" Остался бы в приюте: был бы жив ",- это первое, что пришло мне в голову, когда врач констатировала смерть. Да и что там констатировать, я видела все сама. Держала его голову, когда он бился, и боролся за свою жизнь. Но не выжил, нет.
В приюте ему дали имя Кася, потому что похож на хаски. Это был довольно крупный пёс, ростом с овчарку, с поразительными жёлтыми глазами. Немного отстранённый, с чувством собственного достоинства. И ещё у него была какая то тайна и страхи, как у большинства приютских собак. К сожалению, какова была собачья судьба до отлова и попадания в приют, узнать не представляется возможным: убежал ли, выбросили, или родился на улице: неизвестно. Каждая собака по- разному адаптируется в приюте: кто ломается, кто смиряется, кто ждёт. Что думал Кася, понять трудно, он был из тех сложных псов, с которым волонтёрам пришлось не то чтобы трудно, но ему требовалось особое внимание.
Когда не стало моей Бэлки, о ней я рассказывала недавно, я, не сразу конечно, поняла что без собаки мне никак. Образовалась в жизни какая то дыра. Вечером, сидя в кресле у телевизора, я иногда опускала руку вниз, чтобы погладить. А гладить было некого. Никто не сопел больше рядом с ним носом, незачем было пулей нестись домой с работы. Мой привычный уклад жизни изменился разом. Возьму собаку. Но обязательно такую, которая никому не нужна, и сильно нуждается в доме и заботе. А где такую взять? Я все думала: вот буду идти по улице, а за мной увяжется какой- нибудь голодный, блохастый щенок, вот его то я и возьму. Но не встретился никто, видимо служба очистки города от бродячих животных своё дело знает. И тогда я подумала о приюте.
О том, сколько приютов я посетила, можно написать отдельный рассказ. Скажу только, что свою собаку я там не нашла. И уже отчаялась, как однажды мне сообщили, что скоро в одном из парков состоится мероприятие, где можно не только посмотреть разных собак, но и погулять с ними, познакомиться, и если все будет хорошо, сразу усыновить собаку. И я поехала. Я долго ходила от собаки к собаке, гладила, давала вкусняшки. Собаки- улыбаки меня не интересовали, я знала, что их точно усыновят: людям импонируют такие собаки. Я искала ту, которую точно никто не возьмёт. И тут я заметила его.
Худой, длиннолапый. К нему подходили, садились на корточки, гладили, давали лакомство, и уходили. Слишком гордый, не ласковый. Он даже лакомства брал недоверчиво, аккуратно. Я тоже подошла, погладила, и отошла. Я стояла под деревом и смотрела, как люди подходят и отходят, и никто его не берет. И мне было страшно его брать: крупный, как с ним управляться? И только когда мероприятие подошло к концу, и стало ясно, что он вернётся в приют, я ринулась как в омут головой.
Составление договора, зоотакси, и вот мы дома. Когда вылезали из машины, домашние встречали нас во дворе, как же у них вытянулись лица: никто не ожидал большую собаку). Мы назвали его Бруно. Новая жизнь, новое имя.
Нам было непросто с ним. Он не доверял нам и держался отстранённо. Были и кинологи, и заняться, и тренировки. Он жадно ел, и никак не мог насытиться. И подбирал на улице все, не мог привыкнуть, что дома есть еда, и она никогда не кончится. Он панически боялся ванной. Почему? Ответа нет, возможно эти страхи из его прошлой жизни, лапы мыли только в тазу. И ещё у него случались панические атаки. Иногда на улице его начинала бить крупная дрожь при виде мужчины или женщины. Из чего я сделала вывод, что он был домашним, и его обижали. Он болел желудком, который, видимо, не был готов к постоянным и регулярными приёмами пищи. Но время шло, и наша совместная жизнь налаживалось.
Он научился спать на спине, широко раскинув лапы: знак того, что он успокоился, а поначалу спал сжатой пружиной, скулил и бежал куда то во сне. Не могу сказать, что мне было с ним просто. Наверное, я ждала от него благодарности, послушания и любви. А он был на своей волне. Иногда он подходил ко мне, и клал мне голову на колени, и если я была занята, тихо уходил на своё место, он никогда не требовал от меня ничего. Это была очень незаметная собака. Иногда на прогулке он вырвался из моих рук, и убегал. И носился с бешеной скоростью, и я никак не могла его поймать. Он оставался диким, хоть и уже домашним.
Когда ему исполнилось два года, мы устроили праздник: заказали специальный собачий торт, купили колпачки, шарики, и отметили годовщину на нашей собачьей площадке, вместе с его новыми друзьями. Мы очень старались, чтобы ему было хорошо. Но меня не оставляли мысли, что я не люблю его так, как любила Бэлку, что я, как будто выполняю какой то великий долг.
Ему нужно было время. Много больше, чем у нас было. Видимо, в его короткой жизни было много горя и обид, и он не мог, просто не мог вот так сразу стать доверчивым псом- компаньоном. А потом пришла беда. Внезапно.
Второго января мы вышли с ним гулять, одни из первых, все, наверное, спали после праздников. И уже в ста метрах от подъезда он что то схватил с земли, а я не успела отнять. Проглотил и все. А через полчаса у него начался приступ. Мы звонили в клиники, нам давали всевозможные рекомендации, но ему становилось хуже. Тогда мы схватили его на руки, и понеслись в больницу. Отравление. Человеческим препаратом. Догхантеры. Он страшно мучился, ему вводили препараты, но ничего не помогало. Он страшно и жутко умирал у меня на руках. Я всё надеялась: ведь мы успели, мы в больнице, теперь его спасут. Но нет. Он умер. Я как во сне заплатила деньги и вышла из клиники одна, без собаки. Только что он был: молодой, здоровый. Мы только увидели начало новой жизни, и вот его нет. И тогда я подумала : если бы он остался в приюте, был бы жив.
Я винила и виню себя: недосмотрела, недолюбила. И больше никаких собак. Я не хочу больше никого хоронить. Не хочу страдать. Не хочу. Беги по радуге, мой бедный Бруно. Надеюсь, ты обрел покой.
Но жить без собак совсем у меня не вышло. Как жить без них? Теперь я собачья няня. Ко мне приходят и большие и маленькие. Я их всех люблю, отдавать всегда тяжело, и часто мне вновь хочется завести собаку. Но я не делаю этого, я боюсь. Пусть лучше так: они приходят, живые и здоровые. И я не увижу, как они состарятся и заболеют. Они для меня всегда весёлые, а главное: живые. Да, я больше не хочу никого терять.