везением?
Продолжение здесь