Когда-то по морю ходили парусные корабли, вековые леса, раскачиваясь, скрипели над дикими горами, а воздух был прозрачен и чист. Дорога занимала недели, месяцы, а иногда и годы. Было время, когда вся жизнь иного человека - это был путь между короткими остановками в достигнутых целях своего нескончаемого путешествия.
А были и те, кто принимал решение оставаться на месте и никогда не отступать от привычек и традиций, впитавшихся с молоком матери. Они жили тихо и замкнуто, стараясь сохранить привычное и дорогое их сердцу, вопреки вызовам времени обстоятельств и судьбы.
В те не очень далекие времена, к западу от Заставы в плодородных землях предгорья жил один самурай. За давностью лет нам известно только его личное имя - Хадзимэ.
Его родители - почтенные и верные своему пути люди, умерли за 7 лет за описанных событий. Они оставили ему в наследство пахотные земли, усадьбу с прекрасной библиотекой и коллекцией оружия, которой достойный сын очень гордился и ценил каждую вещь как память об отце и его предках, их славных делах и воинской доблести.
К усадьбе примыкал небольшой внутренний садик, а на краю сада росла огромная, вековая сосна. Ее ствол причудливо изогнулся от времени и невзгод, ее ветви ходили с самое небо, а древесина была крепка, как камень.
С самого детства Хадзимэ помнил эту сосну, детские забавы и ласки матери, летний зной и первый снег, укрывавший дерево гигантской крышей.
Отец рассказывал ему, что эту сосну посадил его прапрадед, когда получил эту усадьбу за свои заслуги перед сёгуном. И дух этого дерева хранит его род от бесчестья, злых бед, позора и истребления. Поэтому Хадзимэ должен заботится о ней, как о домашнем алтаре и никогда не позволять срубить это дерево.
Вскоре у Хадзимэ умерла мать, а за нею от тяжелой болезни в глубокой старости скончался и отец.
Самурай был молод, прекрасно воспитан, в меру образован и начитан, религиозен и почтителен. Однако все, кто знал его ближе, удивлялись некоторой меланхолии и чрезмерной привязанности к привычкам, людям и порядкам.
Юношу приглашали на службу в столицу - но Хадзимэ отказался, сославшись на траур по отцу и необходимости управлять имением.
Прошло 2 года , и сёгун настойчиво затребовал юношу к себе, дабы он пополнил ряды его войска.
Приехав ко двору, Хадзимэ чувствовал себя одиноко и непривычно. Роскошь, многолюдность, блеск и красота города не могли отвлечь его от мыслей о своей усадьбе, родителях, радости простого и ясного существования в родном имении. Все это стало привычкой для Хадзимэ и влекло домой гнетущей безрадостной тоской.
К тому же, при дворе он встретил своих дальних родственников, которые с радостью пригласили его в гости.
Большая и почти незнакомая семья с головой окунулась в заботу о госте. Хадзимэ было в тягость давать многосложные ответы на казалось бы совершенно бессмысленные множественные расспросы и вести долгие беседы на темы, приличествующие обстановке.
Это не скрылось от зорких глаз главы семьи - троюродного деда, который был обеспокоен диковатым нравом и угрюмым складом характера его внучатого племянника.
Расспросив юношу подробнее о его образе мыслей, привычном укладе и дальнейших планах, тот утвердился во мнении, что Хадзимэ подвержен некой меланхолии и косности, не свойственной его возрасту.
И решил женить молодого человека, взяв выбор будущей супруги, все расходы и свадебные хлопоты на себя.
Когда Хадзимэ увидел свою невесту, то был поражен ее красотою и манерами. Однако, вскоре он понял, что ее представление о правильной и счастливой жизни в корне не похожи на его желания.
Девушка видела в нем представителя древнего и знатного рода, ждала от него успехов в придворной карьере и мечтала о беззаботной и богатой жизни в столице. Ее родителям казалось, что Хадзимэ – прекрасный муж для их дочери и возлагала на молодого самурая большие надежды.
Свадьбу сыграли в старой усадьбе, куда были приглашены многочисленные гости. Казалось, дом ожил от голосов и скрипа старых половиц. Музыканты играли, саке и вино лилось рекою, невесту осыпали цветами и благословляли, Хадзимэ поздравляли с прекрасным событием и в один голос пророчили множество сыновей и блестящее будущее.
Но вот, гости разъехались, и началась обычная жизнь. Хадзимэ приходил к своей жене регулярно , но в его объятиях не было искренней страсти, а в его желаниях мужского огня.
Ему была в тягость эта женщина. Нет, если бы она не была его женою, и не жила с ним под одной крышей, то, возможно, Хадзимэ бы в нее влюбился.
Но ее привычки, ее голос, ее взгляд – все напоминало самураю о том, как не похожа она на образ матери, которой он запечатлел у себя в сердце.
Она становилась хозяйкой в его доме, незримо меняя уклад, заполняя собою все то, что Хадзимэ берег как память. Она меняла жизнь, которая должна была вечно оставаться здесь прежней.
Мужчина чувствовал, что ненавидит молодую жену и ощущал стыд за то, что позволил ей здесь распоряжаться и согласился на эту нелепую свадьбу.
На одиннадцатый день, чувствуя, что не в силах идти к супруге, Ходзимэ отложил книгу, погладил любимую чашку и бережно поставил ее на полку, огляделся вокруг и вышел во внутренний дворик – посмотреть, как подает снег и послушать вой ветра.
«Совсем как в детстве» - подумал мужчина, ловя на кончик языка колючие снежинки. Его не видел никто, и в этом было какое-то забытое счастье.
Ветер дул со страшной силой, уходя вниз по балке, пригибая кусты и деревья подобно бурной весенней реке.
Старая сосна раскачивалась, стонала жутко и надрывно.
Из созерцания бури Хадзимэ вывел громкий треск: сосна, не выдержав очередного порыва ветра, склонялась вниз, все быстрее приближаясь к крыше дома.
Раздался глухой удар и треск ломающихся досок.
«Там осталась моя жена», - тягуче пронеслось в мыслях у самурая. – « а, пусть…Зато теперь я вновь свободен… Сами боги подарили мне эту свободу»….
И он остался смотреть на упавшее дерево.
Его прежде далекие, а теперь совсем близкие могучие ветви лежали у него под ногами. А в проломленной крыше застыл огромный снежный горб с торчащими из него обломками.
Так, в один момент Хадзимэ потерял все то, чем жил: дом его родителей был разрушен и символ их рода повернут и мертв.
Все, что было в доме, оказалось завалено и побито, и его память осталась лишь в голове.
До рассвета Хадзимэ смотрел на эти обломки, стараясь сохранить с своем сердце все таким, каким оно было прежде.
«Зачем мне теперь все это?... Зачем мне новый дом, зачем мне новый сад и новые книги и другая супруга?... Я любил то, что было, а теперь его нет. Выходит, сам дух нашего рода разрушил то, что я берег и хранил, что почитал и чем жил. И что я мне надлежит теперь делать?», - Так думал самурай, не замечая ледяного ветра и колючего снега.
Усадьба загорелась, и слуги пытались потушить пожар. Их крики были совсем близко, но Хадзимэ не спешил им на помощь.
«А ведь теперь, пожалуй, я свободен не только от жены, - озарение пришло к нему в созерцании языков пламени. Теперь я свободен от прошлого. Ну и что, что у меня не осталось вещей и своего старого дома. Видно, и не нужен он мне был вовсе, раз дух большой сосны уничтожил все это, и сам погиб в огне.» Так думал самурай, взирая на тлеющие угли пепелища.
И тут Хадзимэ принял решение. Наконец, он пошел уверенным и быстрым шагом к своему бывшему дому и разыскав старшего из слуг , коротко приказал:
- Позаботься обо всем, что будет необходимо. Разыщи деньги там, где стоял шкаф в большом кабинете. Я уезжаю.
- Позвольте, Хадзимэ-сан, я сделаю все, что вы приказали. – Кланяясь, отвечал слуга. – Но я не могу подать вам лошадь, так как конюшня сгорела.
- Это не беда. – Коротко бросил самурай. На глазах изумленного слуги Хадзимэ взбежал на пепелище и разыскал среди углей длинный меч. Привязал его к поясу и, поклонившись слуге, скрылся за воротами.
Выйдя за пределы своих угодий, самурай попал в вековую сосновую рощу. Буря улеглась, и повсюду валялись поваленные деревья и оторванные ветки. Но большинство деревьев стояли как прежде и шумели своими кронами над головою путника.
Солнце всходило сквозь дымку соседней сопки.
«Однако, как много, оказывается, старых сосен! – подумал Хадзимэ. – И как велика эта роща. Наверное, в каждой такой сосне живет дух. Наверное, это дух времени. Когда такая сосна падает, то дает место расти в полную мощь тем, что были так близко!»
«Мой отец заслужил почет тем, что был преданным самураем и доблестным воином. – Продолжал свои мысли Хадзимэ, легко сбегая под горку. - Какой смысл было беречь то, что получил он за свои заслуги, не имея кроме этого своих? Быть достойным своего имени – вот то, к чему должен стремиться достойный сын.
Пожалуй, я приму должность при дворе нашего сёгуна, хоть мне и претит атмосфера его двора. А впрочем, кто знает – возможно, я смогу жить так, как полагаю правильным и там – ведь получалось же у меня столько лет делать это в усадьбе!»
И молодой самурай негромко запел озорную песенку, гоня чувство голода и усталость прочь.
Много дней прошло, прежде чем Хадзимэ добрался до города. В дороге он встречал крестьян и монахов, торговцев и воинов. Ночевал и в лесу и в чайных домиках, где нередко попадал в курьезные истории из-за своей неопытности.
Многие, столкнувшись с ним ближе, удивлялись, почему такой знатный и обеспеченный человек вдруг путешествует один, пешком да еще и в таком не подобающем путнику, почти домашнем, виде. Обычно самурай отшучивался от подобных вопросов, чтобы не разжигать ссоры и не пускаться в объяснения о подробностях своей жизни и причинах этого решения.
Но однажды Хадзимэ остался на ночлег в глухой местности и вынужден был разделить татами вместе с буддистским монахом. В ночи не спалось. Бушевала ужасная буря и казалось, призраки царапают хрупкие стены своими когтями и воют за окном мертвецы.
Тогда-то Хадзимэ и раскрыл свою душу монаху. Чем дальше он рассказывал, тем задумчивее становился монах, перебирая свои четки и бормоча какую-то мантру.
- А ты уверен, что она умерла в ту ночь? – поинтересовался монах.
- Дерево упало на ее спальню, а там она должна была меня ожидать. Так что вариантов тут считай что нет. – отвечал самурай.
- Плохо, что ты ее бросил и не позаботился о похоронах. Теперь ее душа останется среди людей, и будет мстить тебе, где бы ты не оказался. Ты должен сделать все, что бы загладить причиненное тобою зло перед этой женщиной и ее семьей. Иначе, не видать тебе удачи и счастья. – предостерег монах и больше не проронил ни слова.
Всю ночь Хадзимэ не сомкнул глаз, и ему казалось, что за ним пришла Она. Он почти наяву видел ее очертания, протянутые к нему руки и обожженное лицо. И не было для него спасения от видения ни в чем, кроме заученной мантры.
Придя в город, Хадзимэ первым делом разузнал все подробности о смерти жены и о том, как это отразилось на ее семье.
Однако, к его удивлению, малознакомые люди сторонились его, а то и вовсе пугались.
Оказалось, что его слуга, которому Хадзимэ сообщил о своем отъезде, не желая ставить господина в неловкое положение перед соседями, умолчал о его отъезде и его посчитали погибшим.
То, что Хадзимэ сбежал от пожара, бросив свой дом и людей на произвол судьбы, стало всем известно, и было приписано трусости.
Хадзимэ был вынужден решиться на харакири. В то утро в голове у него проплывали воспоминания: его мать, детство и юность, смерть родителей, годы в усадьбе. Разговор с сёгуном. Родственники. Свадьба. Сосна, пожар, его собственное озарение, долгая дорога в город. К новой жизни, где за спиною – лишь пепелище.
«Пожалуй, все, что было в моей жизни моим – это эта дорога, и еще – как ни странно, - моя жена. Ведь я все равно пришел в столицу за тем, чего и она хотела. И мы могли бы идти вместе и родить наших детей. Я же погубил все в ослеплении своей жизни в прошлом. И теперь должен спасти свое имя от позора таким вот способом.»
Внезапно, перед его глазами появился образ буддистского монаха их горной лачужки.
- В твоих действиях нет позора, но в твоем положении есть большая беда. Уйдя пешком в ту ночь, ты бросил вызов традициям. И это было твое решение. Так будь же последовательным - следуй своему вызову. Живи, иди выбранным путем, пусть и со всех сторон кричат, что ты опозорил все, что смог и плюются ядом. Это тоже традиция и ты это знаешь. Любой путь ведет к цели, если непреклонно следовать по дороге. Любой выбор достоин того, что бы быть. И у всего этого – всегда есть продолжение.»
Самурай засунул меч в ножны и вышел из цветущего дворика.
-Ну что же… Теперь я на самом деле свободен, - подумал юноша и вдохнул аромат цветущей сливы под окнами своего бывшего троюродного деда.