Я бежал уже пятый круг, все деревья и кусты сливались в единое мятно-лимонное пятно. И вдруг среди этой осенней мишуры я заметил женскую фигуру в белом пальто и бирюзовом шарфе. Какая смелая! Для хмурого Петербурга белая одежда - вызов. Девушка стояла у дуба и кормила с ладони белку. Оказывается, в парке водятся белки, раньше я их не замечал.
Не замедляя бег, я пошел на шестой круг. Держал осанку, следил за дыханием и движением рук больше обычного. Словом, вёл себя так, будто у меня появился зритель. Эта незнакомка своевольно зашла ко мне в голову, удобно расположилась и попросила внимания. Она кого-то мне напомнила, кого-то очень родного, но далёкого. Имя вертелось на языке, не ухватить... Ах, ну да! София! Сонечка Берг из параллельного 10 класса. Моя первая любовь. Этот парк был излюбленным местом наших встреч. Мы видели его при полном зеленом параде летом, обнажённым - осенью и в снежной шубе - зимой. Мы гуляли, целовались до беспамятства, катались на лодке, ходили на лыжах, однажды танцевали вальс под аккомпанемент аккордеониста.
Сколько лет-то прошло со времени нашего романа, а она всё ещё сидит у меня в подкорке. Удивительно.
Завершая круг, я вновь увидел девушку в бирюзовом шарфе и решил остановиться, перевести дыхание. Смахнул со скамейки листья, сел и стал украдкой наблюдать за ней. Она стояла недалеко от меня на мостике, перекинутом через пруд, и кормила уток, отрывая кусочки от круассана. Черные и белые птицы, похожие на шахматные пешки, скользили по водной глади и ловко хватали клювами корм.
Девушка отвлеклась от уток и посмотрела на меня. Кажется, она даже улыбнулась уголками губ. Но зелено-голубые глаза смотрели серьезно, в них не было ни стеснения, ни флирта. Внутри меня приятно защекотало, как от прохладного бриза жарким днём.
А бирюзовый ей к лицу - он придаёт её глазам аквамариновый холодный блеск. У моей Софии глаза были карие, тоже выразительные, но не манкие.
Незнакомка бросила уткам остатки круассана, допила свой чай из бумажного стаканчика и направилась к главной аллее парка, по дороге собирая букет из упавших листьев.
Девушка всё больше и больше удалялась от меня, а я смотрел ей вслед, не решаясь догнать и заговорить.
Я мог лишь мысленно её сопровождать, куда бы она ни шла. Мог пойти с ней в уютное кафе или шумный метрополитен, на концерт органной музыки или кулинарные курсы. Но, к моему удивлению, она пошла в художественную мастерскую. Я пишу "к удивлению" потому, что несмотря на карандаш в МОЕЙ руке, она продолжала управлять моими мыслями и я подчинялся.
В мастерской её ждал художник, перед ним стоял мольберт с набросками обнажённой дивы, рядом на этажерке лежали кисти, краски, карандаши. В помещении пахло табаком и масляными красками, на стенах висели картины. Много картин.
Моя незнакомка, ни слова не говоря, поставила в пустую склянку осенний букет, развязала шарф, сбросила туфли, сняла пальто, платье и бельё, затем легла на стол, прикрыв бедра полупрозрачной вуалью. По её уверенным движениям я понял, что она не впервые позирует мастеру.
Без одежды она казалась очень хрупкой, похожей на фарфоровую балерину. Её покатые плечи, изящные ключицы, высокая грудь вдохновляли. Если бы я умел рисовать, я бы мечтал о такой натурщице, но я писатель, мои инструменты не кисти и мелки, а слова. И слов недостаточно, чтобы описать женскую красоту, выраженную в томном взгляде, в легком движении руки, поправляющей волосы, в губах, влажных, словно от поцелуя, в родинке на животе.
Художник, насколько я мог судить по другим его работам, талантливый парень. Я верил, что он напишет прекрасный портрет.
Мастер со знанием дела смешивал краски, наносил уверенные мазки на холст, но никак не мог добиться от девушки нужного наклона головы. Он подошел к ней поправить волосы и повернуть голову немного влево. Его руки коснулись её лица, потом он провел пальцем по щеке, шее, плечам. Я видел, как встрепенулось её тело, напряглись соски. Ещё секунда и он держал её в своих объятьях, страстно целовал её губы.
Губы моей незнакомки! Это я в своём воображении привел её в мастерскую, раздел, заставил позировать! Я хотел единолично наслаждаться её женственностью и сексуальностью, художник должен был просто писать портрет!
Самое неприятное, что она отвечала ему взаимностью, ей нравилось это бесцеремонное вторжение в её личное пространство. Она сидела на краю стола, обвив его бёдра ногами и запустив руки в копну его светлых волос...
Мне доводилось слышать от коллег, что персонажи книг начинают жить своей жизнью без воли автора, но я никогда этого не переживал сам.
И что мне делать теперь? Стать вопреки желанию наблюдателем или разорвать к чертям все страницы?
Я решил удалиться, чтобы им не мешать. Сварил себе кофе, уставился невидящим взглядом в окно. В голове всплыли воспоминания школы, мои нервные шаги по пустым коридорам, приглушенные стоны из кабинета информатики, незапертая дверь. Там на краю стола, между компьютерами, сидела моя Соня, обвив ногами узкие бёдра преподавателя... Я кипел яростью! Хотел убить их обоих!...
Скандал был большой. Учителя информатики уволили, София с семьёй переехала в другой город. Несколько месяцев я не вылезал из депрессии. С того дня мы больше не встречались с ней. Я даже думал, что навсегда вычеркнул её из своей памяти, но ошибся.
*****
Я вернулся за стол к своим бумагам (да, я отношусь к тем мамонтам-авторам, что пишут тексты от руки, игнорируя клавиатуру). Я потянулся за точилкой для карандашей и нечаянно опрокинул чашку с остатками кофе на рассказ. Кофейная гуща растеклась по художнику, по его густым волосам, широким плечам и крепким ягодицам в тесных джинсах. Залила его мольберт и вуаль, упавшую с бёдер натурщицы на пол. Осталась только комната с картинами и обнажённая девушка, застывшая в нелепой позе. Но, если художник, без натурщицы существовать может, то натурщица без художника - нет. Ей незачем было оставаться в мастерской дольше. Она поспешно оделась и ушла, оставив в напоминание о себе лишь пёстрый букет из листьев.
Как я ни старался вернуть незнакомку в свой рассказ, у меня ничего не получалось. Под столом скопился сугроб из скомканных бумаг. От отчаяния я налил себе водки. Горький вкус обжег горло, согрел пустой желудок. Рюмка крепкого алкоголя подействовала как отрезвляющая пощёчина - я нашел в себе силы оставить писанину и заняться текущими делами.
*****
Моя «муза» не вернулась в рассказ ни на следующий день, ни через неделю.
Но каждый день я бегаю в парке и озираюсь по сторонам в поисках незнакомки в белом пальто и бирюзовом шарфе.