(подробности по тегу "закреп")
В результате двух или трёх часов исследования тех двух комнат, которые теперь формально принадлежали мне и Тадеушу, мы сумели найти в них всю свою одежду, канцелярские принадлежности, книги, постельное бельё, посуду, документы и деньги, а так же предметы гигиены — но ничего из нашей бытовой электроники, вроде компьютеров, телевизоров, устройств для воспроизведения записанной на носители информации, даже самих носителей, даже такой мелочёвки, как электронный будильник и специальное устройство для чтения электронных же книг, некогда принадлежащих Тадеушу. Не было и телефонов — вообще никаких, ни стационарных, ни мобильных — я не нашёл даже той жалкой половинки, которая осталась у меня после того, как я случайно выронил свой аппарат, когда пытался отнести своё заявление о самовольном отчислении нашему ректору Бреквину. Впрочем, их отсутствие могло бы объяснить и пропажу всего остального. Хотя бы отсутствие наших ноутбуков, факсов и интернет-модемов — если кто-то запер нас тут в клетке, как лабораторных мышей, и без нашего ведома, то, значит, он же и постарался, чтобы у нас не было ни каких возможностей для связи с большим миром. Правда, не было понятно, как с этим могли быть связаны наши домашние кинотеатры, телевизоры, карманные MP3-плееры, и всё такое прочее — разве что эти неизвестные предполагали, что кто-то из нас, пришедших в себя после каникул в этом жутком месте, приобрёл не просто возможность плеваться огнём, или ползать по стенкам, как будто бы одержимые нечистым духом из какого-нибудь мистического триллера о экзорцизме, но ещё и мыслить со скоростью суперкомпьютера на службе у крупной военной или промышленной организации, и способен собрать передающую сообщения SOS радиоточку в буквальном смысле из кухонного комбайна, CD-проигрывателя, и нескольких дисков с записями концертов Pink Floyd или Siosix The Banshees. Так или иначе, но сейчас развлечься нам было ровным счётом было нечем — у моего соседа Ахмета Рашмедина, того, что был до Олафа Торнвальдсона, и вообще, до того, как всё это дерьмо вообще стало происходить с нами, была целая куча настольных игр, которые он вывез ещё со своей родины, и будь он здесь, проблем с тоской и страхом, у нас, наверное, не было — потому что сейчас, не зная, чем заняться, мы трое не могли не то чтобы завязать какой-то более или менее не относящийся ко всему происходящему вокруг разговор — мы не могли даже толком расслабиться, и ждать исхода этого дня в хотя бы каком-то подобии спокойствия.
Так, по крайней мере, было с Нэнси и Тадеушем — хотя, если подумать, то я был едва ли более расслаблен и спокоен, чем они. После того, как я всё-таки согласился на уговоры Нэнси, и проглотил одну из найденных в «наших» с Тадеушем комнатах таблеток, я наконец-таки избавился от своего странного, несусветно-спокойного настроения, и от жидкого льда, бегущего по моим жилам вместо крови — но одновременно с ощущением собственной жизни и реальности приобрёл так же и возможность бояться, испытывать тревогу, даже в какой-то мере, панику — хотя, к тому времени, когда препарат К-5 оказал на меня своё воздействие, паниковать уже не было отчего и так, потому что буйство в интернате (или в его подобии) начало затихать. Теперь даже Нэнси и Тадеуш не испытывали потребности в том, чтобы бегать по стенам и потолку от охватившей их разум паники, и просто вели себя тихо и напряжённо, как дети, которые спрятались в шкафу во время посещения квартиры их родителей убийцами и грабителями. Это был тоже страх — но его нельзя было сравнить, наверное, с тем ужасом, который испытали они оба, когда сначала очнулись здесь, и поняли, что с ними происходит что-то неладное, и потом, когда вся эта штука, внутри которой мы очутились, содрогнулась от пробуждения тех, кто был тут ещё кроме. Его я в этот момент испытывал тоже — но он для меня проходил легче, потому что я не пережил того, что пережили они двое, но, тем не менее, был прекрасно — для нашего положения — информирован о том, что здесь происходит... И ещё потому что мне этот страх казался каким-то странным, неестественным — словно я пытался пережевать что-то, забыв предварительно о том, что от этого чего-то прежде всего следует откусить. Нелепое ощущение — так, должно быть, чувствуют себя больные, которым ампутировали ногу, а им кажется, что у них чешется пятка.