На третьем курсе Ольга вышла замуж за однокурсника. Размышляя о том, что ею тогда руководило, она поняла, что ни о какой любви особенной не было и речи. Просто хотелось, наконец, уйти от родителей, почувствовать себя взрослой и самостоятельной. Тем более что в доме у них было неспокойно, регулярно случались шумные выяснения отношений, со скандалами и взаимными обвинениями. Происходили они чаще всего между отцом и дочерью. Он требовал беспрекословного подчинения, Оля же считала это вздором и была уверена, что беспокоятся они исключительно о собственном комфорте и спокойствии. Как, впрочем, и всегда. В этом, как раз, для Оли не было ничего нового. Просто раньше это так не бросалось в глаза, поскольку она всегда была очень занятым и по этой причине в том числе, почти беспроблемным ребёнком. Школа, затем, в зависимости от времени года, спортзал или стадион. Потом до позднего вечера уроки. Но то, с чем она легко мирилась, будучи школьницей, очень возмущало её теперь. Странным образом, только после того, как она стала студенткой, она начала ощущать вкус к жизни. Главным образом, это происходило от того, что спорт в её жизни отошёл теперь на второй, или даже на третий план, и времени у неё появилось гораздо больше. Вот как раз то, как она стала его организовывать, и не нравилось её отцу.
- Ты посмотри на себя, - шипел он ей в прихожей, если случалось, что она приходила позже оговоренного и строго регламентированного времени домой, - Ты одета, как проститутка! Лена, - кричал он жене, забывая, что ещё минуту назад, старался говорить тише, чтобы не разбудить или не привлекать внимание сына, - Иди, полюбуйся на свою доченьку, от неё разит, как от пивной бочки. Оля, разумеется, тоже не молчала. Прибегала мать, оглядывалась на дверь детской, шикая на них обоих, затем обязательно выговаривала Ольге и каждую свою сентенцию обязательно подытоживала неизменным:
- Хоть бы задумалась, какой пример ты брату подаёшь…
- Какой пример? - взорвалась Оля однажды, - Ну какой пример я подаю? Школу закончила с серебряной медалью… С 12 лет играю в сборной, с шестнадцати - третий спортивный разряд по волейболу, я кандидат в мастера спорта, студентка мединститута… За два года ни единого «хвоста». А Славик ваш из троек не вылезает, к тому же размазня, лентяй и нытик… Мать смотрела на неё с таким немым ужасом, будто Ольга только что призналась, что сегодня вечером родила и тут же живьём закопала младенца.
- Как ты можешь, - задыхаясь, шептала она, - как только твой язык поворачивается говорить подобные слова в адрес своего брата? Оля терялась, замолкала и чувствовала себя, как в детстве,- снова маленькой, бесправной и жалкой. Такое состояние было самым отвратительным, хотя и отлично ей знакомым. Ольга ужасно злилась на себя за это, а также на мать, которая виртуозно, причём с молниеносной скоростью могла пробудить в ней чувство вины, тягостное, ненавистное, которое, оказывается, никуда не исчезло, а так и жило в ней, расцветая пышным, ядовитым цветом при всякой малейшей возможности и даже без таковой. Оля пыталась понять, в чём заключается её вина, делала шаг к матери, для того, чтобы объясниться, поговорить, но та предупредительно выставляла вперёд руку, поджимала губы в виде скорбной подковки и, наглухо замыкаясь, уходила в молчание. Вот так и получилось, что когда Лёня, её однокурсник, с которым она даже толком не встречалась, вдруг сделал ей предложение, она не раздумывая, согласилась.
Они учились на одном курсе, но Леонид был старше на два года. Он поступил на медицинский только с третьей попытки, а в перерывах между этими занятиями успел отслужить в армии и поработать санитаром в психиатрической больнице. Лёня был из небольшого областного городка, куда и собирался вернуться по окончании института, чтобы работать врачом в местной больнице. Лёня был симпатичный и весёлый. И очень нравился Ольге, хотя даже тогда ей было понятно, что этого может быть недостаточно для создания семьи. Когда Лёня, прищурившись, смотрел на Олю своими карими глазами в обрамлении пушистых ресниц и улыбался, она пыталась расслышать хоть какую-то подсказку внутри себя. Уловить хотя бы мимолётное порхание этих пресловутых бабочек в душе. Иногда ей даже казалось, что она слышит и улавливает, иногда - нет. Но так уж хотелось перемен, настолько стремилась она отделиться от родителей и, как ей казалось, благодаря этому почувствовать вкус новой, взрослой жизни, обрести полную автономность и долгожданную свободу, что она с радостью ответила согласием. Ольга не очень-то отдавала себе отчёт в тот период. Она чувствовала себя сталкером, собирающимся пересечь некую запретную и совершенно неизведанную зону или астронавтом, впервые ступившим на далёкую, чужую планету и не имеющим никакого понятия, что его здесь ожидает.
Могло ли быть тогда по-другому? Наверное, нет. Ведь в то время, она была абсолютно уверена, что её личное счастье зависит исключительно от каких-то внешних обстоятельств или конкретных людей. Ей предстояло пройти долгий и извилистый путь, прежде чем она стала понимать, что это не так.
… А пока была студенческая, весёлая свадьба, которую отмечали в щедром, благодатном августе поэтапно, сначала в городе, потом в Лёнином городке с его многочисленными родственниками и, наконец, в маленьком черноморском посёлке, куда они отправились вместе с друзьями, такими же молодожёнами, в последнюю неделю ускользающего, горячего лета.
Жили молодые в маленькой, но уютной комнате в семейном общежитии, совсем рядом с мединститутом, которую подарили им родители Лёни на свадьбу. Её родители подарили Оле зимние коричневые сапоги. На толстой, «манной» платформе, огромным, почти негнущимся голенищем и густым мехом внутри. Сапоги выглядели устрашающе, хотя при этом вполне соответствовали главным родительским критериям: надёжность и практичность.
- Странный выбор для свадебного подарка, - думала Оля, которой было неудобно перед Лёней. Через несколько дней отец привёз ей и чёрное пальто, якобы случайно забытое Олей, когда она складывала вещи, собираясь переезжать в свою новую, замечательную жизнь.
- Да у нас и шкафа-то нет… - сделала последнюю попытку Оля. Отец промолчал. После крайней, ещё досвадебной размолвки, они почти не разговаривали. Глядя на вешалку, под которой стояли монументальные коричневые сапоги, и где теперь висело чёрное пальто, отбрасывающее зловещую тень на противоположную стену, что зрительно увеличивало его до каких-то неестественных размеров, Оля недоумённо пожала плечами:
- Может, они мёрзли очень сильно когда-то?
Через год родилась дочь Анечка. Леонид и Ольга оканчивали третий курс. Чтобы не брать академический отпуск, днём с малышкой оставалась Олина бабушка. Хотя с третьего курса, они оба уже подрабатывали, денег всё равно постоянно не хватало. Было очень тяжело совмещать учёбу, семью и работу. Причём сложно не только физически, но и во всех прочих отношениях: моральном, материальном, эмоциональном. Но если бы дело ограничивалось только этим, было бы ещё полбеды. Ольга бы это выдержала. Благодаря спорту, она привыкла к строгому ограничительному режиму и нагрузкам. Но хуже всего было то, что в какой-то момент она перестала понимать ради чего весь этот бег по кругу. Кому он нужен и имеет ли хоть какой-то смысл вся эта канитель. У Лёни постепенно стала образовываться своя отдельная жизнь. Оля видела, что домой он идёт неохотно, в свои планы её не посвящает и явно тяготится этим браком. Однажды она заметила, что они перестали разговаривать.
- Когда это случилось? - спросила она как-то у мужа, но он даже не понял, что она пытается ему сказать. Оля посмотрела на него и снова, как накануне свадьбы, пыталась расслышать что-нибудь внутри себя. Какую-то подсказку, какой-нибудь импульс. Ничего. Поэтому не было смысла обижаться или винить его в чём-либо. Ей, точно так же, совершенно нечего было ему сказать или предложить. Они квиты. 1:1. Как пелось в то время в одной популярной песенке - … Никто ни в чём не виноват.
- Только почему так противно и тягостно на душе? - часто думала Оля. Она помнит, как однажды во время таких вот раздумий, открыла холодильник и скосила глаза на початую бутылку водки, стоящую там с недавнего праздника:
- Может это от того, что тяжело признавать собственные ошибки? - продолжала она размышлять, наливая себе из бутылки, - Или от долгого непонимания того, что они абсолютно чужие друг другу люди? Оля не знала ответов на эти и другие постоянно возникающие у неё вопросы, да и не хотела их искать. Зачем? Что это даст? Нельзя вернуть или исправить то, чего никогда не было. Чего никогда даже не существовало. Они приняли за что-то стоящее молодую, ударившую в голову лёгкую влюблённость, буйство гормонов и горячее желание начать новую, взрослую жизнь.
Когда Оля выпила ещё, настроение стало меняться в лучшую сторону. Некоторое время назад она открыла для себя этот волшебный секрет. Как только алкоголь попадал в её организм, хотя бы ненадолго воцарялось спокойствие, исчезало её вечное недовольство собой и проклятое, знакомое с детства, чувство вины. Перед ребёнком, которого почти не видела, перед мужем, поскольку никогда его не любила , а главное, перед самой собой, словно она обманула в чём-то себя, имела возможности, потенциал, ставила цели и вдруг резко свернула, даже не начав толком идти.
Но после приёма спиртного всё вставало на свои места. Абсолютно всё казалось логичным, само собой разумеющимся и единственно правильным. Отдельные части, составляющие её личность, неприкаянно и хаотично блуждающие до этого в чуждой, холодной сутолоке, вдруг восстанавливались, объединялись и превращались в единое и гармоничное целое. Оля снова примирялась с собой и этим враждебным миром. После такой вот своеобразной перезагрузки можно было не то, чтобы жить в полном смысле слова, но, как минимум, функционировать дальше.
Когда на горизонте замаячило окончание института и долгожданный диплом, Оля стала всерьёз задумываться о разводе. Она заикнулась об этом Лёне, и тот даже не пытался скрыть своего облегчения. Они впервые за долгое время поговорили искренне. Леонид сказал, что любит другую женщину и всё никак не решался сказать об этом Ольге. Ведь жена у него такая хорошая, порядочная, да и дочке даже трёх лет нет. Он просто не знал, как сообщить ей об этом, но она такая умница, сама сделала первый шаг… Они, конечно же, останутся друзьями, и Ольга всегда может рассчитывать на его помощь. А сейчас ему нужно бежать, она ведь всё понимает… Тем более, что его ждут… Лиза… Она такая нежная, такая ранимая… И так страдает от этой неопределённости… Лёня, кидая в рюкзак какие-то вещи, говорил о том, что Оля может жить здесь столько, сколько будет нужно, пока они не решат, что делать дальше. Оля не стала уточнять, кто такие они, и что эти они должны решить. Но дочку от его родителей необходимо было забрать в самое ближайшее время. Наливая коньяк, она дала себе слово, что на этой же неделе съездит за Аней. Леонид стоял полностью одетый в проёме двери:
- Ты бы, Оль, полегче всё-таки с этим… - кивнул он головой на стакан в её руке. И ещё Лёня сказал, что не хотел бы читать ей лекций, и показаться сплетником, но и так уже разговоры идут. А это совсем нежелательно, особенно сейчас перед распределением…
Она услышала, как хлопнула дверь в прихожей. От вибрации, сквозняка, а может и совершенно случайно, вдруг распахнулась дверца антресоли, удерживаемая хлипким замочком, и оттуда с гулким стуком, в строгой очерёдности, выпали коричневые сапоги, которые Оля так ни разу и не обула. А дальше была весьма странная картина. В крошечной прихожей стояла молодая женщина с пустым стаканом в руке и громко смеялась. Перед ней, развалившись в весьма живописной позе, обоими носками к двери, лежала на полу пара сапог. Ольга смотрела на них и думала, что они очень похожи на неё. Она тоже такая же, как эти сапоги: надёжная, практичная и верная. Не боится ни плохих или скользких дорог, ни грязи, ни холода, ни прочих лишений. Ни на что не жалуется, ничего не требует, сидит себе в пыльной каморке, да помалкивает. Она тоже не то, чтобы сильно нужна, но на всякий случай, пусть лучше будет, мало ли… Сколько она ещё могла вот также торчать на антресолях, если бы не решилась заговорить о разводе? Год, два, пять лет? Пока не стала бы постепенно сходить с ума, или Леониду не надоело бы изображать благородного героя? Даже носки сапог явно указывают, что ей нужно делать. Немного пошатываясь, Ольга ушла в комнату, продолжая смеяться. Правда, чем дольше проходило времени, тем больше смех её становился похож на плач...
