В годовщину октябрьской революции покажут фильмы и напишут статьи о том, какое успешное экономическое и культурное развитие сделала Российская империя в 19 веке и особенно в последние десятилетия накануне краха. Не забудут упомянуть о светлом будущем, которое предполагалось в 20 веке. Сегодняшние молодые и не очень люди видят это будущее, как в современных европейских странах. Они считают, что февральский переворот мог бы направить Россию по западному пути развития. И с сожалением подумают о России, которую мы потеряли.
Действительно, в 1820 году ВВП на душу населения в России был сопоставим с бедными странами Латинской Америки и Азии - $ 749 - и почти в два раза отставал от европейских лидеров и их филиалов - $1 200 . Накануне Первой мировой войны этот показатель увеличился вдвое, до $ 1 488. С середины 1880-х темпы роста российской экономики были сопоставимы с европейскими лидерами и составляли 3,3 % в год. Впечатляющие темпы!
Но даже с учетом этих достижений Россия так и оставалась в начале 20 века в группе бедных стран не только по экономическим показателям: аграрный характер экономики, низкий уровень образования населения, отсутствие рыночных институтов и так далее. И эта группа бедных стран на протяжении всего 20 века находилась на последних позициях.
А западные лидеры не стояли на месте, не ждали, когда их догонят. Они даже увеличили отрыв отстающих стран. Так, в 1820 году Западная Европа была лишь в 2,5 раза богаче Южной Азии, а к 1989 году превосходила ее по уровню дохода уже в 15 раз. ВВП на душу населения в развитых странах за тот же период вырос от 10 до 20 раз, тогда как менее успешные регионы (страны Латинской Америки, Южной и Юго-Восточной Азии, Черной Африки) могли «похвастаться» лишь двукратным или трехкратным увеличением этой цифры. Именно усиление различий, а не сближение позиций, было ключевой тенденцией после периода «промышленных революций».
Накануне Первой мировой войны Россия была среди лидеров по экспорту зерна и другого сельскохозяйственного сырья на мировой рынок. Где-то мне попадалась цифра, что российское зерно занимало около 40% зернового экспорта в мире. Среди аграрных лидеров были также страны Латинской Америки. В конце 20 века в странах «южного конуса» (Аргентина, Чили и Уругвай) уровень жизни населения приравнивался к европейскому. Однако в последующие десятилетия ситуация изменилась, и к 1989 году Советский Союз уже обогнал эти государства. Прочие страны этого региона находились в группе «бедности», по данным 1820 года и до 1928 года темпы роста их экономик не отличались от темпов роста российской, а затем советской экономики. В дальнейшем же рост Советского Союза ускорился, что позволило ему к 1989 году достичь более высокого уровня дохода на душу населения.
Небольшое упражнение в расчетах поможет прояснить этот вопрос. Если бы на протяжении 20 века экономика России росла темпами, аналогичными имперскому периоду, то ежегодный рост ВВП на душу населения в Советском Союзе составил бы 1,7 %, что позволило бы ему к 1989 году достичь отметки в $5 358. Результат неплохой, если забыть о тех самых $7 070, которые были реальным результатом развития советской экономики в рассматриваемый период. Следовательно, экстраполяция темпов роста имперской экономики на период до 1989 года не дает оснований надеяться, что вероятная перспектива могла бы составить достойную конкуренцию достижениям реальной командно-административной экономики. В действительности же для того, чтобы достичь требуемого уровня, ежегодный рост экономики капиталистической России в пересчете на душу населения должен был составлять 2,1 % - сценарий вполне реализуемый, например в Германии в 1885 – 1913 одах доходы на душу населения росли на 1,8 %, а в 1913 - 1989 - на 2,1 %, да и показатели остальных западноевропейских государств в эти годы аналогичны. Иными словами, даже при условии что темпы роста российской экономики сравнялись бы с западными показателями, это отнюдь не стало бы залогом более высоких достижений капитализма по сравнению с коммунистическим строем.
При этом само предположение о том, что темпы экономического роста в России сравнялись бы с Германией, представляется крайне сомнительным. В 20 веке большинство стран переживало экономический подъем. Однако характерно, что в более развитых странах, которые обладали достаточно высокими показателями в начале столетия (пример Германии), этот рост происходил значительно быстрее, чем в бедных странах Азии, Африки или Латинской Америки. По таким категориям, как структура экономики и уровень дохода, Россия 1913 года находилась в группе «бедных», что позволяет сделать вывод, что более вероятным является сценарий, в котором темпы роста экономики страны были бы более низкими, чем в Европе.
Сравнение России с прочими государствами, экспортирующими зерно, также не дает оснований для формирования позитивной точки зрения. Таким странам, как Индия, Аргентина или Австралия, феномен продолжительного роста ВВП на душу населения был также неведом на протяжении всего периода 1913 - 1940 годов - вплоть до начала Второй мировой войны, которая стала катализатором роста. Незначительный рост наблюдался с этого момента в Индии. Пример Аргентины же, напротив, заслуживает внимания из-за регрессии: так, в 1913 эта страна по экономическим показателям была в списке мировых лидеров, процветала и переживала расцвет урбанизации, уровень которой был значительно выше, чем в России. Сегодня же Аргентина - бедное государство, один из наименее благополучных регионов мира. Серьезных успехов, несомненно, добилась Австралия, хотя и здесь следует сделать оговорку; так как при сравнительном анализе ее достижений и развития США становится очевидным, что и это государство столкнулось с существенным снижением уровня доходов. И лишь Канаду можно причислить к безусловным историям успешного экономического развития. Все эти примеры позволяют сделать вывод о том, что в 20 веке успешная стратегия развития предполагала нечто большее, нежели просто наличие характеристики «экспортера зерна по состоянию на 1913 год» в анкете государства.
С учетом вышесказанного можно отметить, что если так сложно доказать вероятность достижения Россией темпов роста, аналогичных показателям Германии, то вряд ли можно допустить, что возможна такая историческая перспектива, при которой России удалось бы сократить разрыв с Западной Европой, ведь такой рывок требовал бы еще более высоких темпов экономического развития. Утверждение же о том, что капиталистический путь развития позволил бы России достичь уровня жизни, как во Франции и Великобритании, предполагает, что в период в 1913 - 1989 одов темпы роста душевого ВВП должны были бы составлять около 3,3 %. Только в этом случае к 1989 году Россия могла бы с $1 488 в 1913 году подняться до уровня в $18 000. В мире есть только одна страна, которой удалось совершить такой скачок. В 1913 году доход на душу населения в Японии примерно был равен российскому показателю, а к 1989 объемы производства японской промышленности сравнялись с западноевропейскими показателями. Так на каком основании мы должны поверить, что капиталистическая Россия была бы похожа сегодня на Японию и достигла бы вершин мирового рейтинга? И где гарантия, что она не осталась бы где-то позади, довольствуясь серединой или даже нижними позициями в списке экономического развития?
Следует упомянуть, что до 1970-х годов Япония уступала Советскому Союзу в темпах развития экономики. Затем догнала и опередила. Никому другому этого сделать не удалось.
Поэтому не стоит витать в облаках и упрекать октябрь 1917 года в том, что он прервал развитие России на взлете и отбросил назад.
В конце 19 века мировая экономика достигла весьма высокой степени интеграции. На смену парусному судоходству пришли паровые двигатели, стоимость морских торговых перевозок резко упала. Стал сокращаться разрыв между стоимостью зерна в центрах экспорта (Буэнос-Айрес, Чикаго и Одесса) и европейских городах, через которые осуществлялся ввоз в страны Европы (например, Ливерпуль). В Европе началось снижение цен, а на периферии, напротив, после 1896 года наметился их рост. В то же время развитие железнодорожных перевозок способствовало снижению издержек на транспортировку зерна от места производства до побережья. Итогом этих процессов стало дальнейшее повышение стоимости зерна внутри российского рынка, что послужило основой для усиления зависимости российского сельского хозяйства от международных рынков сбыта. Влияние мировых интеграционных процессов на российскую экономику подтверждают наблюдения одного из чиновников Министерства финансов Российской империи, который отмечал, как ему в 1903 году «на рынке города Николаева довелось быть свидетелем ситуаций, ранее совершенно немыслимых. Крестьяне, привозившие свое зерно на рынок, в первую очередь интересовались, что говорилось в последних телеграммах об изменении цен на зерно в Америке. Что не менее поразительно: они умели переводить стоимость из центов за бушель в копейки за пуд…»
Именно рост цен в аграрном секторе стал причиной столь резкого скачка. Сельскохозяйственные земли теперь простирались до южных степей и территорий Западной Сибири. Сравнительно низкая стоимость транспортировки стала толчком к формированию специализированных производственных моделей, что позволяло регионам сосредоточиться на выращивании тех культур, которые приносили максимальный урожай в условиях конкретной местности. Известно, что повышение цен на зерно вкупе с завершенным ранее строительством канадской тихоокеанской железной дороги стало толчком к «пшеничному буму» и освоению прерий североамериканского континента. Аналогичные процессы в России оказали столь же решающее влияние на заселения российских «прерий» и западносибирских территорий.
Под воздействием «зернового бума» на мировом рынке в России начали строить железные дороги для доставки зерна на экспорт. А для этого возникла необходимость в рельсах, локомотивах, вагонах.
Таким образом, дореволюционный экономический рост происходил на все той же аграрной основе всего лишь с сопутствующим развитием промышленности. А также за счет интеграции в мировую экономику аграрно-сырьевыми товарами. Такое движение не позволило бы к концу 20 века догнать промышленные западные страны.
И еще одна очень важная сторона проблемы. В царской России не было тех социальных, законодательных и экономических институтов, которые, по мнению теоретиков, являются необходимыми предпосылками для перехода к капиталистическому пути развития.
Путь России к промышленной стадии развития общества был основан на формировании государством принципов и институтов, замещающих необходимые условия роста, характерные для западных экономик. Вместо них царь Петр Великий приступил к реализации целевой государственной программы по импорту западных технологий. Были построены сотни предприятий, в основном специализирующихся на выпуске военной продукции. Модернизационная политика правителя практически не отразилась на структуре экономики страны. Россия по-прежнему оставалась преимущественно аграрной системой.
В конце 19 века правительство развернуло грандиозное строительство железнодорожных путей, что потребовало адаптации промышленной политики к нуждам масштабного проекта: развитие черной металлургии, угольной промышленности и машиностроения. Таможенные пошлины стали инструментом стимулирования хлопкопрядения и ткачества, а впоследствии и возделывания хлопковых плантаций на восточном побережье Каспийского моря. Безусловно, в стране наблюдался рост. Однако сложившиеся условия ограничивали возможность экономической и демографической трансформации.
Отмена крепостного права в 1861 году стала первым шагом к капитализму. Однако условия предоставления свободы препятствовали этому и замедляли темпы роста. Дворянство получало из государственных субсидий компенсацию за освобождение крепостных. А фонд государственных субсидий пополнялся за счет денег, которыми крестьяне выкупали себя из крепостной зависимости. Причем цена эта была существенно завышена. Контролировала выкуп крестьянская община. Таким образом, отмена крепостного права стала препятствием для экономического роста за счет укрепления института общинной собственности, сдерживания формирования рынка рабочей силы и снижения потребности в формировании рынка потребительских товаров, поскольку самодостаточное крестьянское хозяйство слабо в нем нуждалось. Крестьяне сами ткали для себя холсты, шили одежду, тачали обувь, делали посуду, мебель, а также примитивные сельскохозяйственные инструменты и даже механизмы.
К 1913 году протяженность железнодорожных путей в России составила 70 156 км. Высокие таможенные пошлины подстегивали спрос на отечественное производство локомотивов и рельс. Показатели промышленного производства росли стремительными темпами, причем выпуск товаров производственного назначения составлял необычайно высокий процент в сравнении с выпуском «ширпотреба». Рост экономики российского государства был весьма сомнительным достижением - он целиком зависел от государственной поддержки, при этом, не создавая предпосылок для массового повышения уровня благосостояния граждан. Именно хроническая нищета деревни стала ключевым фактором, который привел к революционным вспышкам 1905 –1907 и 1917 годов.
Политика государства и русская культурная традиция подавляли предпринимательскую инициативу и препятствовали становлению коммерческого общества западного типа. В основе политики империи лежал отнюдь не тот тезис Адама Смита, согласно которому взаимодействие личных интересов производителей способствует повышению благосостояния общества. Вместо этого государство настолько жестко контролировало частное предпринимательство, что даже сама вероятность спонтанного роста была минимальной.
Подобные черты были далеко не случайны в российской политике. Они лишь являлись отражением распространенного и глубоко укоренившегося антикапиталистического восприятия русского человека, а также крайне реакционных интересов царя. Традиционалисты, подобные Плеве, открыто противостояли веяниям индустриализации и модернизации, в том числе внедрению западной системы собственности и права. Индустриализаторы, как Витте, полагали возможной индустриализацию без модернизации. Наиболее склонными к трансформации основополагающих институтов российского государства были модернизаторы. Выдающимся представителем этого направления был Столыпин. И хотя ему удалось инициировать проведение весьма важной аграрной реформы, все же эта группа была довольно немногочисленной. В результате влияние Столыпина еще до его убийства было серьезно ослаблено деятельностью традиционалистов. В связи с этим следует отметить один любопытный факт: все наследники царского престола обязаны были прослушать курс лекций по экономике, в котором подчеркивались преимущества частной собственности и ограничения государственного вмешательства. И все же в период своего правления Николай II, чья экзаменационная работа по итогам курса получила удовлетворительную оценку, впоследствии не стремился применять полученные знания на практике.
Очевидно одно: источники экономического роста в 20 веке исчерпали свой потенциал, а значение ключевых факторов кардинально изменилось. Так, главным двигателем экспансии аграрного сектора был рост цен на пшеницу. После Первой мировой войны, когда произошел резкий спад цен в этой отрасли, остановилось и освоение пахотных земель по всему миру. В 1930-е годы - годы Великой депрессии, начался обратный процесс: вывод земель из сельскохозяйственного фонда. Сталин стяжал дурную славу, предлагая крестьянам продавать зерно государству по очень низким ценам. Однако совсем не очевидно, что цены на Украине были ниже, чем в то же самое время в канадском Саскачеване. И если бы Россия пошла по капиталистическому пути развития, то российский «пшеничный бум» окончился так же, как в Канаде, Австралии и Аргентине.
Повышение производительности сельскохозяйственной отрасли также не гарантировало продолжения аграрной экспансии. К 1913 году показатели урожайность российского сельскохозяйственного земельного фонда достигли уровня урожайности американских равнин и канадских прерий, который сохранялся вплоть до начала Второй мировой войны; именно в этот период началось массовое использование химических удобрений, которые позволяли резко повысить плодородие почвы. И СССР здесь также не отставал.
Свой вклад в рост экономики страны до 1913 года внесло расширение промышленного сектора. Перспективы его развития также крайне неоднозначны. Рост тяжелой промышленности базировался на масштабным строительством железнодорожных путей, а к этому времени влияние данного фактора существенно снизилось, поскольку основная часть железнодорожной сети уже была завершена. Зачем прокладывать новые пути, если обрабатывать землю стало невыгодно? К 1913 году строительство железных дорог утратило свое значение как двигатель экономического роста.
Наиболее вероятным представляется сценарий, в котором Россия влачит жалкое существование, обусловленное высокими налогами и медленным экономическим ростом. Здесь неизбежно проведение параллелей с Латинской Америкой: резкое падение цен на сырье после окончания Первой мировой войны привело к торможению экономического роста на всем континенте. Попытки индустриализировать экономику, используя инструменты политики импортозамещения, защищенного высокими таможенными пошлинами, способствовали развитию городов, однако темпы роста экономики оставались крайне низкими. С учетом того, что потенциал прочих источников роста был исчерпан, для капиталистической России подобная модель представлялась наиболее удобным решением. То есть в будущем российская экономика, скорее всего, повторила бы судьбу Аргентины, а возможно, даже Индии, но вовсе не Германии или Франции.