Я дожил до того возраста, что могу жить таким, каким я сам себе нравлюсь
Нелсон — известный житель Петербурга. Он уличный художник, бард, создатель достопримечательности «Двор Нелсона», которая в Гугл картах с недавних пор грустненько значится как закрытая навсегда. Но осталось много фоток. Я рассматриваю фотографии и вижу праздничное чувство цвета, разлитое по стенам, урнам, корягам, плюшевым игрушкам и старым велосипедам. Вся эта сложносочиненная уличная эстетика недавно была уничтожена по официальным причинам. Я могу это понять — все-таки общая территория. Все хотят внести свой вклад — кто-то по раскрашиванию, кто-то по закрашиванию.
У меня дела неподалеку, и я решаю заскочить во двор, осмотреться.
Дамы из ЖЭКа закрашивают остатки рисунков на стенах. Мы дежурно муниципально собачимся. Я встречаю Нелсона и еще двоих людей, как мне их представят: фокусник и Галина. Мы спускаемся в подвал, там метров пятнадцать места, каждый сантиметр татуирован артом. Нелсон поет песню «Галина». У него много песен с именами, и они ложатся на душу как хорошие гороскопы. Галина дарит Нелсону мольберт и уходит.
Мы пьем чай и тусуемся. Я чувствую, как попала в водоворот пространства, ведь собиралась только закрашенные стены посмотреть и отдельно договориться об интервью. Нелсон поет мне песню «Саша».
Я возвращаюсь с фотокорреспондентом Юлей, спускаюсь по лестнице и слышу: «Саша, это ты? Я тебя по стуку каблуков узнал».
Это я.
Мы снова тусуемся, Нелсон поет Юле песню «Юля». Приходит молодой мужчина, тепло дарит Нелсону торт из кондитерской «Тройка», и, сославшись на дела, уходит.
Мы бродим, Юля фотографирует, Нелсон готовит курицу для домашней вороны. Я смотрю на картину на мольберте, который принесла Галина, небо расцвело как дикий сад, параллельно пытаюсь найти всех заявленных котов в количестве трех. Один — «разбойник и живет на бис», второй — дрыхнет рядом с нами.
Мы ищем себе место как герои разговорной пьесы, наконец, рассаживаемся, и у меня появляется возможность позадавать вопросы, которые я приготовила как домашку.
- Так, их штук 8
- Да это мало.
- Я старалась.
(Смеются)
Как вообще дела?
- У меня дела все время в общем настроении. Все, что происходит в мире, происходит здесь. Ничего нового, все как надо.
- Круто. В какой момент вы полностью отказались от денег?
- Я все время считал, что они мне не нужны. С деньгами и дурак умным выглядеть будет. А жить вне зоны материальных ценностей… Так или иначе деньги мне пропихивают: один штуку дал, другой — пятьсот, третий — еще пятьсот. Правда, я не знаю, куда я их подевал, один раз помню, что я в магазин сходил за коньяком, а потом кого-то я встретил, бедолагу и так далее. Для меня деньги вообще ничего не значат.
- А было время, когда вы зарабатывали деньги?
- Да, я занимался реставрацией и зарабатывал хорошие деньги. Хорошие деньги! Я дозанимался, что даже приобрел некоторые антикварные ценности, я уже хотел по-крупному, потом я понял, что это такая лажа, мне стало неинтересно. Эх!
- У вас есть песня с вашим именем?
- Не, а ее никогда не будет. Много песен про меня, собственно говоря, которые я написал.
- Расскажите про ту силу, которую вы видите за именем?
- Ну это же целая история. Все носители этих имен носили имя начиная от бытности и заканчивая характером. Энергетика — это же не простое какое-то воображение, это действительно сила, которая влияет на все: и в тех мирах, и в нашем материальном мире, кто как его воспринимает. Имя — носитель той энергетики; ну вот люди, которые носили эти имена, они ее туда вселили.
- То есть это типа как историческое сообщество, которое длится от появления имени и до наших дней.
- Может быть так, очень просто.
- У вас есть совет для тех, кто хочет отпустить весла и тоже во многом довериться вселенной?
- Совет? Ну, для того надо от многого суметь избавиться. От всяких … ненужных качеств, которые нам передают с рождения генетически.
(Поет песню про энергетику)
И все! (Смеется). Я когда написал песню «Мы из рая», («мы из рая и земля для нас вода, мы боги и не боги») а когда заканчивал, видел, что люди недоумевали в этот момент, они не готовы были к такой песне вообще. Я заканчивал «Мы не лохи, нет, не лохи…», и они начинали оживляться тогда («мы не лохи, нет, не лохи…»). Ну, следующий вопрос?
- Давайте! Какое максимально неверное клише о вас?
(Ушел в раздумья)
- Слушай, ну если вот так вот подойти ко всему, я о себе уже слышал все: самое поганое, за что можно вообще просто спросить, вот с ходу завалить. Наслушался уже всего. А потом понял, что по-другому быть не должно вообще, на самом деле. Человека должны испоганить и в той же степени вознести. И, в общем, искать, где правда, а где неправда — не знаю, даже нет смысла, наверное.
- Я поняла.
- На самом деле!
- Я поняла. Красиво. Каким таким боком нужно повернуться к миру, чтобы люди готовы были тебе что-то отдать? Ну, там, мольберт и краски, еду, сиги…
- Любить их. Реально любить их. Вот просто женщина подошла, Люба, которая принесла мольберт там, краски целую кучу, этот самый, холст. Ну, елы-палы, я их люблю за то, что я любим, наверное. Я даже не знаю, за что я их люблю. Они мне просто нравятся независимо там, от… даже есть такие вот… можно так брезгливо от них отталкиваться: гопники, бухарики, бомжи всякие. А я на них смотрю так просто жалостливо, настолько их понимаю, потому что мне самому приходилось бомжевать. Да я и сейчас бомж, только вот такой вот интеллигентный бомж (смеется), продвинутый, продвигун такой.
(Поет песню)
Тут я в магазин захожу, бабушка ко мне подходит: «Вы напишите песню для моей внучки, я ей буду на ночь петь». Врубаешься? Я прихожу и думаю «Нифига себе, попробуй ребенку написать песню». Вот все что угодно, только вот вообще настолько было для меня сложно осознать, что можно… как предстать перед ребенком… песне. И вот я написал. По-моему, хайпово получилось.
- Про «глазки горят»?
- Угу.
- Да, очень колыбельненько. А у вас где детство прошло? Где жили в детстве?
- Ох, детство было… тяжелым. Ужасно. Это было вообще просто атас. Полный. Я родился в Азербайджане, армянин. В военном городке.
(поет песню) Эту, кстати, я песню сыграл в клубе этом на Фонтанке, «Манхэттен».
- «Манхэттен», да, есть такой. То есть получается, вы армянин по национальности?
- Получается, я армянин до мозга костей.
- Давайте еще на один вопросик ответим. Чем уличное искусство отличается от музейного?
- Я думаю, что уличное искусство — которое не озабочено тем, чем озабочено музейное искусство.
- Чем же озабочено музейное искусство?
- Они же как-то все-таки должны больше предстать перед власть имущими. Они же берут во внимание, наверное, материальный размах ценностей больше, чем те, кто на улицах безрассудно выражает свою … мысль… фантазию. Они больше независимы, больше свободы.
- Что вы еще не пробовали, чего еще хочется попробовать?
- Из продуктов?
(Смеются)
- Из продуктов коллективного человечества.
(Поет песню)
- Я не могу ответить на этот вопрос по одной простой причине: я все время чего-то жду от вселенной, я все время вижу то, что она мне посылает, во всем, во всех влияниях. Но, конечно, хочется чего-то такого, чтобы было таким … Я вот как-то написал песню, маршевую, строевую, в училище военное. Они сейчас поют, первый курс: «Мы на курсе всей планеты, мы оплот страны родной».
- А что это за училище?
- «Можайка», на Красного курсанта. И я ее написал и че-то как-то завис. Как прийти, сказать: «Здравствуйте, тыры-пыры, вот нате пойте», — что ли? (Смеются)
Короче, сник. В итоге, в один прекрасный день, а у меня гипертония, я как-то днем вызывал скорую помощь, сделали укол, хотели увезти, я не поехал, короче, опять такая ситуация и времени полвторого-два часа ночи, я думаю: «Блин, а у меня и телефона нет на улице кому-то сказать, чтобы позвали, нафиг столько этих проблем», — короче, завалился и думаю «досвидос». В общем, так спокойно лег, честно говоря. Ну я ложился спать с одной мыслью: «Я же песню не отнес туда в училище», — вот клянусь, так запереживал прямо, как спасательный круг, это меня и спасло, откуда-то у меня силы появились, встал вообще бодрый. Я на таком бодряке пошел в училище, там вообще обескуражил их всех. Пришел, они переспрашивают: «В подвале, вы бомж?», «Да, да вы не волнуйтесь», «А, ну да-да, у нас есть принтер», «Да какой принтер! Я тебе песню», а он мне: «Принтер, — говорит — надо распечатать эту песню». Я говорю: «Не распечатывать песню надо». Полковник такой: «А, я, — говорит, — все, понял». В клуб позвонил, меня уже там ждали. Прикинь, мотивация мысли, как она тебя снабжает такой энергией.
Я написал песню «Талькову посвящается», она такая вообще жуть, ее еще надо набраться храбрости исполнить, помнишь такого? Его убили в Юбилейном. Долго не мог взяться ее сыграть, и вдруг я посреди ночи, и так че-то, че-то (играет) и пошло-пошло, на третьем куплете я понял, что вот тут как раз надо газовать, газанул так, что у меня, ба-бам, струна третья вываливается, лопается. Я еще посмотрел, но я все равно доиграл, встал, походил, меня че-то как-то вшторило. Потом, думаю, надо завтра сходить на Невский, там магаз, струны там подешевле все-таки. А потом такой беру гитару и, бляха, прикинь, струны все на месте. Я такой думаю: «И что я, ебанутый?». Я же помню, что вот тут я ее вылавливал, я ее видел, что она вывалилась… Вот что это было, представляешь? Как с этим быть? Ты хотела спросить какая у меня мечта?
- Ну, чего бы вы хотели испытать, узнать, прочувствовать.
- Войну я, конечно, свою пропустил. Я бы, может быть, даже и повоевал, я даже себя представляю в боях, каким бы я мог быть. Мы же, когда рождаемся, откуда-то вдруг начинаем фантазировать предполагаемые возможные участия нас в том или ином??? Мы обретаем все происходящее на планете в своем мозге, прокручиваем все буквально.
Или у вас такого не было в детстве?
- Наверное, есть общее чувство мира. Но только в детстве у меня его не было.
- У меня тоже. Я вообще был чуждый ко всему вокруг меня.
(Поет песню)
- У меня вопросы кончились.
- Я понял.
Я думаю о том, как все-таки выглядит третий кот. Но этот вопрос так и остается без ответа.
«Счастлив ли я? Счастье — это иллюзорно. Восторг и есть счастье. Давно не видеть солнца, а потом снова его увидеть и есть счастье».
«Я дожил до того возраста, что могу жить таким, каким я сам себе нравлюсь».
«Однажды я так влюбился, ну как влюбился, въеб*лся. Хожу потерянный туда-сюда по двору. Меня спрашивают: „Че ты там ищешь?“ — Башку свою потерял, не могу найти, хожу туда-сюда, ищу в газонах».
«Меня часто спрашивают: „Вы кто? Бард, художник?“ — Пирожник! Разве кто-то должен быть обязательно кто-то?».
Материал на нашем сайте: Уличный художник и бард Нелсон
Автор: Саша Павлова
Городской блог о Петербурге и петербуржцах Скамейка