Есть несколько профессий, чьи представители вызывают повышенный интерес в незнакомой компании: журналист, врач, специалист по компьютерам. Список можно продолжить. В компанию мы ходим отдохнуть, а не продолжать трудовую вахту. Поэтому особо востребованные собеседники стараются «шифроваться». Так поступает и врач-невролог Матвей Кубатов. Но это удается не всегда.
Мы лечим всё
– Вот взять нотариуса или другого юриста, – говорит он, – все знают, что по их вопросам надо идти к ним в офис, платить деньги и получать консультацию. А врач – это как бы на халяву. Наша бесплатная медицина подразумевает бесплатность всегда.
Как бы ни шифровался, номер телефона все равно пойдет по рукам и звонки начнутся уже на следующий день. Как правило, испорчен вечер в воскресенье: люди планируют следующую неделю, вспоминают заодно о здоровье и звонят мне с желанием проконсультироваться.
В компании чаще всего спрашивают о давлении и почему голова болит. Человек, жующий рядом курицу, спрашивает: «Слушай, что делать, у меня голова часто болит?». И я, проглатывая свой кусок, советую: «Выпей вот это». И он доволен: вот, хороший доктор – подсказал. А меня от этого коробит. Эта таблетка может вообще не подействовать или хуже того – навредить. Я же не знаю его анамнез. Но если я скажу: «Сходи к терапевту», он подумает: «Фу, какой сосед плохой, неотзывчивый».
Одна из проблем современной медицины – это избыточность услуг. Вы приходите к врачу и просите: «Доктор, у меня колет в боку, пропишите мне кеторол». Но перед тем, как получить заветный рецепт, вам придется сдать анализы крови и мочи, пройти флюорографию, провериться на рак простаты, а подчас и оплатить какое-нибудь обследование у коммерческих диагностов, с которыми ваш доктор находится в теплых отношениях. А вместо кеторола вам порекомендуют совершенно уникальный препарат, который продается только в одной аптеке. Не менее теплые отношения между ее хозяином и вашим Айболитом тоже прослеживаются на раз-два.
Я уже пятнадцать лет практикую, заканчиваю докторскую, но довольно долго выглядел моложаво. Приходит пациент на прием, а за столом – мальчонка в белом халате. У больного – растерянность: он ожидал увидеть убеленного сединами специалиста. Но образ в нашем деле – не главное. А вот в компании это играет роль. Если ты решил позволить себе расслабиться, то и здесь ты не свободен. Публика не должна видеть несвежего доктора. Ты, как капитан, должен покинуть «эту палубу» последним.
Неврология – это большей частью хронические заболевания, то есть ситуация не разовая, такая долгоиграющая пластинка. Вот, например, один мой давнишний пациент 90 лет отроду. Естественно, что заболеваний у него немало, в том числе паркинсонизм: руки трясутся. Это уже пожизненно. Мой учитель, известный врач Юрий Николаевич Савченко сказал по схожему поводу так: «В неврологии есть много неизлечимых заболеваний, но нет ни одного, которое нельзя было бы лечить». Мы лечим всё. Правда, эффект от этого лечения разный.
Отношения с пациентом – длительные, иногда пожизненные. И этика в нашем деле играет далеко не последнюю роль.
У меня у самого межпозвоночная грыжа. Кто-то такое оперирует, я пытаюсь лечить. Ко мне приходит пациент с таким же диагнозом: «Доктор, как мне больно!». Мне хочется ответить, что мне тоже несладко, но сдерживаюсь, считаю, что это неэтично.
Платить или не платить?
В компании девушка, сидящая рядом, спрашивает:
- Матвей, я иду на плановую операцию по гинекологии. С меня попросили за это денег. Надо платить?
- Куда вы идете?
- В государственную больницу.
- С вас требуют денег до операции или после?
- 8 000 – после.
- Ложитесь на операцию и не платите. Врач за свою работу получает зарплату.
- А как я потом с ним буду общаться?
А вот это уже проблема. И он ведь не от хорошей жизни вымогает из нее эти деньги. Вот я, врач-невролог высшей категории, ассистент кафедры неврологии и нейрохирургии медицинской академии, кандидат медицинских наук плачу, а получаю в месяц меньше, чем плачу за ипотеку. Это официальная зарплата на основной работе. Понятно, что я вынужден крутиться. Да, шесть работ сразу. Причем количество работ влияет на качество профессии: у меня не остается времени на повышение квалификации. И только железная дисциплина, привитая в детстве занятием плаванием, позволяет оставаться на плаву. Но это я – мужик в расцвете лет, мастер спорта. Что делать остальным врачам?
Один мой знакомый – прекрасный нейрохирург – вынужден таксовать. Этого нет ни в одной стране мира, даже в Африке.
Вот еще спрашивают: «Доктор, я поем жирного, и меня тошнит. Что делать?». Ну не ешь жирного! Или: «Что реально помогает с похмелья?». Можно, конечно, что-то там повещать про таблетки, но к чему лукавить? Отвечаю честно: «Немного алкоголя, горячий супчик и – поспать. А самое грамотное – попытаться быть поумнее накануне, не «брать на грудь» лишнего».
Иногда чувствуешь себя миссионером, уж больно дремуч подчас наш народ. Особенно это касается самолечения. Моя докторская диссертация посвящена лечению проблем нейросифилиса. Болезнь очень коварная, поскольку часто протекает незаметно. Да, на половом органе возникают кожные проявления, но некоторые принимают их за аллергию и начинают лечиться противоаллергенами. Внешние признаки исчезают, но сам возбудитель – остается и начинает разрушительную работу в мозгах. Был случай, что человек поехал за хлебом, а оказался в Новосибирске. То есть больной становится идиотом и подчас довольно быстро умирает.
Есть проект, по которому скоро все лекарства будут продаваться только по рецепту, даже анальгин (он, кстати, не так уж безвреден). В свободной продаже в Германии - только лейкопластырь и средства контрацепции. Зато там врач отвечает за то, что он назначил. Есть с кого спросить. У нас же, скорее всего, это приведет к возникновению «черного рынка» лекарств, парализует работу поликлиник, усилит коррупциогенную составляющую нашего неповоротливого здравоохранения.
Найди хорошего!
Самая частая просьба: нас лечат плохие врачи, помоги найти хорошего. Сейчас появились новые возможности: можно лечиться не только на малой родине, но и в Москве, Германии, Израиле. Как-то раз оказался в щекотливой ситуации: у одного знакомого серьезные проблемы со здоровьем, а у второго – завязки в Израиле. Второй через меня настойчиво и небескорыстно предлагает первому: надо приехать туда месяца на три на серьезное обследование и стоить это будет $50 000–100 000. Но это, мягко говоря, не так. Достаточно недельной поездки за принципиально более скромную сумму. Причем Израиль – не лидер в этой сфере.
Я в последнее время задумался на тему медицинского эскорта. Человек приходит ко мне: «У меня вот такая проблема». Я именно в ней – не специалист, но я знаю, кто в этом разбирается лучше всего и сколько это реально стоит. Может быть, открою центр таких услуг.
В законе написано: пациент может выбрать врача. А врачу этот пациент, извините, не нужен – у него своей работы хватает. И клятва Гиппократа здесь ни при чем. Основная позиция там – обязательства перед учителем. В те времена ремеслу учил один человек, а не академия. И ученик, давая клятву, обещал содержать учителя, когда тот станет немощным, - так же, как это делали обувщики, кожевники и т.д. Мы давали клятву российского врача – по одной из версий клятвы Гиппократа, их сейчас много. Да, там прописаны некие этические нормы отношения к пациенту, но – не более того. Я в меру своих знаний и с разрешения государства могу вам оказать помощь. Это – услуга. А вопрос обязательств по отношению к любому пациенту, пришедшему к тебе, грубо говоря, с улицы, - спорный.
Да, у каждого из нас есть свое личное кладбище. Просто, быть может, моя вина невелика. Сейчас нас много вокруг каждого пациента, и трудно определить степень вины каждого. И есть ли она, эта вина.
Иногда пациент рвется непременно к профессору. Само это слово завораживает. А профессор давно уже большой специалист в очень узкой области. И об остальных нюансах своей специализации имеет подчас очень общие представления. Моя мама тоже была врачом и в детстве водила меня лечить зубы к знакомому стоматологу. А у той это было что-то вроде хобби. Она в основном преподавала, имела ученую степень, но изредка подходила и к бормашине. Когда я попал к настоящему врачу, я почувствовал, в чем разница, хотя был всего лишь пацаненком.
Один доктор, который звал меня в частную клинику, считал так: «Цена услуги для пациента определяется стоимостью его ботинок». Обувь, как правило, отражает статус и толщину кошелька владельца. То есть такая прогрессивная шкала: за одну и ту же услугу олигарх заплатит больше, чем бабушка. Сейчас же, как правило, наоборот: услуга стоит одинаково для всех, просто профессору вы заплатите больше.