ЛАРИСА РЕЙСНЕР ДОПРАШИВАЕТ БЕЛОГВАРДЕЙСКОГО ОФИЦЕРА
(Триптих Народного художника ССС И.Ледовских «Гражданская война в России»)
По Екатеринославской растянутые цепью чоновцы под штыками вели колонну пленных белых офицеров. Лариса Рейснер в черной кожаной куртке, в черной фуражке с рубиновой звездой пришпорила рыжего донского жеребца, поскакала вдоль строя. Взгляд ее выискивал кого-то среди пленных. Вдруг лицо ее озарилось хищной радостью. Она резко осадила коня и подняла его на дыбы. Под взметнувшимися копытами мелькнуло бледное лицо с усиками, расширенные глаза, родинка под глазом в форме слезы. Взлетела рука, закрывая голову от наплывающих копыт. Лариса припала к холке коня.
- Узнаешь? – крикнула она Маневичу ( а это был он). - Ну, что, Петруша, вот мы и встретились, как я и обещала!
С этими словами женщина-комиссар отвернула скакуна, и, пришпорив, умчалась.
То ли испуг под вздыбившемся конем, то ли «голос охрипшей виолончели» так подействовали на поручика, но Маневич почувствовал, как по всему его телу побежали мурашки, а душа заныла в волчьей тоске.
Рейнер промчалась в голову колонны, где приказала Орлову поместить поручика Маневича в одиночную камеру номер семнадцать, ту самую, в которой она сама ожидала расстрела всего несколько дней назад.
Перед рассветом спящего поручика разбудил скрежет засова. Дверь открылась, с лампой в руке вошло его наваждение – Лариса Рейснер. Ремень скрипел на ее тонкой талии, кобура казалась слишком громоздкой для хрупкой фигуры. Вахмистр Толубеев внес табурет.
- Сюда поставь, - показала она в угол рядом с дверью. - Ступай.
- А вы как же-с, одни? – спросил вахмистр.
- Ступай, - повторила Рейснер.
- Вы с ним осторожнее, это не человек, а зверь в человеческом облике, -
Толубеев опасливо глянул на поднимающегося с нар Маневича. – Скольких он православных до смерти запытал, лично расстреливал… Бог не Тимошка, видит немножко…
Повинуясь нетерпеливому знаку комиссарши, Толубеев вышел.
Рейснер повесила лампу на крюк над дверью, в камере стало светлее.
- Здравствуй, Петруша, - сказала она, устало опускаясь на табурет. - Как видишь, я держу слово, обещала вернуться и вернулась. И ты умница, дождался меня, как мы и договаривались.
Поручик спросонья умыл лицо ладонями.
- Никого я не дожидался, - сказал он охрипло, - я попал в плен.
- Какая разница, под каким предлогом ты остался в Казани, чтобы встретиться со мной.
- Я попал в плен! – повысил голос поручик.
- Погоди, ты хочешь сказать, что не ждал меня? – удивилась Рейснер.
- В третий раз повторяю – я попал в плен!!!
Вокруг лампы замельтешили мошки, по камере замелькали тени.
Лариса хлопнула на щеке комара.
- Волжские комары – вот кто настоящие эксплуататоры!- засмеялась она, но как-то деланно, надсадно. – Как же ты оказался в плену?
- Наш бронепоезд попал под обстрел, мы остались без средств передвижения, красные прорвали фронт… все случилось неожиданно…
- Против твоей воли?
- Конечно… Постой!
- Что?
- Уваров и Неженцев были сварены заживо кипятком из разбитого тендера… Как… как ты могла об этом знать?
- Я же предупреждала, я - ясновидящая.
- Но это так странно!
- Странно другое! Ты готовился бежать, но обстоятельства против твоей воли сложились так, что мы вновь очутились в той же камере, только теперь на моем месте – ты. Вспомни, как ты тогда пришел ко мне, со взведенным револьвером.
Маневич отвел глаза.
- Мне было приказано… Но я… не хотел. И, как ты знаешь, не выполнил
приказа!
- Не лги, Петруша. Ты просто жаждал убить меня, ведь ты убийца,
прирожденный бестрепетный убийца.
- Клянусь, я не убил бы беззащитную женщину…
- Не клянись! – резко перебила его Рейснер. – Ты не знаешь, с кем имеешь дело, и не представляешь, куда ты попал. Ты думаешь, это подземелье контрразведки? Это штольни моего мозга! Ты – мой воплощенный страх, мой Убийца! Знаешь ли ты, как страшно на рандеву со своим собственным «Убийцей»? Я очень хотела это испытать. Для этого и пошла учиться на курсы в Психоневрологический.
Только там преподавали сухую бумажную науку, а я жаждала все испытать на собственной шкуре. Я ведь сама вызвалась пойти в Казань. И сама устроила свой арест у Казначейства и ту ночь в этой камере, когда ты отпустил меня. Из моего ума «Убийца» воплотился в белого офицера, и, знаешь, я довольна тем, как он выглядит. Я боялась встретить тупого палача, но ты довольно красив, великодушен, умен, хотя нынешняя твоя черносотенная личность все еще ужасно ретроградна. Впрочем, какой она должна быть у прирожденного убийцы? Ну, здравствуй, Петруша!
Освещенное красноватым светом коптящей лампы лицо Рейснер выглядело воспаленным, речь ее была нетверда, глаза косили, черты искажались быстро гаснущими гримасами. Она пьяна, подумал Маневич.
- Меня контузило… - как бы оправдываясь, сказала Рейснер. - Голова гудит, как Царь-колокол, и временами мерцают странные видения. Тебя не навещают призраки убитых тобою людей?
- Царь-колокол никогда не звонил.
- Ты просто не слышишь его голос. Обещаю, ты услышишь его. Он будет
сопровождаться следующими словами: (шепотом) «Страшно впасть в руки Бога Живаго».
Маневич с иронией заметил.
- Я вижу, контузия не прошла для тебя бесследно.
- Хочешь, я скажу, как узнала тебя. Ты был единственным из людей, кто приставил к моему виску пистолет. Помнишь?
Маневич отвернулся.
- Я был пьян. И вообще…
- Что вообще?
- Это было сплошное безумие.
Рейснер встала.
- В этом я с тобой, положим, согласна, сплошное безумие! Да, ты тогда был пьян. Впрочем, я тоже тяпнула спиртику, с матросами. Устала. Дважды поднимала полк в атаку... Попробуй теперь ты уговорить меня не делать того, что ты хотел сделать со мной, тогда…
Лариса вынула из кобуры револьвер.
- Ну же, - сказала она, прицеливаясь Маневичу в голову, - я жду.
Поручик выпрямился, застегнул под горло мундир с нашитой на правом обшлаге белой Алексеевской эмблемой.
- Стреляй! Я не боюсь!
Женский палец потянул курок.
- Как глупо… - прошептала Рейснер.
- Чего ты хочешь от меня?! – выкрикнул побледневший Маневич.
- Разве я спрашивала тебя тогда, что делать мне? Нет, я сделала все, самое
немыслимое, чтоб только ты не выстрелил мне в голову. Теперь попробуй ты разубедить меня.
Рейснер взвела курок. Барабан провернулся.
Пуля, предназначенная Петру Маневичу, стала строго напротив дула, закопченного пороховым нагаром недавнего боя.
https://proza.ru/2010/08/13/824полный текст романа