Туман спустился на поверхность низины очень тихо, едва заметно подступая сначала к стеблям поникших колокольчиков, затем охватывая нижние ветки старых каштанов, и лишь после погружая кроны деревьев в летучее молоко. Вокруг не было слышно ни шороха, воздух не двигался, порывы слабого ветерка, лишь пару минут назад пускавшие зонтики одуванчиков в причудливый балет, совсем стихли. Листья уснули. Древнюю песнь всезнающих соловьев прервала мягкая, заполняющее пространство тишина рассветного тумана: такого белого, будто сама метель наведалась в низину этим июнем.
Тишину в доме на краю низины, также погруженном в это влажное облако, прерывал лишь рокот раскатистого храпа Пипа. Не в пример другим хомякам, Пип по своему обыкновению храпел с такой силой, что, пожалуй, мог ввести в заблуждение любого кота, поскольку так храпеть могут только лишь взрослые суровые мужчины, даже нет, пираты, пропахшие ромом и морской солью, уставшие от сражений на каком-нибудь Стальном плавнике или Алой жемчужине или как там еще называются пиратские судна.
В общем, не знай ты обитателя этого домика лично, легко можно было навыдумывать себе всякого: трофейных крысиных голов на стенах, коллекций арбалетов или луков, а может даже коробки сигар на столиках у камина, но всего этого у Пипа, разумеется, не было. На самом деле Пип разводил мелкие кустовые розы в своем также весьма небольшом саду на не самых внушительных размеров участке. Его персональной библией была «Энциклопедия семейства розовых», написал которую его родной дед Филитус Снуф Второй, и Пип целые вечера напролет проводил в кресле у камина, подбросив дровишек в тлеющий огонек, восхищаясь изящными формами лепестков, тонкой нежностью листьев и хрупкой уязвимостью корневой системы его главной в жизни страсти – его роз. Бывало, такой кураж одолевал хомяка, что тот вскакивал, роняя на половицы свой клетчатый плед, и хотел было бежать в сад, чтобы пересадить свою флорибунду поближе к солнечной стороне, да только вот вспоминал, что не натащил песка и удобрений на своей тележке, с которой, признаться, сложновато было управляться по причине крайней перекошенности правого заднего колеса, да и к тому же, несмотря на то, что сам Пип в этом не признавался даже самому себе, хомякам достаточно тяжело даются переносы грузов на дальние расстояния.
И все же, для Пипа уход за розами никогда не был обузой – они были его вдохновением, мечтой, его жизнью. От набухания первого бутона до потери последнего лепестка Пип проживал с каждым цветком целую жизнь, давая им имена, подбадривая, иногда даже ругая, и неизбежно каждую осень прощаясь с ними, зная, что их черед пришел.