1
Декабрь в южном поселке выдался необычайно суровым. Такой зимы, вьюжной и морозной, здесь не было уже лет пять. Местные жители стали забывать, зачем им тулупы и валенки, определив им место в чуланах. Все больше они носили одежду полегче, одну и ту же – с осени до весны. Но в этом году им пришлось не то что затопить в домах печи и забить ватой оконные рамы, но и – исхитриться на утепление дворовых сараев, курятников и хлевов. В нынешнюю зиму в окрестностях поселка даже не стали засевать озимые – о лютых холодах предупреждали по телевизору еще в августе.
Над заснеженным поселком висела колючая предновогодня ночь. Столбик термометра с каждым часом опускался все ниже, и от того, казалось, ярче светили звезды. А, может быть, потому, что уличного освещения здесь не было и в помине. Проселочная дорога тускло освещалась рыжими огоньками окон низеньких домов, в которых вовсю шли приготовления к встрече Нового года. Хозяйки готовили праздничные блюда, хозяева возились с елками, детишки, как им и полагалось, безобразничали и ждали чуда. И только один дом казался безлюдным – занесенный по окна снегом, он стоял с краю улицы темный и тихий.
Морозную тишину нарушил гул мотора, голубой свет фар выхватил из темноты укатанную ленту дороги – к воротам темного дома подьехала машина, закашлялась, плюнула черным дымом из выхлопной трубы и затихла.
- Скорее, скорее выходим и – в дом! Холодина какая! – раздался молодой женский голос вслед за захлопнувшейся дверцей. - Миша, утром во двор ее загонишь – нам еще печку топить! – крикнула женщина, помогая выбраться с заднего сиденья старушке. – Петька, Вовка! А кто бабушке помогать будет! Выскочили они, будто снега не видели! – заругалась женщина на мальчишек, прыгающих в сугробах под воротами дома.
- Не надо, дочка, не ругай их. Я сама дойду! – сказала старушка, кутаясь в серый пуховый платок.
- Глафира Ивановна, у вас тут воры автомобильные не водятся? – пошутил Михаил, открывая багажник. – А то оставлю транспорт на ночь, а к утру тю-тю, колеса снимут или еще чего!
- Мишка, ну что ты городишь! – крикнула женщина. – Ты тут где людей видел-то? Давай, бери подарки, еду – и в дом! – скрылась она с мальчишками и матерью за калиткой.
Дом встретил их промерзшим нутром. Отопления в нем, как и канализации, не было – обходились печкой и удобствами на улице. Хозяйка – Глафира Ивановна, женщина 70 лет, надолго отлучалась к дочке в город. Вот и остался дом без присмотра и тепла, а сени и вовсе покрылись инием.
- Ой, беда! – запричитала Глафира Ивановна. – Света, ты начинай готовить, а я за дровами в сарай! – кинула бабушка на пороге сумку и засуетилась, переодеваясь в мерзлую «рабочую» фуфайку.
- Так, ребятня! Быстренько в сарай за дровами сбегали – не жалко вам бабушку? – сказала Светлана, щелкнув выключателем на кухне. – Живее!
- Света, что ж ты с ними так строго? Дети же еще! Я сама бы принесла. Мне не привыкать – как Гриша мой умер так все – сама…- прошелестела старушка.
- Ой, мам, не начинай! Ну что сама? Мы тебе помогаем, вон, к себе приглашали, к тебе вот приехали – сейчас наготовим всего, елку нарядим, праздник встретим. И вообще твой дом надо продавать, одна ты тут не справляешься,- рассматривая кухню, затараторила Светлана.
Кухня была небольшой, все ее пространство занимал стол и холодильник - массивный исполин с кучей отделов, подаренный Светланой матери на юбилей. В углу кухни ютился старенький покосившийся сервант, а напротив - сложенная из кирпича печка. На окне видели давно не стиранные занавески, под ногами морщился связанный Глафирой Ивановной коврик. Все в кухне, как и в доме - кроме холодильника - медленно разваливалось.
- А меня куда? В дом престарелых? – недовольно пробурчала Глафира Ивановна.
- Ну мам, ну горе какое? Сначала у нас поживешь, а потом мы подыщем тебе хороший хоспис – там и врачи, и уход, и люди, опять же, - продолжала Светлана, сев за стол и устало подперев рукой подбородок. – Ты не подумай, мы тебя любим. Просто так всем будет лучше. Ну мам, мы это уже обсуждали! – хлопнула она рукой по коленке.
Глафира Ивановна молча посмотрела на дочь, стянула с головы платок и подошла к окну. Оно выходило не во двор, а на улицу – там возился с машиной зять. Он достал из багажника какие-то пакеты, коробки, сгрудил их рядом и теперь пытался закрыть заклинившую дверцу машины. На улице не было ни души: ни собак, ни людей, ни даже – местных пьяниц, обычно шатавшихся от двора к двору.
- Ой, беда! Бегония моя померзла, - вскрикнула женщина, вдруг увидев пожухлые листья растения, стоящего на подоконнике.
2
- Это я, дед мороз! – в прихожую с коробками и пакетами ввалился Михаил. – Где Вовка с Петькой? Отцу кто помогать будет! – крикнул громогласно он в глубь дома.
- Они уже бабушке помогают, дрова из сарая несут, - сказала Светлана, взяв пакет с продуктами. - Я маме говорю, что надо что-то с этим домом решать. А она обижается, мол, мы ее в дом престарелых сдать хотим, - зашептала она на ухо мужу, стаскивая с него пуховую куртку.
- Свет, ну ты тоже даешь. Действительно, куда мы ее денем? К нам жить возьмем? Не обижайся, но она не подарок. Но дом престарелых это как-то через чур, - сказал Михаил, расшнуровывая ботинки. - Может, решим с домом, когда она того,- шепнул он жене, закатив глаза кверху и следом ударив себя по губам.
- Это я скорее того! – взвизгнула Светлана и скрылась на кухне. Там под печкой лежала куча поленьев, но мальчишек не было ни видно, ни слышно. – Иди печку топи, умник! – крикнула она, села за стол, надела наушники и закрыла глаза, покачивая головой в такт музыке.
Глафира Ивановна сидела на кровати в своей комнате, обнимая фотографию мужа – Григория. Он умер три года назад. Старушка через слово слышала разговор дочери с зятем, но молчала и еще сильней прижимала к себе портрет.
- Гриша, как же ты меня оставил, почему с собой не забрал? – шептала она, смотря, не моргая, перед собой. – Видишь, я им мешаю, да и пожила достаточно – зачем ты меня оставил? – тихо плакала она.
- Мама, ты где? – услышала она Светлану.- Идем оливье резать! Вон, уже Иронию судьбы по телеку показывают! - кричала дочка, гремя тарелками. Михаил в это время с сыновьями ставили елку в зале – небольшую, но ароматную и пушистую.
Глафира Ивановна не ответила. Она встала с кровати, подошла к шкафу, достала из него свитер, шерстяные штаны и валенки. Одевшись, молча прошла мимо кухни и не заметившей ее дочки в сени. Из кладовки она достала коробку с елочными украшениями, порылась в ней и нашла заветный бело-голубой фарфоровый шарик. Женщина положила его в карман своего пальто, надела его, укуталась в платок и тихо вышла из дома.
3
- Мама! Идем, я оливье почти приготовила уже! – кричала Светлана, нюхая открытую банку с огурцами. – Вот огурцы остались – я твою закрутку взяла, мы не купили!
Насторожившись молчанию, женшина пошла к матери в комнату – но там ее не оказалось.
- Миша, ты маму не видел? – зашла она в зал, держа в руках фотографию отца, оставленную Глафирой Ивановной на кровати.
- Нет, - сказал он, забивая последний колышек в подставку для елки. – Готово, принимай работу! – хлопнул он в ладони.
- Да какую работу, мама пропала! – закричала Светлана. – Мальчики, посмотрите во дворе – нет ли там бабушки! – сказала она сыновьям.
- Ну чего ты завелась, найдется твоя мама. В туалет, может пошла, - протянул Михаил. – Может, к соседям. Да кто ее разберет, куда она делась!
- Во дворе нет бабушки! – закричали в дверях мальчишки. – И на улице нет! И в погребе! Мы все посмотрели!
Огоньки гирлянды, которую мальчишки кинули на елку еще до того, как она твердо «встала на ноги», вдруг замигали. «Пробежав» несколько раз от верхушки до основания дерева, они моргнули и задымились. В доме погас свет – то ли выбило пробки, то ли не было уплачено за электроэнергию.
- Миша, что ты стоишь! Надо маму искать! Бегом! – засуетилась Светлана, накидывая пальто.- Иди машину грей, а я к соседям!
Михаил что-то проворчал, выдернул гирлянду из розетки и неторопливо пошел одеваться. Светлана уже колотила в дверь соседей напротив. Ей открыл уже «веселый» хозяин дома, заверивший, что «никакую Глафиру Ивановну он не видел уже месяца три». Светлана стучала и в другие дома – но в одних ей не открыли, в других с порога говорили то же самое, что и первый пьяный сосед. Михаил грел машину, грозясь кулаком на мальчишек, корчивших гримасы в окне.
- Света, а куда мы поедем? Где ее искать-то? – крикнул он жене, бегающей от дома к дому. – И вообще ты сама виновата! Нечего было начинать опять про дом престарелых! Иди в дом, пока я тебя не прибил – сам поеду! – рыкнул Михаил и сел в машину. Светлана осталась стоять одна посреди дороги. Закрыв лицо руками, она упала на коленки и издала какие-то нечеловеческие звуки, на которые воем ответили дворовые псы.
4
Глафира Ивановна ушла уже далеко на окраину села. Здесь не было ни домов, ни людей – только разрушенные хозяйственные постройки, медленно но верно сползающие в кособокий яр. За яром начиналось кладбище.
Старушке было трудно идти, но не из-за здоровья, а – высоких сугробов и тяжелой оежды. В кармане пальто в руке она бережно держала фарфоровый елочный шарик.
- Скоро, Гриша, приду, - говорила тихо Глафира Ивановна. Этот шарик муж подарил ей их первую совместную послевоенную зиму. Шарик трофейный, с секретом.
- Вот так нажимаешь на кнопочку – и из шарика выходит балеринка, - показывал ей Григорий «фокус». Игрушк казалась Глафире необычайно красивой – никогда прежде она ничего подобного не видела. Ее жизнь проходила в нищете, голоде и земле – так же, как жизни тысяч других в то время.
Этот шарик они подвесили за ленту на бельевую веревку, натянутую над столом в их маленькой подвальной комнатушке. А тот новый год встречали чаем – заваренной в кипятке мятой – и невесть где раздобытыми Глафирой Ивановной «деревянными» мерзлыми пряниками. С тех пор этот шарик из года в год появлялся на их праздниках – всех, не только в Новый год.
Подойдя к краю яра, Глафира Ивановна рассмотрела на его краю елку и отломала пушистую веточку. Конечно, на кладбище вела проселочная дорога – но через яр добраться до него было быстрее. Вдруг Глафира Ивановна услышала приближающийся гул машины,а следом – крики:
- Мама! Глафира Ивановна! Вы где!- кричал вдалеке ее зять. Она знала, что в темноте ее никто не увидит, но на всякий случай спряталась за елку. – Мама! – крики смешались с бибиканьем. Затем все стихло и машина поехала дальше.
Глафира Ивановна хорошо знала это место – каждую весну она собирала здесь целебные травы, а по осени приходила за грибами. Она уже спустилась в низину яра – он был не глубоким, но – широким и по колено занесенным снегом. Противоположный его край переливался блестками в свете выглянувшей из-за туч луны. Мороз ощутимо щипал щеки, пробирался под одежду и сковывал дыхание – но старушка шла, не останавливаясь. Выбравшись из яра, она разглядела черную кладбищенскую ограду. Ей оставалось пройтивдоль нее несколько метров.
- Я скоро уже, Гриша, - говорила старушка, с трудом переставляя ноги в снегу. Она увидела дыру в ограде – довольно большую, в несколько отсутствующих прутьев. Зачем-то посмотрев по сторонам, она шагнула в эту прореху. Отсюда была видна калитка кладбища и обелиск – значит, могила ее мужа находилась совсем недалеко. Пройдя лабиринтом запорошенных могил, она вышла на главную дорожку. Встала, перевела дух, огляделась – кругом царило безмолвие и белели снежными шапками кресты. Глафира Ивановна увидела скрюченную сосну – под ней и лежал ее Гриша.
Дойдя до могилы, Глафира Ивановна воткнула сломанную еловую ветку в снег, повесила на нее фароровый шарик и села на скамейку рядом с крестом.
- Вот я и пришла, Гриша, - поправила она платок. – Холодно тебе здесь лежать? Прости, не сообразила взять свечку и огонька. Ну, так посидим, - тихо сказала она и опустила голову. Ей нестерпимо хотелось спать, мороз колол все тело, но в горле почему-то было жарко и сухо.
- Ты зачем пришла, Глаша? – услышала сквозь сон она голос мужа.
- Гриша! – обрадовалась она. – Так Новый год, поздравить пришла! На свидание к тебе пришла...
- Глупая... – прошелестел он.
- А чего я детям мешать буду? – пожала плечами Глафира Ивановна. До нее откуда-то донесся запах пирога и моченых яблок. Она открыла глаза – перед ней сидел Григорий, стол перед ним ломился от всяческих яств, в комнате жарко топила печка, в углу качалась детская колыбель.
На Глафире было синее платье в белый горошек, Григорий сидел в отутюженной гимнастерке – ладный, чернобровый, с вьющимися смольными кудрями. Из патефона донесся вальс – Григорий молча встал и протянул ей руку. Она – тонкая хрупкая девочка – растворилась в его мужественных, немного грубых, но по-доброму сильных обьятьях…
***
- Ешки-матрешки! – потер улаками глаза дед Федот, каждое утро исправно обходивший кладбище. Хоть здесь и было с сотню могил, не больше, да и приходил из живых сюда редкий гость, он добросовестно следил за порядком. Вот и сегодня вышел на обход. – Эй! Эй, чего там такое! – крикнул он, замахав кулаками в воздухе. – Эй, на могиле!
Ему никто не ответил. Федот подошел к скамейке, тронул за плечо сидящую на ней Глафиру Ивановну и отскочил, перекрестившись. Потеряв равновесие, он угодил ногой в еловую ветку, повалил ее и раздавил фарфоровый шарик.
- Во как, с новым годом, ешки-матрешки,- стянул он с головы облезлую ушанку, вытер ею лицо и пошел прочь, затянув старинную поминальную песню.