Торпедная атака
Начало 1943 года стало для черноморцев очень тяжёлым испытанием. В целях освобождения Новороссийска, в феврале в Цемесскую бухту, в районе Станички, был высажен десант под командованием майора Цезаря Куникова. Этот клочок советской земли назовут Малой землёй.
Командование разработало уникальную операцию по освобождению Новороссийска, в которой торпедникам отводилась исключительно важная роль. Согласно плана, в ночь на 10 сентября корабли десанта вышли из Геленджика. В 2:44 10 сентября началась артиллерийская подготовка и авиационные удары по вражеской обороне. В 2:45 катера группы прорыва атаковали торпедами огневые точки противника на молах (выпущено 24 торпеды, на моле и берегу уничтожено 19 дотов и дзотов, ещё до 10 получили повреждения) и боно-сетевые заграждения у входа в бухту, они же высадили на молы штурмовые группы. Путь в бухту по узкому и простреливаемому проходу был открыт. Торпедные катера группы атаки берега атаковали торпедами огневые точки на побережье бухты. А в 2:56 в порт ворвались торпедные катера группы атаки порта и атаковали торпедами причалы и места высадки. С 3 часов в порт стали врываться торпедные и сторожевые катера, мотоботы и мотобаркасы с частями первого эшелона десанта, высадка которого производилась до 5 часов утра...
После освобождения Новороссийска по приказу наркома Военно-Морского Флота адмирала Н.Г.Кузнецова все корабли Черноморского флота, в том числе линкор и крейсеры, должны были при встрече с боевыми катерами, участвовавшими в освобождении Новороссийска, отдавать честь морякам – выстраивать личный состав и играть «Захождение». Моряки этих кораблей, находившиеся на палубе и надстройках, должны принять положение «смирно», адмиралы, офицеры и главные старшины – приложить руку к головным уборам.
Такую честь на флотах оказывают только в самых исключительных случаях. В официальных сводках об этом можно прочесть. Мне же посчастливелось встретиться с участником этого героического штурма по освобождению Новороссийска.
А как это произошло, я вам, читатели, поведаю.
В 1957году, где-то в октябре месяце, у калитки двора, где жил я со своими родителями, остановился мужчина и негромко позвал: «Паренёк, скажи здесь проживает Нина Алексеевна? - Здесь. А вы ей кто будете? - А ты, наверное, сын её? - Ну сын. Так что? - Скажи маме, что племянник её, Роман, повидеться приехал. - А откуда приехал? - Издалека. Слышал про реку Индигирку? - Так это ж у чертей на Куличках! У нас там родичей нет. Иди, дядечка, много вас тут таких «родственничков» присматриваются, потом воруют. Иди, иди. Не на того напал. - Сроду не воровал, а ты так. А ещё родич мой. Скажи матери, что Роман Дегтярёв приехал из лагерей сибирских. Не вор я. Не бойся.
Встреча моей мамы, моим отчимом и мною с Романом была полна воспоминаний за обеденным столом. Отчим мой, участник войны и, как оказалось, Роман Дегтярёв так же войну не парадным маршем прошёл, а в жесточайшей, смертельной схватке с врагом. Он был матрос-черноморец, к тому же служил на торпедных катерах, которым выпало ворваться в порт. Из той встречи я вынес многое. А через несколько лет, будучи студентом университета, написал «минироман» «Торпедная атака», который и предлагаю вашему вниманию.
...Анна Фёдоровна Дегтярёва, родная сестра моего отца, провожала на войну своего первенца – Романа.
Красавец, косая сажень в плечах, черняв, как и все Дурманенко, со смолью волнистый волос украшал голову с правильными чертами лица и карими глазами, во всём теле - силища непомерная. Роман, шутки ради, взяв быка за рога, валил назем, играючи.
Мать, глаза от слёз озёрные, собрала ему в дорогу узелок со скудного стола семьи: картошечки « в мундире» сваренной, огурчиков солёных из кадушечки, несколько головок лука, шматок тощего сала (соседи дали), соли спичечный коробок и краюху из мучки хлеба. Больше то и положить было нечего, кроме материнских слёз. Перед выходом сына за родной порог, посуровела и сказала: «Сынок, дай я своимы рукамэ одину на тэбэ обэрег. Наш батько, як шов на войну, нэ взяв ёго, а казав: «Хай бэрэже тэбэ, Нюра, и дитэй наших.» Она смахнула слёзы, продолжила: «Бэрежи ёго, сынок, а вин сбэреже тэбэ. Це наша родова заграда», - с этими словами она открыла створку иконы Богоматери и достала древнерусский амулет – «змеевик» с которого устремлён магический взгляд Девы-охранительницы, горгоны Медусы, в глазах которой навечно застыла неразгаданная тайна, а на оборотной стороне медальона – рельефы христианских святынь – Богоматери, Михаила Архангела, Козьмы и Демьяна.
Роман Дегтярёв (по матери - потомок хана Джия, которых все называли «ханджиями») был направлен служить на Черноморский флот в дивизион торпедных катеров, что базировался неподалёку от Новороссийска. Всю матросню с торпедников называли «смертниками», независимо от званий.
Дивизион отрабатывал торпедную атаку на береговые укрепления. Готовился бросок на Новороссийск. Торпедникам предстояло прорваться, как можно ближе к берегу, и произвести торпедную атаку по дотам, дзотам и прочим объектам противника.
Когда над морем ещё не зарделась заря,ещё в дымке ночного тумана дивизион скрытно на малом ходу вошёл в зону атаки. Командир катера, на котором служил Роман Дегтярёв, собрал немногочисленную команду, снял каску и сказал: «Братцы! Идём в атаку. Или грудь в крестах или голова в кустах. Боцман, всем по доброй чарке!» Хряпнули, облизали губы, все по местам боевым застыли. Роман у носового крупнокалиберного пулемёта всем ветрам открытый и смерти. Из - под тельняшки достал материнский оберег, что на шнурке висел его могучей шеи, вгляделся в лик Девы – Медусы, глубоко вздохнул, вцепился в ручки пулемёта.
По сигналу флагмана ракетой дивизион взревел мощью моторов и, словно стая ястребов, ринулся в атаку. Шли в бурунах волн на таран обороны немцев, пощады никому не желая. Тишину раннего черноморского утра разодрала страшная пальба с моря и с суши. Катера, как фантастические звери, ревя моторами, летели навстречу огненному берегу. Капитан Галушко, командир катера, молоденький старлей, то ли от страха, то ли от азарта орал в грохоте и огне без передышки: - Пли!, Пли!. Пли!, - его как «заклинило». Торпедники знали своё дело, - торпеды, словно, ввинчивались в горький дым и там, на берегу, разрывались со страшной силой. Всё летело вверх тормашками до небес. Фашистские вояки генеоал-фельдмаршала Эвальда фон Клейста стояли насмерть, в отваге не откажешь.
Случилось непредвиденное – в азарте боевой атаки катер капитана Галушко засел на мель в морском песке и стал неподвижной целью. И когда дивизион, нанеся удар противнику и понеся серьёзные потерии, отошёл в море, к седящему на мели катеру рванулись эссысовцы. Кончились торпеды, кончился боекомплект пушечный и пулемётный. Немцы совсем уже близко. Натужно ревут моторы, катер в чаду, но не с места. Роман орёт: - Галушка, к пулемёту!,- тот к пулемёту. Роман на самую корму сиганул и начал шаманскую пляску – раскорячившись, прыгать с одной ноги на другую, то есть раскачивать катер. Как ему такая мысль в голову пришла он и сам не знает, но раскачал. Чтобы хоть как-то приостановить немцев, рвущихся к катеру, боцман метнулся в трюм и выскочил на палубу с ящиком тушёнки и, словно гранаты, начал швырять их в немцев. Откуда немцам знать, что с боевого катера летит, они тормознулись, залегли, поливая из «шмайсеров» палубу катера. Они как помешались, решив захватить его, но было уже поздно. Катер, как кобра, задвигался, винты размолотили песок, ухватили воду, со скрежетом, в аду вони горючки «ТК- 27» сполз с мели и ушёл бы незамедлительно в море, но произошло то, чего никто не ожидал и никаким уставом не предусмотренно – Роман Дегтярёв, рядовой матрос сиганул с борта в воду на здоровенного эссэсовца, кулаком, как кувалдой, грохнул тому в грудь, сгрёб его в охапку, подтащил к борту и заорал нечеловеческим криком:
- Тяны ёго, боцман!
Боцман (с такой нежно-девичьей фамилией!) Вишенка вцепился в загривок эссэсовца и втащил на палубу катера. Втащил и Романа.
Родное море уносило в изумрудную даль торпедников. Никто не убит. Над катером, видимо, сияла счастливая звезда. Роман, стоя на корме, отстегнул клапан матроссой робы, выташил свой мужской прибор, закачал им вверх-вниз в сторону немцев и заорал дурашливо: - Вот вам цугундер, гады! Ау фидер зеен!,- и со смаком выругался.
Капитан Галушко обрёл дар речи, перестал орать «Пли!» и голосом офицера: - Товарищи матросы, мы возвращаемся на базу. Всем обьявляю благодарность. Он вдруг лукаво сузил свои небесные глаза, подведённые пороховой и моторной гарью, произнёс заговорщицки: - А не дерябнуть нам, братцы, во славу Флота Российского!? Как – никак, а фрицам мы вломили по самое «никуда». Будте любезны, кок, постарайтесь для команды, на «сугрев души» ну и закусь. - Товарищ капитан, на «сугрев души» есть, а закусь всю боцман немцам на берег покидал. - Как это покидал? Мы что – контора по раздаче продовольствия? Вы что, товарищ Вишенка, пособник фатерланда? Не хорошо, боцман, команду голодом морить. Делаю вам замечание, учитывая вашу седую голову и своё безусье под носом.
Налили по кружкам, выпили, закусили «рукавом». А Галушко : - С вашего позволения, товарищи матросы, может по второй? - А как же! Бог Троицу любит!, - загомонили матросы, - только без боцмана. Он что, не знал, что закуска на то и предназначена, чтобы ею закусывать, а не швыряться ею куда попало. - Хлопци, та вы шо? Нэ лышайте хронтовой пайкы, бачите – я и так як дэрэвляный с пэрэляку. Я ж бачу Ромка нашего ястребка на крыло ставэ, а нимци так блызько, шо аж страшно, дай, думаю, попужаю я их. Ну и давай их банкамы наяривать, як гранатамы. Пока воны чухалысь, а мы шкандыль – шкандыль и в морэ, - умилённо оправдывался боцман. - А шо ж ты, боцман ще кыдав бы в нимцив, як бы с бэрэга не знялысь? - спросил торпедист Васятко. Боцман почесал своей крестьянской ручищей затылок и, улыбаясь ответил: - А ты, Васятко-Поросятко, нэ бзды. Нэ утиклы бы в морэ ще трохы, я б йих яйцамы закыдав. Он бачишь яки у Ванькы яйца? Нэ прыведы, Господь, таку вагу тягать! Тож нэ яйца, а пртивотанкови гранаты!, - и над морем, над ласковым морем молодецкое ржание и «цок» матроских кружек. А вот она и база.
Дивизион встречал «ТК – 27», не веря глазам своим. Видеть живыми товарищей из пекла – это же радость со слезами на глазах.
Из штаба последовала команда: - Капитану Галушко с командой в парадной форме незамедлительно в Политотдел флота!
Начальник Политотдела, здоровенный бровастый красавец, полковник Бражников, мужик что надо – любил выпить и за компанию и просто так и, само собой, - юбошник.
Галушко представился: - Товарищ полковник, старший лейтенант, - его перебилБражников: - Вы знаете шо вы натворили, пираты долбаные?, - у всей команды мороз по коже пополз.
- Никак нет, товарищ полковник!
- То то, шо не знаете. Так я вам скажу. Вы раздолбали не только огневые точки немцев, но и склады с боеприпасами! Слышите шо там творится. Немцам теперь драпать надо из Новороссийска пока не поздно, - продолжил через паузу. - Капитан третьего ранга Галушко, кто из вашей команды отличился в бою и чем?
Опешивший новоиспечённый капитан третьего ранга:
- Товарищ полковник, отличился матрос Роман Дегтярёв.
Бражников: - А как он отличился?
Галушко:
- Он катер с мели снял, эссэсовца в плен взял, а потом немцам свой «Ауфидерзеен» показал и поссал в их сторону, поливая матом по – русскому обычаю.
У Бражникова от такого рапорта глаза на лоб полезли, а брови под прекрасную шевелюру, не даром слыл он «бровеносцем в потёмках» - калоритный мужчина был.
-Это как «Ауфидерзеен» немцам показал?
- А очень просто – вытащил и показал.
- И поссал, говориш?
- Так точно, товарищ полковник!
- Надо же! - Бражников рассмеялся, а за ним и все офицеры.
Начальник политотдела:
- А другие?
Галушко: - Отличился боцман Вишенка. Он всю тушёнку в банках, как гранаты, прицельно в немцев метал.
- Ну ты даёшь, командир! Где ты такую команду набрал?
- А у нас на флоте все мужики с юмором, товарищ полковник.
- А что ж остальные? Не отличились?
- Да нет, товарищ полковник. Торпедисты Комаров и Горохов отшвырялись торпедами и больше ничего не делали только из автоматов поливали. А моторист Василий Сизый дымку в трюме нюхал.
- А ты что ж ни хрена не делал?
- Я извиняюсь, трухнул по молодости и только орал: - «Пли! Пли! Пли!», правда, я одного фрица, что уже на борт лез, каской убил.
- Как это каской? Почему не применил оружие?
- Так у нас же все патроны кончились! Вот и пришлось применить каску, как холодное оружие.
Бражников, посмотрев в списочек:
- А чем занимался во время боя ваш кок Салов, компот варил что ли?
- Нет, товарищ полковник. Он спирт по кружкам и кастрюлькам разливал.
Полковник:
- Это что согласно боевого расчёта у вас предусмотрено?
- Никак нет, товарищ полковник! Бочёнок со спиртом продырявило. Могло загореться. Вот и пришлось по кастрюлькам да кружкам разливать.
Начальник разведки Армии, генерал-майор Саакадзе, поджарый, глаза орлинные, пристально всматриваясь в Романа, подошёл к нему с вопросом:
- Откуда родом?
- Марковский я.
- А где это?
- Под Азовом. Чулы про такый?.
- А твоя мама ханджийка?
- Мы Дегтяри по батькови, а называють нас ханджиямы уси, як маму.
- А своего дядьку Антона помнишь?
- Я ёго нэколэ нэ бачив. Мама казалы, шо е брат у нэи Антон, шо ёго в раскулачку с детьмы кудысь на Кавказ, в якись Закаталы утурзучилы. Це дядько Хведька, ёго брат знае и тётка Нинка, ёго жинка. Воны там булы. А шо, товарищ генерал?
- Твой отец где сейчас?
- Нэма папы. Воны в сорок первом под Москвой погыблы, - у Романа затуманились глаза.
- Так это ты эсэсовца в плен взял?
- Я с боцманом.
- А как же ты его взял? Не сам же он на катер залез.
- Не, товарищ генерал. Я як катерок наш раскачивав, а вин в мэне ножик кынув, чуть нэ заризав, паразит. Ну я и кынувся в воду, схватыв ёго, подтягнув до катера и мы с боцманом ёго затягнулы. Здоровый немчура, еле затянулы. А ножик я соби на память оставыв. Як шо не верите, товарищ генерал, подывиться, - Роман вытащил из-под форменки эсэсовский кинжал, на воронённой стали которого гравировано – «Адольф Гитлер», и подал генералу.
- Что же ты, ханджий, не бережёшь себя? За каким - то немцем в огонь и воду кидаешься. Отец погиб и ты хочешь?
- Товарищь генерал, я не погыбну. Я як шов на войну, мени мама обэрэг дала.
- Покажи! - потребовал генерал.
Роман, не снимая с бугаинной своей шеи, из-под тельняшки достал змеевик. Генерал подошёл к Роману, взял в руку оберег. Вдруг расстегнул свой китель и из – под нательной рубахи вытащил точно такой же. Слёзы потекли по его щекам. Он обнял Романа, не выпуская из объятий, срывающимся голосом произнёс: - Ну здравствуй, ханджийская порода!
Офицеры штаба, Политотдела, Ставки, Разведки недоумённо смотрели на генерала Саакадзе и матроса Дегтярёва, который, как и они, ничего не понимал в происходящем с генералом.
Начальник Политотдела:
- Так вы шо – родня, генерал?
- Родня! Да ещё какая! Он мой родичь по жене моей! Он же двоюродный брат моей Дарьюшки! Она ж сколько раз говорила, что где-то под Азовом в Маркове и Полтаве остались её родичи. Боже мой! Боже мой! Как я рад! Как я рад!
Начальник Политотдела:
- Товарищи офицеры!,- те обратили внимание к нему, - всю команду к наградам представить, а вот этого, за то что с немцами попрощался по – гвардейски, награждаю лично, от имени Ставки Верховного Командования. Подойди, матрос, сюда. Ну надо же, - хренищем помахал и «ахвидерзен» сказал!
Товарищу Сталину при случае расскажу, он любит отчаянных.
Роман подставил свою могучую грудь. Полковник Бражников собственноручно закреплял на форменке медаль, приговаривая: "Это тебе « За отвагу». Генерал Саакадзе что-то шепнул ему и тот: "...а ещё, матрос, на десять суток домой поедешь, "- лукаво прищурил бровастый глаз, продолжил,- это тебе за «ахвидерзен». Мы чичас энто дело обмоем!
Все офицеры и награждённые перешли в блиндажную залу, где столы ломились от обилия питья, закуски и порхали в белых передничках, как бабочки, очаровательные официанточки, до которых Начальник Политотдела был большой любитель.
На "сабантуйчике" генерал Саакадзе не отпускал от себя Романа и рассказывал.
- Мой отец служил в Нагорном Карабахе начальником зоны, где в землянках жили раскулаченные с Дона и Кубани. Случилось так, что я и Дашенька влюбились. Её отец:- «Она- ханджийка, Георгий, и ваших обычаев соблюдать не будет. У нас своя вера». А мой отец: «Георгий, ты не забывай, что наша кровь – это кровь абхазских князей, а они - враги народа.»
- Господи! - да какой же Дашенька враг народа?! Она же цветок райский! – возражал я ему. Я клялся и божился, умолял её и своего отца, писал во все инстанции с просьбой разрешить жениться на Дашеньке. И сам Берия Лаврентий Павлович внял моей любви и на моём обращении к нему написал: «Разрешить без права переписки и общения с родственниками». А талисман мне Дашенька свой одевая, говорила: - «Да хранит тебя Святая Лебединная Дева Медуса, наша Матерь». Почему так говорила, не знаю.
- Товарищ генерал, я як домой приеду, усэ мами расскажу як вы казалы. Надо ж таке! - у мэне родня в Грузии!
- Ты вот что, Роман, завтра перед отъездом зайди ко мне в штаб, гостинцы повезёш родичам.
В штабе Роману генерал Саакадзе вручил удостоверение в котором чёрным по белому было написано:
- «Роман Иванович Дегтярёв направляется для выполнения спецзадания. Во всём пути следования органам НКВД СССР оказывать содействие».
- До Азова тебя сейчас самолётом доставят. Там есть фронтовой аэродром, ну а в Марков тебя с таким удостоверением с комфортом доставят. Ну, Ханджий, с богом!
И они растались навсегда.
Романа машиной доставили на аэродром. Через три часа он был в Азове и ещё через два в Маркове. Хуторяне от хаты до хаты передавали:
- До Нюркы Ханджийкы поихалы машиною якись военни. Мабудь Ваньку забирать на войну. Машина остановилась у хаты Дегтярёвых и продолжительно засигналила. На подкашивающихся ногах вышла Нюрка - Анна Фёдоровна, мать пятерых детей, вдова Ивана Дегтярёва, погибшего в сорок первом под Москвою. Навстречу ей здоровенный матрос бросился, грудь его в медалях, ленты в якорях и, захлёбываясь слезами, закричал дико на весь Марков и Панский лес: - Ма-ма-а-а! Ма-мо-о- чка!
Со двора на крик выскочили Иван, Галя, Витька, Толик и бросились к матери. А мама обомлела. Роман держал её на могучих руках, плакал и, как капитан Галушко, твердил: - Мама, мама, мамочка!,- целуя её, самое дорогое в его жизни.
Братья и сёстры узнали Романа и начали реветь от радости, прилипая к его ногам и крича на весь Марков:
- Роман з войны прыихав!
И от хаты к хате, обрастая подробностями, понеслось; - Ромка Ханджий з войны прыихав. Моряк. Мы таких и нэ бачилы. Картына пысана. Мабудь гэрой. Увэсь в мэдалях, в лентах гвардейских з якорямы. Гарный сын у Нюркы.
Очнувшаяся мать запричитала:
- Гостинёчкы дороги вы мои, заходьте в двир. Я зараз стил накрыю. Ой Боже ж мий!- живый мий Ромочка! Живый!
Счастью её не было предела.
- Я зараз картохы наварю. Ванька, достань с погреба капусты и огырцив. - суетилась счастливая мать.
Шофёр, молоденький лейтенант НКВД принёс из машины вещьмешок Романа и несколько ящиков с продуктами. Роман сказал: - Ци ящикы не мои.
- Твои, твои. Это генерал Саакадзе распорядился, - сказал лейтенант и начал распаковывать ящик. Чего только там не было! Роман, видя такое изобилие, сказал:
- Ану гукайте вэсь хутир! Хай знають, шо найшовся наш родичь! Генерал! Мама, найшлась плэминныця твоя – Даша!
-Яка Даша?
- Дядькы Антона, шо на Кавказе, так ёго дочка! Гукайте людей!
Старики и старухи были в почёте за столом, а молоденькие девчата, как дикарочки, кучковались у плетня, любуясь красотой писаной, а Роман выглядел не иначе.
Совершенно случайно среди девчонок-дикарочек оказалась Галочка Вакуленко из Харькова. Это дочь Василия Вакуленко, кузнеца «харькивцив», которого комиссовали из армии. Ему оторвало обе ноги, минёром был на фронте.Он выковал себе подобие ног, приловчился ходить и работать, как и прежде, кузнецом.
На какое-то мгновение Роман и Галина встретились взглядами и гвардеец сдался без боя, с первого взгляда и, как оказалось, на всю жизнь. В ту же ночь Галочке и Роману соловьи пели о любви до рассвета, а поцелуи были самыми сладкими.
На утро Роман с Галочкой явились к её матери и отцу. С порога Роман заявил:
- Я без сватив. Прийшов сватать вашу дочку. Буду любыть еи усю свою жисть. До конца войны вона буде моей невестой. Як прыйду до дому, сразу поженемось. Як хто обиде Галочку, убъю, - и Роман поднял свои могучие руки. Благословить нас, - он обнял Галочку, - мы просим.
Отец и мать Галочки:
- Ты ж ханджей, а мы ни. Як же вы будетэ жить?
- То наши батькы з матэрямы, а мы, диты, яки ханджии? Однэ прозвище осталось. Мы с Галочкой вам в ногы кланяемся, благословить. Роман с Галочкой встали на колени и поклонились до земли.
Мать Галочки:
- Ну шо, батько, дамо родительскэ благословение? Уж дюже гарный сын у Нюркы.
Отец Галочки:
- Роман, як шо обидешь Галочку, уцимы рукамы голову одирву, - и он поднял свои руки кузнеца. - Ты ж знаешь, шо я подковы разрываю рукамы, так шо подумай. А так шо, раз Галочка согласна, хай вас Бог бэрэже, а мы з матерью благословляем. Совет вам та любовь, диты. А ще, моряк, бэрэжи сэбэ. Война е война. Она мини ногы поодирвала проклята. Ну, мате, давай за стил як положено. За столом Галочка сидела рядышком с Романом и не сводила глаз со своего с войны свалившегося жениха и её сердце уже тревожилось о нём. И чтоб не убили, и чтоб живой пришёл к ней. В ней уже женское проснулось – заботиться, переживать, любить.
В этот же день Харьков и Марков, все окрестные хутора знали, что Роман и Галка-жених и невеста...
...........................................................
Прошёл, как сон, кратковременный отпуск. Для Романа война закончилась не в Берлине сорок пятого, а на Амурской флотилии сорок шестого. Ещё ордена и медали на богатырской груди засияли. Хранил его материнский оберег девы Медусы. А когда закончил он свой боевой путь и вернулся домой, в Марков, к родному очагу, вот тут-то и подстерегла его страшная, хуже смерти в бою, Судьба. Весть, что Галочка «враг народа» и что её увезли на «чёрном воронке» куда-то на Колыму, потрясла его. Роман долго сидел за столом, обхватив голову руками, а затем грозно заявил:
- Мама, я клялся Галочке, что убъю любого, кто её обидет. Еи обидыв, як вы кажетэ, Сатанюк, так я ёго спалю со всимы ёго выродкамы. Хай зна ханджиив.
В ту же ночь пылал дом Правления колхоза «Победа», в кабинете которого была поругана честь невесты Романа, Галочки Вакуленко.
И загремел Роман на Колыму, а может ещё куда похлеще, в прорву ГУЛАГа. На прощание моряк-гвардеец, Роман Дегтярёв крикнул всем:
- Прощайте! Я найду свою Галочку! Хоть усю жисть шукать буду!
И ищет её Роман до сих пор...
1965-1981 г., Ростов - на Дону Новороссийск