Византия - государство, до сих пор загадочное и непонятное для многих. Что же на самом деле такое «византийство»? Дмитрий Тараторин предлагает взглянуть на историю Византии как на историю соперничества идеологических и богословских концепций. В предыдущих главах мы остановились на истории Византии под ударами персидских и арабских завоевателей. Теперь мы поговорим о ереси иконоборчества, а также о святости в разных христианских конфессиях.
Право человека
Счастье Вардана-Филиппика было недолгим. Свергнув кровожадного, но талантливого Юстиниана, сам он впал в полный маразм и, главным образом, предавался пьянству и разврату. Развитое гражданское общество Византии такого надругательства над высоким статусом опять-таки не потерпело.
И его (общества) представитель, простой оруженосец, как-то утром не встречая никакого сопротивления, выволок похмельного императора из дворца и притащил на суд фанатов. Прасины прямо на ипподроме в своем «клубном» зале и ослепили его. В результате этой операции он вскоре умер. А «зеленые» умело организовали массовые беспорядки, в ходе которых возвели на трон своего кандидата — личность абсолютно гражданскую, начальника императорских секретарей Артемия.
Тот воцарился под именем Анастасия II и немедленно покарал заговорщиков, чтоб видимо, не повторить судьбу предшественника. Опору он искал в среде старой аристократии. Анастасий не без успеха занялся упорядочением государственных дел. Но задачи перед ним стояли в первую очередь военные, поскольку арабы, потерпев поражение в 678 году, не думали отказываться от новых попыток взять Константинополь. И в 715 году собрали новый мощный флот.
Император задумал сыграть на опережение, послав свою эскадру уничтожить врага в его логове. Но как это нередко бывало, византийский флот взбунтовался и поплыл обратно. Император бежал из столицы и укрепился в Никее. Это его, впрочем, не спасло. В марте 716 года верные ему силы были разгромлены, а сам Анастасий отрекся от престола и ушел в монастырь. Впрочем, через несколько лет греховные страсти в нем возобладали, и он возглавил восстание, которое кончилось для него на плахе.
Однако, послал его туда вовсе не непосредственный сменщик Феодосий III, а Лев Исавр, который в свою очередь низложил Феодосия. Был ли Лев и вправду исавром, то есть представителем некоего боевитого племени из Малой Азии или сирийцем, это науке неизвестно. Но его, несомненно, восточное происхождение сыграло в церковной истории Империи позже роковую роль…
Надо отметить, что пример беспокойного Анастасия, видимо, возымел свое действие. И Феодосий, также постригшийся в монахи, никоим образом не пытался изменить свой статус. Благодаря чему и умер своей смертью, чтимый за святость жизни.
Разумеется, вся эта эпидемия мятежей и свержений сказалась на положении государства самым плачевным образом. Арабы вновь двинулись на Константинополь. Причем, и на этот раз силы вторжения были достаточными, чтобы при удачном исходе ринуться затем далее в Европу.
Однако под стенами Константинополя в 718 году им вновь было нанесено сокрушительное и окончательное поражение (больше на столицу ромеев они не посягали). На море опять сыграло свою роль оружие массового поражения — «греческий огонь». В битвах на суше проявился несомненный полководческий дар Льва. К тому же в борьбе с арабами активно проявили себя болгары, которых тоже можно записать в число спасителей Европы.
Важно учитывать и то, что через 14 лет франкские воины Карла Мартелла разгромили арабов при Пуатье, остановив тем самым их экспансию на западном фланге христианской цивилизации. Этот двойной сокрушительный удар в целом резко понизил уровень исламской угрозы.
Однако она тоже была двойной —военно-религиозной. И именно император, сокрушивший арабов на поле брани, сам же нанес Империи удар в спину, став на сторону иконоборческой ереси.
Смысл Империи ромеев был не только в защите с каждым веком сжимавшегося плацдарма истинной Веры от посягательств язычников и исламистов. Главная задача этого государства состояла в том, чтобы обеспечить человеку его неотъемлемое право стать богом. Стать богом по благодати, впустив в сердце свое Христа, стяжав божественные энергии.
Это и было, и есть главной целью жизни православного — не просто спастись, избегнуть адских мук, но обóжиться — на крыльях Духа Святого улететь к немыслимым для земнородных горизонтам. И смысл борьбы со всеми ересями, которые в изобилии возникали на протяжении церковной истории, — отстоять право на реализацию этого дерзновенного плана. Привести в соответствие практику святых аскетов с богословской теорией.
Ведь как можно стать богом, следуя заветам Христа, если он всего лишь «самый человечный человек», «первый из твари», как учили ариане? Или если он не Богочеловек, но исключительно Бог, как настаивали монофизиты? Или если он даже Богочеловек, но обладающий исключительно божественной волей (монофелитизм), то как наша человеческая воля, ее свободный выбор может привести нас к обóжению?
Все эти ереси последовательно громили святые отцы, так же как полководцы варваров на поле боя. Только вот воинам перед лицом иноземцев было легче. Ведь за спиной у них была вся мощь Империи, сам василевс. А вот в борьбе с ересями порой было иначе. Нередко императоры оказывались на стороне духовных извращений. По политическому ли расчету, по собственному ли ложному убеждению. И каждый раз несгибаемое сопротивление святых одерживало верх над светским произволом. Но тяжелее всего пришлось в эпоху иконоборчества, начало которому положил Лев Исавр.
Строго говоря, он попытался учинить некий протестантизм — гонения обрушились, в основном, на монахов, которые в свою очередь и были главным защитниками иконопочитания. Самого Льва некоторые современники называли «сарациномыслящим». Хотя он всю жизнь бился с арабами на поле боя, но душой, как и многие восточные люди, тяготел к близким исламу ересям.
«Я император и священник» —писал Лев III папе Григорию II. И это тоже было, конечно, абсолютно еретическим посягательством на власть над душами подданных. Иконоборческий эдикт был издан на десятом году его правления. И первым репрессивным актом стало уничтожение иконы Христа над одним из входов в императорский дворец.
Это вызвало немедленное возмущение гражданского общества, приведшее к умерщвлению исполнителя преступного приказа народной массой. Зачинщиков бунта казнили, но это сопротивления не погасило.
Против императора выступили и Константинопольский патриарх Герман, и папа Григорий II. До Папы дотянуться не было возможностей, а вот Герман был смещен и заменен на послушного Анастасия, который подписал эдикт. Но Лев столкнулся и с вооруженным сопротивлением — восстание вспыхнуло в Греции и на островах Эгейского моря.
А святой Иоанн Дамаскин в своих «Трех защитительных словах в поддержку иконопочитания» обличил Льва как тирана:«Божественный Апостол Павел говорит: “Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим” (2 Фес. 2:15). Так как многое без записи передано Церкви и сохранено до настоящего времени, то поэтому, зачем говорите клевету относительно изображений? Манихеи написали Евангелие от Фомы; напишите и вы Евангелие от Льва. Я не одобряю царя, который, по обычаю тиранов, похищает священство. Не цари получили власть связывать и разрешать. Я знаю царя Валента, называвшегося христианином и [однако] преследовавшего православную веру; знаю и Зенона, и Ираклия, и Константина, бывшего в Сицилии, и Варданиска, который [был назван также] Филиппиком. Меня нельзя убедить в том, что Церковь была устраиваема царскими предписаниями; напротив, [она должна управляться] по преданиям Отцов, как записанным, так и незаписанным. Ибо как без писаний было возвещено во всем мире Евангелие, так без писаний передано во всем мире и то, чтобы были изображаемы Христос — воплотившийся Бог и святые, как и то, чтобы мы все поклонялись кресту и молились — стоя [лицами] к востоку».
Покарать святого тоже, наверное, очень хотелось, но тот жил на территории, оккупированной халифатом, и добраться до него было проблематично.
Причем здесь Ницше?
В самом деле, причем? И кроме того, зачем атеистам и агностикам, например, знать о стремлении православных к обóжению? Дело в том, что, как и в случае с вопросом об исхождении Святого Духа, эта тема напрямую затрагивает и людей религиозно абсолютно индифферентных. Потому что, когда отвергнут Богочеловек, возникает запрос на Сверхчеловека. А это, известно чем оборачивается…
На самом деле православие, католичество и протестантизм больше всего разделяют не догматы, а антропология. То, как они видят наличное состояние и перспективы человека. Для православного святость есть задание для каждого человека. И он потенциально с помощью Божьей, через аскезу, может его достичь. То есть стать богом по благодати. И таким образом, разумеется, сверхчеловеком, тем, кто «распял свою плоть со страстьми и похотями ее». То есть кто не свят, тот не исполнил задания, но, тем не менее, может и должен уповать на милость Божью и заступничество святых.
Для католика святость — это уже не задание, а сверх-задание. Отсюда возникает учение о «заслугах святых», которыми распоряжается Церковь, и которые могут быть использованы (индульгенции) для сокращения времени страданий в чистилище для грешников, тех, разумеется, которые не совсем пропащие. А задание, в католической версии, просто, сколь это возможно, праведная церковная жизнь. И именно продажа индульгенций (то есть распоряжение «фондом» святости) вызвала протест Мартина Лютера. И, как следствие, мощное реформационное движение.
Для протестантов святость, вообще, недоступна для человека, в силу его радикальной пораженности грехом. И в этом и состоит миссия Христа — принять на себя грехи этих абсолютно никчемных созданий, которые способны только на одно — веру. В связи с этим приведем очень показательное и, пожалуй, скандальное для других конфессий изречение Лютера:
«Кто же тогда может полностью оценить значение этого царственного брака? Кто может осмыслить все богатства славы этой благодати? Богатый и божественный Жених Иисус вступает в брак с бедной, испорченной проституткой, избавляет ее от всех ее пороков и украшает ее всеми Своими добродетелями. Ее грехи не могут теперь уничтожить ее, поскольку они возложены на Христа и поглощены Им. И она имеет эту праведность во Христе, своем муже, которым она может гордиться, как своим собственным, и которого перед лицом смерти и ада она может с уверенностью «предъявить» вместе со своими грехами, и сказать: “Если я согрешила, то мой Христос, в которого я верую, не согрешил. И все, что принадлежит Ему, — [также и] мое, все же, что мое, — принадлежит [также и] Ему”, как говорит невеста в Книге Песни Песней Соломона (2, 16): “Возлюбленный мой при- надлежит мне, а я ему”. Это как раз то, что имеет в виду Павел, когда говорит в 1‑м Послании к Коринфянам 15 [57]: “Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!”, то есть победу над грехом и смертью, и как он говорит также: “Жало же смерти — грех; а сила греха — закон” (1 Кор. 15, 56)».
И вот тут мы видим резкое отличие от православия. С точки зрения Святых Отцов, душа, находящаяся в «проститутском» состоянии, никак с Христом соединиться не может. Да и из Евангелия мы знаем, что приговоренной к побиванию камнями блуднице Христос говорит: «Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши».
То есть Он освобождает от рабства греху тех, кто сам желает освободиться. «Царство Божие силой берется», — говорит Он. И Он принимает только свободных, а не рабов плоти и дьявола. Протестанты же, отвергнув Священное предание, отвергли и святых. Саму такую возможность — из бездны греха еще при жизни подняться до общения с Богом. Протестантизм повышает общее качество среднего человека за счет акцентирования личного несовершенства каждого и развития рефлексии по этому поводу, но отсекает от сверх-человеческого измерения.
Фридриху Вильгельму Ницше, сыну протестантского пастора, не знавшему о реальном пути преодоления «человеческого слишком человеческого», пришлось выдумывать свой — оригинальный, но бесплодный, а также Сверхчеловека, как цель и смысл, впечатляющую, но целиком искусственную, да к тому же «убить Бога» и закономерно сойти с ума в им же выдуманной пустоте, и вполне буквально умерев в сумасшедшем доме. В своем, пожалуй, главном произведении «Так говорил Заратустра» Ницше писал:
«Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека? Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором.
Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя, некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяны, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака. Но разве я велю вам стать призраком или растением?
Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!
Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!»
С православной точки зрения, он здесь, с одной стороны, ломится в открытую (для церковных людей) дверь. Вся практика византийских монахов была в полном согласии с принципом «человек есть нечто, что должно превзойти». Ведь икона и есть тот самый сверхчеловеческий (богоподобный) образ, к которому и задано в православии стремиться. А с другой, все рассуждения автора об обезьянах, приливах и отливах —явный симптом психического нездоровья.
Ницше оставил после себе лишь руины «ценностей», разбитых его философским молотом. Ведь протестантская цивилизация, забывшая о реальных сверх-людях — святых, самого Христа пытается превратить в бездоказательный и пустой «моральный образец».
А ему на смену является богоборческий «сверхчеловек» Ницше. А его уже берут на вооружение нацисты, которые и автора концепции поняли не вполне, и развили ее в совсем уже диком ключе.