Сегодня хочу поделиться с вами воспоминаниями одной пожилой женщины. Зовут её Анна Кирилловна... Рассказ пойдёт от первого лица:
"Родилась-от я в двадцатом году, семья богатая была. У отца ещё три младших брата было и две сестры. Братья все в одной деревне жили, у каждого большое хозяйство. Кулаками нас считали. Работники были, да... Нанимали - как не нанимать? Тятя с мамой наравне с ними работали тоже. И за стол всех садили, никого не обижали. И я, как подросла, и за скотиной ходила, и в поле помогала. Я-то старшая была, а после меня ещё четверо братьёв. А я и пережила всех их... Да...
Тринадцать годков мне было, когда нас раскулачили. Сосед у нас был, он в колхоз вступил первым и всех агитировал тоже вступать. А нам что этот колхоз? У нас у самих как колхоз был - коли всех-от братьёв тятиных посчитать. Ну и раскулачили всех... Да...
Жена-то соседа, тётка Марфа, ночью прибежала, говорит, прИдут за вами утром, мол, бежите... А куды бежать-то? Мамка запричитала, завыла, а тятя говорит: не вой, коли судьба такая, так тому и быть. Меня да ещё двух братьев постарше собрали, узелок дали, благословили иконой Богородицы, да и отправили нас к тётке, к сестре тятиной, в другую деревню. Всю дорогу я ревела... Тятю с мамой больше уж и не видела. Говорили потом, что их всех в Сибирь куда-то увезли, видно, там и сгинули... Младшим братьям было шесть да три года, про них тоже больше я не слышала.
А что тётка? У неё у самой мал мала меньше ребятишек. Да и за ними могли прийти. Ну, и определила она меня к одной вдове в няньки. А братья, видно, помыкались-помыкались, да в детский дом и попали. Потом уж, перед войной, мы виделись со старшим-от. А другой брат после войны меня нашёл.
В няньках я долго жила, четыре года. Тётка Фая меня не обижала, как дочка я ей была. Она меня и замуж выдала на девятнадцатом году за Фёдора... А он меня на год старше был. Что ты, доченька? Про любовь мы и не думали. Хороший парень, работящий, родители хорошие, батька непьющий... Как он посватался, так и пошла за него. В 38-ом, осенью, поженились, к родителям он меня привёл, да...
Ты вот, доченька, поди, не поверишь, а ить мы с ним как муж-от с женой жить только через полгода стали, да... Всё как-то... стыдно было, что ли?.. Федя-то хороший был, добрый, меня не обижал. Ну, потом забеременела я. А Федю в армию забрали. Он под Курском служил.
Весной 41-го года Федя из армии пришёл. А летом опять ушёл - на войну... Полтора года дочке-то было... Как провожали? Да как... выли все. Понимали уж, что мало кто вернётся... Их тогда из деревни уходило сразу человек двадцать, все женатые парни да мужики. А бабы за подводами бегут, ревут, ребятишки тоже. Ох, горе было... А я села на дорогу - ноги не идут, Олюшка грудь теребит, я ей титьку-то сунула, сама вою. Свекровь меня подняла, домой увела. Так и проводили...
Да что вспоминать? Работали, работали... Шерсть пряли, носки да рукавицы для фронта вязали... Друг за друга держались... Похоронки получали, всей деревней оплакивали... В 42-м, в августе, и на Феденьку похоронка пришла... Где-то под Тверью он погиб в самом конце июля. Потом вон дочь ездила на могилу-то, фотокарточки есть. Много их там похоронено в братской-то могиле...
Как Федя погиб, свёкор пошёл на фронт проситься. Его не брали на войну-то, хромал он сильно, ещё в Гражданскую ранило. А тут насел: берите и всё... Взяли его, он за лошадями ухаживал до конца войны.
Победу? Ой, помню, доченька. Тоже ревели много. И так радовались, так радовались... У председателя такая тарантайка была, на неё народу куча залезла, да с гармонью по деревням окрестным и ездили. Да...
Что ещё тебе рассказать, доченька?.. Всю жизнь я работала. Всё в колхозе. Другого и не помню ничего. Вставала затемно и ложилась затемно. Вот и вся жизнь. Замуж не пошла больше, хоть и сватались ко мне. Думала: вот будет муж, родятся дети, а Оленьку-то, поди, обижать будет?.. Да и не попалось никого, кто лучше Феденьки моего был. А за плохого выходить не хотела. Свёкра со свекровью досматривала, они мне как родители были, горевала по обоим сильно...
Брат старший у меня тоже погиб. А второй брат живой вернулся. Наград много было. Он уж в семьдесят шестом умер, два племянника есть, живы сейчас оба. А меня вот дочь к себе привезла. Ничего, и тут привыкла. Глаза вот только плохо видят, а так я по дому-то ещё хожу, где и поделаю чего.
Федя снится мне. Других снов никаких не вижу, а он снится... Как уезжал на телеге, махал мне, такого и вижу.
Ты, доченька, писать-то будешь, ты напиши, что хорошо я живу. Грех жаловаться. В тепле, в добре... Квартира у дочки благоустроенная. Разве мы про такие квартиры думали в колхозе-то? И пенсию хорошую получаю. И за Федю мне денег дали... Пожить бы ещё...
Видишь, какая жизнь-то?.. Вроде, и вспомнить нечего, а помирать не охота... Да..."
...Когда мы беседовали с этой женщиной, ей было девяносто лет. Спустя два года её не стало. Ещё тогда, во время нашего разговора, мне на память пришла песня "Рязанские мадонны". Обязательно посмотрите! Вслушайтесь в слова... Лично я плачу каждый раз, когда слышу: "...Рязанская мадонна, солдатка в двадцать лет"...
