– Николай Максимович, считаете ли вы, что скандалы, связанные с Большим театром, касаются низкого уровня спектаклей и слава Большого меркнет?
– Слава Большого театра не померкнет никогда, потому что ее создавали не те люди, которые сейчас его разрушают. Дело в том, что это бренд, точно так же, как бренд – Голливуд, или бренд – Шанель.
Для меня самым большим оскорблением является заявление любого руководителя, который приходит в театр, а я, как вы понимаете, видел их столько... И каждый «поднимает нас с колен». Простите, но мы никогда не стояли на коленях, а вы всего лишь гости в нашем театре и не вы являетесь людьми, которые могут что-то поднять или что-то улучшить.
Я это часто рассказывал и еще раз расскажу. В 90-е годы, я как-то вышел из театра, было где-то 18:30, я вышел из 15-го подъезда и смотрю – люди заходят в Малый театр. Я подумал, что давно не был в Малом, и подошел к афише. Написано «Царь Федор Иоаннович», а там же играют шикарные артисты. Я пошел к кассе и мне говорят: «Вам полагается бесплатный», меня узнала кассирша, я отвечаю: «Нет, давайте я куплю билет». В общем, купил я билет, зашел в зал и нас там было человек пятнадцать-двадцать. А в этот момент в Большом театре шла опера и попасть было невозможно. Опера, вы знаете, всегда продавалась в нагрузку в Большом театре, особенно в 80-е и 90-е годы. Но даже в этот момент, когда в Малом театре и в РАМТе сидело по двадцать человек, в Большом театре всегда был аншлаг, туда попасть было невозможно. А если еще был какой-нибудь удачный состав… Даже сейчас любой спекулянт скажет, что дороже, чем продажи на Цискаридзе, у них не было. Потому в Большом театре никогда не было неуспеха, так скажем.
Другое дело, что когда вы сейчас приходите, особенно в Большом театре, то свидетельство о том, что это спектакль хороший – надо посмотреть, что делается после антракта и тем более после второго акта, когда начинается третий. Вы знаете – катастрофа. Там в партере можно лежать, ложи пустые. Особенно в конце спектакля, когда стоят три клакера и родители и кричат «браво», а в зале просто голяк. Это свидетельство того, что неинтересно. Такого на моей практике не было никогда, я, слава богу, тот артист, который имел немножко другую жизнь.
И второй момент, катастрофический, который для меня как для артиста очень тревожный и больной. Это то, что все менеджеры, которые дорвались до власти, уничтожили институт поклонников, их больше не существует. Люди, которые по-настоящему любят искусство, оперу и балет, – не могут попасть в театр, за такие деньги никто не будет ходить каждый день. Сейчас все ложи практически полупустые. Раньше в ложе сидело по десять человек и столько же еще стояло, в каждой. Сейчас в лучшем случае в каждой ложе сидит по два человека, очень часто сидит маленькая девочка с няней, небедная девочка, а рядом пустые ложи.
Большой театр превратили в заведение, в которое невозможно попасть. Потому что когда есть поклонники, всегда разносятся слухи, что там катастрофа, что низкий уровень спектаклей. Поклонников невозможно было заставить смотреть плохое, наш московский зритель, все это знают, выражает свое мнение очень-очень громко. А сегодня он просто не может попасть в театр.
Если в день рождения Чайковского Большой театр транслирует балет Минкуса «Дон Кихот»… Мало того, что состав был чудовищный, а для Большого театра показывать такой состав на весь мир – это просто неприлично. Мало того, как был скомпонован состав, когда люди не подходят друг другу ни по росту, ни по темпераменту, ну и плюс что они и танцуют очень неважно. И это день рождения национального композитора России. Весь мир это празднует, а Большой театр – нет. И люди это все замечают.
Когда летом скончался мой педагог Николай Борисовиче Фадеечев, один из самых величайших танцовщиков XX века, и в день прощания с ним... Во-первых, то как это было организовано, за гранью добра и зла. Но в Инстаграме Большого театра вдруг лотерею устраивают… Инстаграм сегодня – это коммуникация с миром и особенно в период карантина, эта социальная сеть стала очень действенной. «Нью Йорк Таймс» написал об уходе Фадеечева, а Большой театр в этот момент лотерею проводит.
Люди все это видят, и мне, как одному из самых главных артистов этого театра, это безумно больно.