Рано поутру господин Рави накормит меня грибным киселем, и мы выступили в путь. Tpoпa пролегала вдоль русла реки, и свежее ее дыхание делало нашу дорогу легкой и приятной. Я решил использовать время для получения дополнительных разъяснений относительно талисманов. В своих экспедициях я никогда не упускал возможность побольше узнать о различных традициях создания и применения индивидуальных магических реликвий.
— Если вернуться к нашему вчерашнему разговору, — осторожно начал я, — меня очень заинтересовало ваше толкование результативности действия талисманов. Хороший талисман, как принято считать, помогает всегда, везде и каждому, но вы говорите о создании специального мысленного пространства для активизации реликвии.
— А что значит «всегда», «везде» и «каждому»? Что слова пустые, так как за всех никто отвечать не может, — резонно заметил он. — Люди, надеющиеся на помощь талисманов, обычно верят в существование незримых могущественных сил, способных содействовать или препятствовать.
— А вы, любезный Рави, отвергаете их существование?
— Не такой я глупец, чтобы отвергать очевидное. Незримые могущественные силы конечно же существуют. В нижней большой деревне, например, есть электрический движок, и люди пользуются силой электричества, хотя никто ее и в глаза не видел.
— Но, господин Рави, — запротестовал я, — не о электричестве мы сейчас ведем речь!
— И о ней поговорить не гpex, — рассмеялся он. — Кто про нее слышал или читал хоть что-нибудь, тому известно, что положительные электрические заряды притягиваются к отрицательным. Но совершенно противоположным образом проявляют себя те силы, благодаря которым действуют талисманы. Если талисман заряжен положительно, то его владелец вправе рассчитывать, что реликвия притянет только положительные ситуации.
— Вот видите, -господин Рави, — торжествовал я, — вы сами говорите «вправе рассчитывать», «притянет»! Зачем же строить какое-то мысленное пространство, если есть право надеяться на действие талисмана caмoro по себе?
— Никакого противоречия в моих словах нет, — спокойно возразил он. — Владелец талисмана, приобретая реликвию, обычно не знает о том, что ее необходимо приручить. Он попросту планирует избавиться от тех неблагоприятных обстоятельств, которые ему угрожают либо его преследуют. А что значит "угрожают", "преследуют"? То и значит, что человек их к себе притягивает, будучи настроен на негативные ситуации. С таким настроем заряженный положительно талисман приручить нельзя. А чтобы настрой изменить, чтобы самому зарядиться положительно, освоить талисман, именно и следует начать сразу же строить положительное мысленное пространство. Если ума не хватает, каким образом это сделать, необходимо посоветоваться со сведущим человеком и поступить в точности так, как он скажет. Но вместо этого многие начинают задавать бессмысленные вопросы — почему талисман способен оказывать помощь? Почему ученые не в состоянии объяснить такую способность? Одним словом — почему? почему? почему?
— Считается, дорогой Рави, что подобные вопросы свидетельствуют о любознательности, а не о глупости, — усмехнулся я, внутренне будучи абсолютно согласным с моим наставником.
— Нет, доктор, именно о глупости. Если человеку говорят, как следует действовать, чтобы излечиться от поноса, а он вместо действий начинает проявлять любознательность, то никакой воды не хватит отстирать его штаны, — с грубоватым дере- венским юмором прокомментировал господин Рави. — Когда необходимо действовать, вопрос «почему?» умные люди не знают. В этом случае уместен только один вопрос — «как?».
Слушая эти его слова, я в который рал убеждался, насколько различен подход к сокровенному знанию на Востоке и Западе. Получение знания подобно исцелению, как невежество подобно болезни. На Востоке знание всегда требует практического воплощения. Тебе сообщают, как ты должен поступать, чтобы обрести состояние мудрости, а не излагают сведения, которые сами по себе без непосредственного применения лишены подлинного смысла.
На Востоке знание — прежде всего состояние, изменяющее мировосприятие, а потому и способ взаимодействия с окружающей действительностью. Взять хотя бы элементарный пример, понятный любому человеку. Когда у тебя завязаны глаза, ты ничего вокруг не видишь, и если хочешь что-то срочно отыскать, то повязку следует снять. Глупо же в самом деле вместо этого начать расспрашивать, почему повязка не пропускает свет и при каких условиях можно было бы успешно осуществить поиски, не освободившись от нее?
— Давайте, доктор, лучше поговорим с вами о свойстве, — прервал мои размышления господин Рави. — Я обещал вам рассказать, как здешние свойственники обошлись с тем двадцатидвухлетним парнем, который считался в Притхивике дураком.
— Мне эта тема очень интересна, — охотно заверил я моего наставника и приготовился слушать, тем более что путь нам предстоял неблизкий.
— Помнится, отец рассказывал, что в тот год было наводнение и оба рукава реки слились в единый поток, — начал он свое повествование. — Людям приходилось и черпать питьевую воду и умываться из одного и того же русла. К таким вещам наши селяне не привычны и считают это нарушением ритуальной чистоты. Поэтому когда в деревне появились первые случаи холеры, люди решили, будто причина заболевания в вынужденном отступлении от принятого обычая. Но парень, считавшийся дураком, утверждал, что дело не в этом. Он говорил, что заразу принесла разлившаяся река. Односельчанам очень не понравились eгo слова. Надо сказать, что парень этот слишком уж отличался от прочих. Гончарным делом он не занимался, а предпочитал мастерить из дерева, вечно что-нибудь вырезал или пилил.
В один из дней, закончив свою обычную возню с деревом, пошел на реку помыться и прополоскать одежду. Дурак тщательно вытряхивал на берегу опилки из своей рубахи. Находившаяся там женщина, видя издали, как что-то белое сыплется в воду, по ошибке решила, будто парень нарочно подбрасывает в реку отраву. Она поспешила домой и сказала об этом мужу. Моментом все молодые деревенские мужчины собрались и толпой двинулись к 6epeгy, где дурак в то время занимался постирушкой.
— И что же было дальше? — спрашивал я господина Рави, поскольку он замолчал, погруженный то ли в воспоминания, то ли в свои мысли.
— Там, на реке, они и забили дурака до смерти. А потом на деревенском сходе, собранном ввиду чрезвычайного происшествия, держались так, словно и вправду не раз раньше видели, как тот парень нарочно отравлял реку.— И никто не захотел узнать истину?
— А зачем узнавать? Не имело значения, отравил дурак воду или нет. Да и у кого здесь есть возможность отравить целую реку? Очевидная истина состояла в другом — в том, что у холеры, как и у всякой другой повальной болезни, есть господин - Царь мора.
— И ему нужна человеческая жертва? — догадался я.
— Именно так. Дурака попросту принесли в жертву Царю холеры в надежде на пощаду.
— И помогло? — изумился я, внутренне содрогнувшись.
— А как же... Хворые поправились, кроме одного мальчика, у которого болезнь протекала стремительно. Новых случаев не наблюдалось. Так что можно сказать, свойственники в жертвенных действиях преуспели. Выслушав eгo ответ, я подавленно молчал и не торопился продолжить разговор. Припомнились многочисленные описания эпидемий, относившихся ко времени, когда о болезнетворных микроорганизмах медицине ничего не было известно. Так, в 30-е годы XIX века холера разыгралась в Санкт-Петербурге. Врачи тогда считали причиной заболевания тaк называемые миазмы, ядовитые поветрия, или испарения. Массовое распространение смертельного недуга вызвало панику среди горожан. Ужасные слухи бежали впереди холеры, рождая в людях панический страх и одновременно покорность безжалостной судьбе.
Такое чувство возникает у безнадежно больного за день-два перед кончиной, когда он вычеркивает себя из мира живых.
Ужас и ощущение собственного бессилия привели к общественной панике. Она выражалась в многочисленных бессмысленных и жестоких бесчинствах, учиняемых толпами простолюдинов, — погромах госпиталей и убийствах врачей и сиделок.
Но почему же паника проявилась именно в этих чудовищных действиях, именовавшихся в официальных полицейских сводках «холерными бунтами»? В определенной степени история, рассказанная господином Рави, проливала свет на это. Вероятно, в ситуации смертельной опасности в психике людей просыпаются архаические модели коллективного выживания. Темные пережитки древних языческих верований всколыхнулись в сознании городских низов — бывших крестьян, лишь недавно покинувших родные села.
Убивая врачей, они тем самым приносили жертвы Царю эпидемии, хотя в полицейских участках объясняли свои действия иначе — мол, нечего заразу собирать в одном месте, то есть в больницах. Медицине они не привыкли доверять, так как обычно лечились народными средствами.
— А разве и теперь в вашем мире не приносят жертв Царю эпидемии? — многозначительным вопросом прервал молчание господин Рави, словно угадав ход моих мыслей.
— Не доводилось слышать о подобных случаях, — заверил я собеседника.
— Не согласен с вами. О таких случаях широко сообщается, — уверенно возражал он.
Его слова показались мне вздором. Во-первых, будучи в курсе всех значимых событий, связанных со здравоохранением, я не имел сведений, подтверждавших слова господина Рави. Во-вторых, откуда бы ему знать, о чем сообщают средства массовой информации? Ни Интернета, ни телевизоров, ни радиоприемников в Притхивике не было, а газеты появлялись здесь не чаще раза в месяц, если их не забывали привезти с базара.
— Возможно, любезный Рави, я мог что-то и упустить. Расскажите, пожалуйста, хотя бы об одном из таких случаев. Мне, как врачу, это очень любопытно,
— Как можно более миролюбиво попросил я, памятуя, что Восток — дело тонкое, и не дай Бог ненароком обидеть человека.
— Да и вы сами много об этом знаете, — отвечал он. — Ежегодно, а иногда и несколько раз в год на весь мир сообщается о нашествии какой-нибудь опасной заразы. То СПИД, то коровье бешенство, то экзотическая смертельная пневмония. А про грипп и вообще всегда трубят повсюду.
— Верно, подобные сообщения имеют место. Но что-то об убийствах или кровавых человеческих жертвах с целью профилактики распространения инфекций я не слыхал. И уж точно, в связи с эпидемиями гриппа о таком типе профилактики никогда не сообщали, — не без сарказма заметил я.
— А вы интересовались, сколько из тех, кто ежегодно умирает от гриппа ши его осложнений, действительно были заражены этой болезнью?
— Не хотите ли вы сказать, что в подобных смертях повинны врачи? — не сдержался я.
— Не надо, доктор, толковать мои слова шиворот-навыворот. Не медики погубили умерших. Их убило то свойство, которое присуще так называемому цивилизованному миру.
— О каком свойстве можно говорить в масштабах планеты? — удивился я. — В цивилизованном мире люди не готовы действовать бездумно, как здесь, в Притхивике. Каждый человек там ответствен за самого себя и свое здоровье.
— То-то и плохо, тo каждый за себя, а телевизор — один за всех. Вот телевизор и есть глашатай свойства в цивилизованном мире, — засмеялся господин Рави, в который раз поразив меня своей парадоксальной логикой.
Огорошенный eгo странной шуткой, я все же посчитал нужным слегка защитить телевидение — ведь без него современное цивилизованное общество и представить невозможно.
— А разве я против телевидения или радио? — сделал протестующий жест собеседник. — Я только сказал, что именно через телевидение люди цивилизованного мира узнают об очевидностях, принятых в нем. Что им по телевизору скажут, тому они и верят. Еще не началась эпидемия, а дикторы уже сообщают о неизбежности прихода болезни в тот или иной регион, говорят подробно о ее симптомах, раздувают панику, твердя о неизбежности заражения.
— Но ведь это делается ради разумного предостережения, чтобы заболевшие были изолированы от здоровых, а переносящие недуг на ногах призадумались бы и поскорее обратились к врачебной помощи, а не дожидались, пока болезнь наберет силу, — энергично возразил я.
Но сказанное не произвело на господина Рави никакого впечатления. Он с сомнением взглянул в мою сторону и продолжал:
— Люди цивилизованного мира отличаются от жителей Притхивики лишь своим образом жизни, тесно связанным с техникой.
— Как же изволите вас понимать, дорогой Рави? — остановил я его. — Сначала утверждаете, что в каждом человеческом сообществе свои очевидности, а теперь говорите, будто люди в разных концах света одинаковы и отличаются друг от друга только образом жизни. У нас, в Санкт-Петербурге, например, никто не поверит, что можно запросто влезть в волчью шкуру, а потом так же легко воспарить орлом. А здесь, в Притхивике, и верить в это не надо, поскольку для любого очевидна реальность таких метаморфоз. В этих местах жизнь и мышление людей определяются энергетикой гиблой поляны, а у нас подобной поляны нет, и горожане руководствуются рациональными соображениями.
— Рациональными, говорите? Как бы не так! Я же сказал, что люди в вашем мире руководствуются телевидением и радио, а тaкжe теми электронными ящиками, через которые могут связаться с любой точкой планеты. Эти ящики, я имею в виду компьютеры, им попросту заменяют собственные мозги.
— Но, признаться, и мне приходится пользоваться услугами компьютера регулярно, — смиренно подтвердил я. — Даже в экспедиции этот ящичек с собой вожу.
— Таких, доктор, как вы, в лучшем случае единицы. Других по себе не равняйте. И не выставляйте меня глупцом, предлагающим уничтожать технику. Сама по себе она не опасна и приносит много пользы. Мой племянник Матилал однажды демонстрировал нам тоненькую переносную коробку, способную заменить собой и почту, и книжку, и телевизор. Все дело в людях. Мы в Притхивике доверяем своим очевидностям. Например, не ставим под сомнение существование Царя эпидемии и необходимость приносить ему человеческие жертвы, чтобы спасти деревню. А в вашем мире слугами Царя эпидемии выступаю т журналисты и дикторы. Однако они не объявляют всенародно, кому в действительности служат. Никакая это не профилактика — болтать на весь свет, что мор обязательно будет, что неминуемо заболеют миллионы людей, а некоторые наверняка умрут. Журналисты и дикторы совсем не враги людям. Но будучи слугами Царя эпидемии, они заботятся, чтобы их господин получил жертвоприношение. Только тогда, когда кто-нибудь погибнет не от заразы, а именно от их сообщений, этот господин наконец соблаговолит пощадить население, удовольствовавшись полученной жертвой.
— А как же происходит жертвоприношение, о котором вы говорите? — поинтересовался я, понимая, что переспорить собеседника не удастся.
— Люди по собственному желанию выступают в роли жертв Царю мора. Это те, кто соглашается умереть добровольно, даже не заразившись. На одного действительно инфицированного всегда приходится десяток заболевших лишь от слов, то есть без вторжения заразы в организм.
— По вашему мнению, господин Рави, это какие-то невольные симулянты, внушившие себе болезнь?
— В том-то и дело, что нет. Они заболевают по-настоящему, и многие умирают. Только все это происходит без микробов и вирусов.
— Они заражаются информационно? Правильно я понимаю?
— На вашем языке именно так и следует сказать. Бывает болезнь, причиненная заражением, а бывает болезнь от слов и показанных картинок. Информация, слова и телевизионные картинки воспринимаются людьми цивилизованного мира как очевидность, и многие с готовностью принимают в себя образ болезни и реально разрушают собственное здоровье. Это добровольное принятие образа болезни и есть неосознанное жертвоприношение Царю эпидемии. Когда умрет столько жертв, сколько требуется в данный гoд этому ужасному господину, тогда эпидемия и прекращается. В противном случае следовало бы предположить, что мору приходит конец, потому что врачи вылечили всех больных.
— Но ведь так обычно и бывает, когда эпидемия захвачена вовремя, — подтвердил я. — Именно благодаря активности врачей прекращается распространение таких грозных заболеваний, как чума, холера, черная оспа. Они изолируют всех заболевших, а остальное население вакцинируют. Власти накладывают карантин на зараженную территорию.
— Вот именно, что накладывают карантин и вакцинируют, — засмеялся господин Рави, словно услышал наивную чепуху. — Вакцинация и карантин, о которых рассказывает телевидение, создают в головах у людей образ спасения от заразы. И этот барьер, построенный мыслью, играет важную роль в прекращении эпидемии. Я слыхал, что у врачей не так уж много вакцин, которые способны реально предотвратить заражение. А некоторые вакцины, говорят, опасны сами по себе.
К сожалению, мой собеседник был абсолютно прав — медики располагают сравнительно ограниченным количеством вакцин, эффективность которых никем из коллег не оспаривается. Да и надежные вакцины способны помочь не всем, и к тому же они действительно влияют на здоровье.
Вакцинированный человек как бы переносит опасную болезнь в легкой форме, и в результате в ero крови появляются соответствующие антитела. Но любая, даже очень слабая, инфекция воздействует отрицательно на организм и его дальнейшую жизнедеятельность. Вакцинация и прививки являются вынужденной мерой, выбором меньшего из двух зол, поэтому -медики и придерживаются так называемого принципа информированного согласия — говорят пациентам правду о возможных последствиях вакцинации, чтобы люди сами приняли решение.
Размышляя обо всем этом, я заново осмыслил опубликованный в Интернете отчет Всемирной организации здравоохранения об исследованиях эпидемий гриппа в 2000—2003 годах. В эти исследования были вовлечены 10 тысяч пациентов с установленным диагнозом «грипп». Исследователи проводили анализы крови больных на наличие гриппозных антител и частиц самого вируса. Врачи и микробиологи стремились выявить реальное присутствие болезнетворного агента в организме.
Полученные результаты ошеломили медицинскую общественность, ибо вирусная природа заболевания подтвердилась только в 18% случаев. Но между тем остальные пациенты, заболевшие без инфицирования, имели не только явные симптомы недуга — кашель и насморк, но и характерные для гриппа изменения слизистых оболочек дыхательных путей и поражение внутренних органов.
Аналогично выглядела ситуация и с умершими от гриппозной эпидемии — у большинства из них отсутствовал болезнетворный инфекционный агент. Исследователи выдвинули гипотезу, что органические изменения тканей, наблюдавшиеся у незараженных больных и умерших, наступили вследствие специфического настроя центральной и периферической нервной системы. Иными словами, под влиянием сообщений средств массовой информации об эпидемии гриппа люди разумом попросту усвоили ту модель болезни, о которой им компетентно рассказали. И мысль, обретя материальную силу, произвела соответствующую разрушительную работу в организме.
Получалась полная нелепость — желая предостеречь население от надвигающейся заразы, деятели телевещания и радио невольно наводят на людей порчу, уподобляясь колдунам. А если учесть мощные возможности, которыми располагают средства массовой информации в нашем мире, то нечего и удивляться серьезности ущерба, ежегодно наносимого этой порчей. Негативный эффект усиливается и сезонным фактором — обычное время наступления эпидемий гриппа совпадает с периодами ослабления иммунитета, нехватки витаминов в питании, накопившейся усталости.
Из собственного целительского опыта мне было известно, что наименее подвержены эпидемиям гриппа люди, регулярно прибегающие к традиционным способам поддержания психического равновесия, — посещающие храмы, занимающиеся медитацией, пользующиеся талисманами и оберегами. Такие люди не поддаются негативному словесному воздействию, и болезнь обходит их стороной.
Контингент населения, успешно противостоящий гриппозным эпидемиям, если говорить слова- ми господина Рави, не принадлежат к "свойству", созданному средствами массовой информации в глобальном масштабе. Это люди, отвергающие ложную очевидность повального распространения заразы, не желающие неосознанно впускать в свою душу и тело вредоносный образ болезни, иными словами, достойнейший человеческий материал, по-настоящему умеющий ценить здоровье.
Да, человеческая психика устроена таким образом, что под воздействием катастрофических прогнозов и дурных вестей она может спровоцировать болезнь и даже летальный исход. Но мозг обладает и противоположной способностью — исцелять заболевший организм или не допускать проникновения в него инфекции. А значит, и профилактика эпидемий не вправе быть безмозглой...
Осведомленность господина Рави о том, что происходит на планете, восхищала и удивляла меня. В который раз я задавался вопросом — откуда же он, проживающий в деревне без электричества, мобильных телефонов, компьютеров, мог почерпнуть такой объем информации? Как, не имея никакого образования, он сумел осмыслить многое из того, что волнует современного человека?
Но неизмеримо больше меня занимало — неужели там, внутри голой скалы, к которой мы с господином Рави неуклонно приближались, и осуществится исполнение пророчества, услышанного мною в прощальной беседе с Санитой, досточтимым бирманским Мастером? Действительно ли судьба ведет меня сейчас в нужное место?