Сразу обозначу свою позицию: отношение к Солженицыну у меня более чем смешанное. Ибо, с одной стороны, он был очень мощной и твердой в своих убеждениях личностью, что достойно уважения, а с другой - сами эти убеждения лично у меня вызывают очень большие сомнения. Ибо его монархические и государственнические взгляды, его явное тяготение к авторитаризму, его не менее ярко выраженный уклон в православие - всё это совершенно мне не близко. Я - человек демократических взглядов и убежденный атеист.
Однако, как бы мы ни относились к личности и взглядам Солженицына, нельзя не признать его величия. Величия писателя, общественного деятеля и перенесшего много страшных испытаний человека.
Историческое образование побуждает оценивать многие художественные и не только произведения в историческом же контексте. В переводе с пафосного на русский - побуждает анализировать, что происходило в той стране, где была опубликована книга подобного масштаба и общественного значения, и в то время, когда она была опубликована. И, конечно, для отечественной истории, словесности, общественной мысли публикация "Одного дня Ивана Денисовича" - это была веха. Даже на фоне хрущевской "оттепели", разоблачения культа личности Сталина, ХХ съезда КПСС, появления больших и малых ростков свободы (в том виде, в каком она вообще могла существовать в Советском Союзе) повесть Солженицына прозвучала мощнейшим ударным аккордом, простите за штампы.
Мне посчастливилось держать в руках выпуск "Нового мира" за ноябрь 1962-го года - разумеется, тот самый, с "Иваном Денисовичем". Стертые за четверть века сгибы, пожелтевшие от времени и надорванные там и сям от частого употребления страницы, - этот журнал казался небывалой библиографической редкостью. И что еще важнее - был таковой. Там-то я и прочел эту повесть в первый раз - в ноябре 1986-го.
Эффект, конечно, был оглушительный - а ведь мне в момент первого прочтения было двенадцать лет, и на дворе стояла середина 80-х, начало горбачевской перестройки. Я читал и думал о том, какое впечатление повесть произвела на тех, кто жил при Сталине и Хрущеве. Насколько разительным было несходство между суровой рубленой правдой жизни Солженицына и официально дозволенной советской литературой а-ля Чаковский, Горбатов, Гладков и другие, насколько шоковым было то состояние, в котором оказывались тогдашние читатели.
И дело даже не в реалистичном, местами до натурализма, описании лагерных реалий - реалий, в которых умереть подчас было проще, чем выжить. Основная сила заключалась в открытой... даже не критике, а спокойной, будничной и оттого еще более оглушительной характеристике совсем недавних времен:
Считается по делу, что Шухов за измену родине сел. И показания он дал, что таки да, он сдался в плен, желая изменить родине, а вернулся из плена потому, что выполнял задание немецкой разведки. Какое ж задание - ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто - задание.
В контрразведке били Шухова много. И расчет был у Шухова простой: не подпишешь - бушлат деревянный, подпишешь - хоть поживешь еще малость. Подписал.
Конечно, лагерники вели между собой подобные беседы почти в открытую. А что им, собственно, было терять? Тем более если учесть, что речь шла о лагерниках послевоенных лет - если в тридцатых годах советские граждане воспринимали сталинский террор с ужасом, то после войны это уже были несколько иные люди. Люди, победившие гитлеровскую Германию и вернувшиеся с фронта. Люди, в которых проснулось национальное самосознание, чувство собственного достоинства, элементарная вера в себя. Не случайно на рубеже 40-х и 50-х годов в ряде лагерей произошли вооруженные восстания - прямое следствие происшедших в человеческой психологии изменений, обусловленной великой Победой.
Но это - лагерники, многие из которых прошли войну. А для тех, кого не затронула волна репрессий, был чужд и непривычен сам этот образ мыслей. Люди не то что не произносили такого вслух - даже не думали. Чтили великого вождя, Отца Народов, и искренне полагали репрессированных врагами народа. А тут - целая повесть! да где - на страницах одного из наиболее популярных и читаемых журналов! Эффект разорвавшейся бомбы, не меньше.
Рассуждать на эту тему можно еще долго, но не знаю, надо ли. И уж тем более нет желания говорить об особенностях художественной прозы Солженицына - страшная простота его произведений сильнее многих других книг, написанных более изысканным стилем.
Лучше давайте еще раз перечитаем "Ивана Денисовича". И "Архипелаг ГУЛАГ", и "В круге первом", и все остальное. Чтобы не забывать свою историю.
"Спасибо, что дослушали куплеты" © :)
Автор будет искренне признателен за лайки, комментарии и вообще любую активность в рамках приличий и здравого смысла.