Я сейчас, как дурак, начну говорить о книгах. А не хочу! Час ночи — спать хочу. Подписался на эту работенку, думал, мне есть что сказать, а в итоге тоска одна, и мысли все о ней. Среди которых есть и удачные, конечно, некоторые даже очень поэтичные, я скажу. Вот только чем больше об этом думаю, чем больше обозначаю красной каемочкой проблематику темы, тем ярче сознаю, что работа эта вообще ненужная, ведь всегда найдется умник, которого не переубедить. А порой и переубеждать не нужно. Литература — это как раз тот случай. Споры здесь без смысла. И вот смысл всего моего труда просто исчезает... Короче, я люблю начинать с такой нудятины, люблю поныть и называть первую часть статьи после лида синекдохой тоже люблю. И сейчас назову. А этот текст никакой не ответ кому-либо, но отдельный продукт: размышления о прозе и чтении в современном мире с точки зрения современного чтеца и прозаика (да, именно). Мне все надоело.
Синекдоха
Пока литература в прогрессивной части Европы и Америки жадно испивает из ручья метамодернизма — новой вехи в литературном слове, — мы здесь, в этой стране, топчемся в давно уже высохшей луже постмодернизма. Вылезти из нее уж пора давно, а мы все насилуем и насилуем этот бедный постмодерн. А почему так? Потому что не знаем, как расти, и как итог — давно уже разучились писать и читать.
Прекратили развивать собственную литературу в середине прошлого века, если не раньше. И пресловутые союзы писателей отчасти тому виной: собрали кучку одинаковых и удобных авторов, и вот все им подражают до сих пор, потому что все хотели в эти союзы попасть.
И сейчас, если кто-то осмелится на эксперимент и напишет что-то великое (а написано в современной России много великого), мы просто этого не прочитаем. Потому что не поймем, потому что рынок такой, потому что он (рынок) тоже не может погрузиться в литературу, как и все мы. Настоящую, смелую, от пионеров ремесла, а не заскорузлых старичков. Мы не хотим быть лояльными к авторам. Но гордимся классиками, смотрим в прошлое. Тупеем и забываем, что и наши классики когда-то были пионерами, которых никто не ценил.
Маяковский со своим футуризмом. И вся современная ему братия поэтов. Как пример.
Нет ничего плохого в плохой литературе. Нет ничего хорошего в хорошей. Книга — это не женщина, с которой жить придется. Это медиа — текст, который может чему-то научить и точно так же может взбесить своей глупостью. И забыться потом. Его терпеть не нужно. А нужно понимать — не все в мире должно быть гениальным, если это не мои тексты.
Нет ничего плохого в романах о взрослении, если проза эта чиста и честна. Душа каждого из нас — поле битв, которые никто не видит. И многие пишут и писали свои книжки не от счастливой жизни — в основном это истории о собственной борьбе и выводах, истории, которые не отпустят и будут травить годами, пока не замараешь ими бумагу. Это как раз мой случай — я пережил первую любовь и встал на путь взросления. У всех в жизни это происходит, многие об этом уже писали — и что теперь? Мне не писать? Нет, я написал.
Не будешь лучшим
Тут сказали, что недостаток моего романа в том, что он не великий. Мол, сейчас наши библиотеки полны шедеврами прошлых лет, и не хватает времени просто на хорошие книги, не говоря уже о книгах обычных — моей, типа.
С каких пор мы стали так ревниво относиться к книгам? С тех самых, когда прекратили искать новое в литературе и «уперлись лбом» в выбранный жанр. Мы считаем себя умниками, а книги — божьей благодатью. И каждый раз плюемся, когда кто-то осмелится написать свою историю и занять место на полке магазина. Боимся, что сами мы или, упаси Всевышний, наши дети прочитают плохой роман и вырастут глупцами.
Для нас книга — это Грааль. Мы уже не так жадно вкушаем новое, мы устали как будто, принимаем что-то одно, и, как собаки, защищаем саму идею публикации, никого к ней не подпуская.
Если современное — значит плохое. Русская поэзия умерла в Серебряном веке, проза — чуть позже. И нечего теперь бумагу марать, нечего умничать и писать свои книжки — они априори не дотянут до «Доктора Живаго». Лучше Толстого никто войну не опишет. Лучше фантастики Стругацких не будет на нашей земле. И лучше Пушкина слова никто не зарифмует. Это, конечно, не так.
В современном мире и вправду много глупых текстов, которые хорошо продаются. Писать сейчас стало больше людей. На рубеже XVI–XVII веков на английском языке говорило около трех миллионов человек. Писать из них могли только треть. И Уильяму Шекспиру, чтобы стать признанным и знаменитым автором своего времени, нужно было обойти только миллион англичан.
У нас же в Российской Федерации неграмотных людей около 330 000. Согласно статистике Мирового атласа данных за 2015 год. Вот и выходит: чтобы стать признанным автором, нужно стать лучшим в стране. Притянуто, конечно, за уши, но мысль ясна.
У нас в стране другая проблема — функциональная неграмотность. Это — умение читать, но неумение понять прочитанное. Тема для отдельного разговора.
Победить нельзя
Если книжка хорошо продается, значит, она — лютый отстой. А если твоя собственная не продается, но ты вложил в нее душу, значит, мир не готов познать ее величие, а ты просто непонятый гений. Но. Когда она начнет продаваться, вся эта схема вдруг перестает работать, верно ведь? Здесь победить нельзя.
Плюс к этому, современный автор и так почти ничего не выигрывает от написания собственного. Вечная тяга автора к бессмертию теперь не так уж и важна. У многих сейчас есть аккаунты в соцсетях, у многих есть фотографии. Люди пишут, снимают, рисуют и выкладывают все это в Интернет, и оно все там остается навсегда. Можно стать бессмертным уже после первого опубликованного на своей странице абзаца. Зачем писать книги?
Нет сейчас и удовлетворения от проделанной работы — я вот несчастен сейчас. Пишу, а для чего пишу — не знаю. Ведь по глупости своей этим занимаюсь. Определенно точно в мире уже есть такой текст, что на мой похож. Мои мысли не новы — кто-то уже их высказал. А я, дурак, повторяю. И то, что я не знаю, что есть уже подобный текст — это только моя проблема. Моя.
Автор теряет. Как ни посмотри, его окружают только враги и лентяи. Сам он себя загоняет, сам рушит себя изнутри, пытаясь душу обнажить и высказаться, а потом становится нищим, опустошенным. И ненужным, забытым. Сначала ему говорят, что он плохой автор, не публикуют. Потом говорят, что обычный. Публикуют. Но он не великий. Мир в нем не нуждается, говорят. А потом на него кричат за то, что он занял место на книжной полке. Но в конечном счете, если повезет, его полюбят.
Чарльз Буковски, автор, что опубликовал свой первый роман в пятьдесят, а писал с десяти лет, на закате своей жизни сказал: «Не пытайся!»
Он писал о себе, о бедности, женщинах и выпивке. Он хотел писать как Хемингуэй и Тургенев одновременно. Хотел просто быть автором — не стремился философствовать. Но его долго не принимали, а когда приняли — он уже был уставшим стариком. Измученным, если не сказать — сдувшимся.
Творчество для многих — это наркотик. Для многих — единственный выход. Не все авторы стремятся в богему попасть. Некоторые без креатива жить не могут.
И вот после окончания труда, когда автор чувствует себя свободным и довольным, потому что вложил душу в работу и сделал ее как можно лучше, он выходит в свет со своим произведением, где описал свою боль открыто и честно, а ему говорит сытый читатель, что это не уникально и описанная боль описана хуже, чем у доброго классика — так смысл в этом новом произведении?
А автор смотрит на оплеванное свое детище и ему ни разу не приходит в голову, что это не он несчастен сейчас, а именно те, кто не хотят видеть в книгах искусство, несчастны, а в искусстве — свободу выражения. А в ней и красоту. А в красоте — современную поэзию, которая не умерла в Серебряном веке, но жива еще и терпит насмешки от зануд.
Владислав КОНСТАНТИНОВ
Продолжение дискуссии следует...
Фото из открытых источников
