Было утро, был вокзал и была электричка. Меня ожидало трехчасовое пиликание в ней, созерцание деревьев в окно, разглядывание пассажиров и обдумывание собственного житья-бытья.
Купив билет, я шла по перрону. Электричка уже стояла на первом пути, уже принимала немногочисленных в будний день пассажиров. Я намеревалась, как обычно, сесть во второй вагон и уже направлялась к нему, как меня окликнул знакомый голос. Я оглянулась и увидела одиноко стоящую скромную фигурку дорогого мне человека, человека, занимающего особое место в моей душе. Мой брат называл ее моей второй мамой. Для меня она была самым лучшим другом, хотя я не поверяла ей все свои секреты, не всеми проблемами делилась и ни о чем не сплетничала. Идеальный в своей чистоте и непорочности человек, душевно-красивый, умный, мудрый, интеллигентный, добрый, мягкий, с ранимой, хрупкой, живой, доброй и печальной душой. Человек, скорее, минорный, но самим фактом своего существования утверждающий жизнь и все лучшее, что есть в ней.
Клавдия Михайловна была врачом-инфекционистом, заслуженным врачом РСФСР, доктором от Бога. Талант профессионала в ней чудесным образом соединился с призванием и талантом человека. Для нее профессия врача – это было, прежде всего, безвозмездное служение людям. Не было случая, чтобы когда-либо и кому-либо она отказала в помощи. Стоило только позвонить мне или моей маме, как она сразу приглашала нас к себе на осмотр и приятную беседу. И встреча становилась не просто визитом к врачу, но и событием. Просили осмотреть бабушку в деревне, не отказывала. Приглашали к хорошей знакомой, приходила. Ее невозможно было отблагодарить деньгами. Она категорически не брала денег. Можно было подарить баночку варенья, маринованных грибов или натурального сока собственного изготовления, коробку конфет, Когда давали денег, сердилась и обижалась. А как внимательно она осматривала, подробно расспрашивая обо всем. Она никогда не смотрела какой-то один орган, для нее организм – это система, где все взаимосвязано и зависимо, поэтому и осмотр начинала с того, что мерила пульс, давление, слушала биение сердце, дыхание, стучала молоточком по коленке, подробно расспрашивала о состоянии, настроении, давала рекомендации, при необходимости выписывала рецепты. А потом мы пили ароматный травяной чай с вкусным вареньем и беседовали о жизни. Лучшего собеседника, более тактичного и умного в моей жизни больше не было. Всегда она поддерживала, сопереживала, сочувствовала и вселяла надежду и оптимизм.
Есть люди-светочи, вспоминаешь о них часто, за словом добрым, но скупым тянешься, и тем, что судьба с ними свела, счастлив – вот таким человеком была Зайцева Клавдия Михайловна.
Милый мой, добрый доктор в стареньком чистеньком плащике и белом платочке стоял на платформе, очень прямо держа спину. Мы обнялись, и я заметила новые морщинки на этом прекрасном стареньком лице.
- Ой, Света, как я рада тебя видеть. А я тут подругу провожаю, она по делам едет. Сейчас я тебя с ней познакомлю. Она – художница. Из Москвы. Помнишь, я тебе рассказывала? Человек интересный. Тебе с ней нескучно будет.
Я вспомнила про неутомимую очень деятельную и энергичную ее подругу. Врачи из госпиталя боялись ее отпускать из-за больного сердца, а она невзирая ни на что, колесила по всему Советскому Союзу, организовывала выставки за границей, писала картины, сотрудничала с музеями, библиотеками, поддерживала общественные фонды, жила очень активной жизнью
По ступенькам спускалась осторожно и немножко неуклюже женщина пожилых лет в светлой курточке, кедах и носках и кокетливо выглядывающим из-под ворота куртки беленьким воротничком ришелье. Аккуратная, ухоженная, седовласая, с пучком волос на затылке, закрепленном черной заколкой-цветком.
Клавдия Михайловна представила нас. Художницу звали Анна Васильевна. Я простилась с Клавдией Михайловной, обещала позвонить, после этого оставила их на перроне и пошла в вагон на ориентир красно-черной сумки, которую уже пристроила на скамейке Анна Васильевна.
Подруги немного постояли, поговорили, распрощались, нежно обнявшись. Скоро Анна Васильевна сидела напротив меня.
- Ну, иди, девочка, иди, - помахала она в окно своей подруге, и не успела Клавдия Михайловна отойти, как начала:
- Мы познакомились в пятом классе. Клаву привела бабушка. Я все смеялась над ней. Я была девчонка бойкая, насмешница. Представьте себе, после четвертого класса пошла сама без родителей к директору школы и прямо заявила, что хочу перейти в другую школу.
А у нас еще учительница была Мария Антиповна. Чудная, забывчивая. Однажды зашла в класс после туалета, а штанишки теплые стеганые носила. Так вот верхнюю юбку поправить забыла, повернулась к доске, вот уж хохот стоял.
Заполняла табели. Тогда годовые оценки в табелях выставляли, так вот она их заполнила, а фамилии записать забыла, а переделывать – это же какая работа, она нам сказала, выбирайте, кто какой хочет. Я и выбрала, где все оценки – хорошо, а по рисованию – отлично. Любила я больно рисование-то.
Ну вот. Я – такая бойкая. А за мою парту посадили тихую круглолицую голубоглазую Клаву. У нее портфель был, а из него шнур вязаный висел. Тогда же долгопишущих стержней не было, писали пером и чернилами. Так вот чтоб чернила не пролились, бабушка ей пробку обвязала, а шнур наружу выпустила. Вот уж я потешалась.
Анна Васильевна заулыбалась, вспоминая свои проказы. Потом посмотрела в окно на медленно удалявшуюся фигуру подруги и продолжила:
- Да, нелегкая жизнь выпала Клавочке. После института попала она по распределению на строительство Волго-Донского канала. А строители кто? В основном, заключенные, немецкие военнопленные, бывшие дезертиры, полицаи, вольнонаемные тоже, конечно, были. Представьте, каково это, молоденькой девушке в такой среде оказаться. Жили в деревянных бараках, в условиях антисанитарии: повсюду отбросы, фекалии, мусор, остатки пищи, помои. Уборные не очищались и не хлорировались. Мусорных ящиков не было. Питьевой воды недостаточно. В помещениях холод, дым, сажа от печей. На всех одна баня. Заключенные не мылись месяцами, естественно, у всех педикулез. В прачечных не хватало воды, мыла, дров, а стирки много. Не успевали. Приходилось месяцами в одной и той же одежде ходить. На фоне антисанитарии – вспышки заболеваний. А Клавочка – инфекционист. Все к ней. В любое время дня и ночи вызывали. Питание у строителей скудное, горячая пища выдавалась редко, график не соблюдался, посуды не хватало, да и мылась плохо. Опять отравления, проблемы с животами. Клава очень принципиальная, она, конечно, к начальству ходила, требовала навести порядок, организовать дежурство, соблюдать элементарные санитарные нормы. Что-то ей, конечно, удавалось, но натерпелась она бедная с лихвой.
Не ожесточилась, не озлобилась. Говорит: «Люди все хорошие. Как ты к ним относишься, так и они к тебе».
А потом на целине оказалась, в Казахстане. Бескрайние степи, пыльные бури, бездорожье, жизнь в палатках, грязь, холодные ночи, промозглость, вой волков в степи. Выстояла и там.
Был у нее жених и большая любовь. Уже к свадьбе готовились, но услышала о том, что на фронте была у него полевая жена. И все – белый шелк, подаренный на свадебное платье, был отправлен жениху. Замуж потом вышла, Таню родила, муж рано умер, дочку всю жизнь одна воспитывала. А тут вот такое горе случилось. И дочка умерла. Клавочка – врач от Бога, а тут такая нелепая случайность, дочь от гепатита погибла, и ничего сделать нельзя. Очень переживала Клавочка. Жить не хотела. Ради внучки только и крепится. Девочка – подросток, характер непростой, на бабушку и прикрикнуть может.
Зову Клавочку к себе. Не едет. Что говорит, я тебе мешать стану. Уж, очень она тактичная. Стеснить боится, помешать. Как она мне помешать может? Она мне, ведь, как сестра. С 1935 года дружим. Сколько уж лет прошло?
- Да уж почти 70 лет. Сейчас, наверное, так уже дружить не умеют, - говорю я, - ни наше поколение, ни даже наших родителей.
- Да. У нас был очень дружный, сплоченный класс. Мы до сих пор собираемся, переписываемся. Она начала перечислять фамилии, многие из которых уже отсутствовали в списке живых. Да, Клава, мне больше, чем подруга, она мне как сестра. Я как приехала, они меня с Тосей, еще одной нашей подругой на вокзале встретили. Я говорю: «Гостям, ведь, как, два раза рад – когда пришли да ушли». А Клава впереди шла, сумочку мою на колесиках катила, поворачивается и говорит: « А кто это тут в гостях»? Она мне постоянно пишет, приезжай, приезжай только с сумочкой в руках. А у меня никак не получается. Привезла вот ей пододеяльник веселый такой. Мы все рассматривали, что там нарисовано – гуси-лебеди, что ли. Да еле дырку сбоку отыскали. Вот еще комплект постельный везу с котятами – у племянницы у сына ребенок родился, не знаю даже, кто – мальчик или девочка, не знаю, подойдет или нет.
- Да постельное белье всегда кстати, - говорю я.
- Я уж тоже так думаю, не ребенку – так сами используют. Я, ведь, еду насчет оградки похлопотать. Брат у меня там похоронен, а оградки нет. Не знаю, как получится. Да, много я людей в жизни пережила. Мама на юге похоронена, отец здесь, братья, сестры.
Сейчас я Вам дам брошюрку почитать, в ней немножко обо мне написано.
Я прочитала о том, что родилась Анна Васильевна Космачева в 1922 году. В семье было шестеро детей. Мама работала прачкой. Отец умер от болезни в 1921 году. В 1940 году поступила в Ленинградский политехнический институт. А уже в первые месяцы войны рыла окопы, работала в мастерской института на токарном станке, вытачивая болты для танков и в два раза перевыполняя норму, потом санитаркой в госпитале, помогала хирургу Степанову оперировать и выхаживать раненых. В феврале 1942 года была эвакуирована. Награждена орденом Великой Отечественной войны 1 степени и медалью «За оборону Ленинграда».
В 1943 году поступила в Московский текстильный институт на художественный факультет. Работала дизайнером по ткани на фабрике трикотажных изделий и имела всесоюзную известность.
Член Союза художников СССР с 1964 года. Долгие годы была доцентом в текстильном институте, преподавала студентам. Интересный художник. Работы выставлялись в Париже, Монреале, Токио. Любимые художники – Серов, Коровин. Ее творчеству созвучна музыка Чайковского, Свиридова, Хачатуряна. Любимый девиз в жизни – слова Стивенсона «Нужно иметь волю, чтобы претворить в жизнь творения мозга». Наставление молодежи: «Бороться, дерзать и никогда не сдаваться».
Я внимательно прочитала брошюрку и молча протянула обратно. Она положила ее в сумку и вынула маленький фотоальбом с фотографиями своих картин.
Я окунулась в прекрасный роскошный пестрый мир цветов. Они жили, благоухали, грустили от одиночества, смеялись, тонко насмехались, вели надменный разговор, весело болтали друг с другом. Застенчиво поглядывали голубыми глазками незабудки; пара темно-фиолетовых с желтыми крылышками ирисов, он и она, объяснялись друг другу в любви; переглядывались, перемигивались задорные любопытные насмешницы-ромашки; благовоспитанные розы вели светскую беседу; хрупкие ландыши звонили в свои фарфоровые колокольцы; а юные неискушенные полевые цветы, впервые в жизни оказавшись на королевском балу, сбились стайкой и в своих капроновых белых, голубых, розовых нарядах казались такими волнующими, искренними наивными, такой волной нежности обдавали, что невозможно было глаз отвести. А алые маки, жаркие, яркие, смелые, горячие, чувственные – сколько солнца, света, жизни, красоты, живого неподдельного чувства!
Это было прекрасно, и я позавидовала человеку, живущему среди такой роскоши и, главное, самому ее создающему. И опять хотелось кричать от восторга: «Господи, как прекрасен этот мир, какое счастье, что живут на свете такие тихие незаметные великаны и украшают нашу землю».
Я выразила художнице свое восхищение и отметила, что у каждого цветка свой характер, своя живая жизнь, но все они прекрасны, жизнелюбивы, дарят радость, несут свет и любовь.
Потом Анна Васильевна показывала еще фотографии, много фотографий, черно-белых и цветных, и на одной из них панно – цветущая ветка вишни – нежно-зеленые листочки и розовые еще нераспустившиеся цветы – и это все из шелка, пояснила, что такие вещи изготавливает ее приятельница, она умудряется делать ветки сирени, черемухи, ювелирно мастеря каждый цветочек.
- Вы счастливый человек, человек радости, какую бы трудную жизнь не прожили.
- Да, творчество всегда меня спасало и поддерживало в трудные минуты.
- А как Вы рисуете с натуры или по памяти?
- По-разному.
- В хорошем настроении?
- Да, в плохом подавленном состоянии нельзя писать.
Я еще листала ее необыкновенный фотоальбом и палила свои вопросы, узнавала названия картин и сама их отгадывала. Она давала пояснения.
- Вот эти картины я написала в Вишневке. Мы там с Клавочкой отдыхали. Замечательно было.
- Вы помните историю создания каждой картины?
- Конечно.
- У Вас много полевых цветов. Какие Ваши любимые цветы?
- Ромашки. Я однажды в госпитале лежала. Так вот. Когда выписывалась, спросила врачей про их любимые цветы. Так что Вы думаете, они мне ответили? Окулист сказала: «Ромашки». Кардиолог: «Васильки». Терапевт: «Колокольчики», В кабинете главврача стоял роскошный букет королевских лилий, а она тоже любимыми полевые цветы назвала. Одна только врач розы назвала. Может, она думала, я собираюсь ей их подарить. А я зимой лежала, надо же было кого-то просить, зимой розы – это людей обременять.
- А у Вас есть любимые картины?
- Да, «Нежность», вот. «Алые маки»
В альбоме были фотографии картин, представленных на выставке по случаю 75-летнего юбилея художницы. Две картины привлекли мое внимание. Светло-коричневый фон. Открытая книга внизу – библия. Несколько толстых свечей. В левом углу лик Богоматери с младенцем. В правом – проем окна, в нем отражение церкви в озере и око, посылающее лучи во все стороны.
- Эта картина - «Размышления». Библия – Книга мудрости, Божье слово о смысле жизни человеческой; свечи – символ света, любви, духовности, вечной и живой души; око – глаз Божий, всеобъемлющее око.
- А Вы верите в Бога? – с некоторым удивлением спросила я ее, потому что знала, что Клавдия Михайловна верующей не была.
- Да, конечно, - просто сказала она. - Вот эту картину я написала после поездки на Ваалам. Она показала как раз на вторую картину, привлекшую мое внимание. На ней были изображены камни, цветы, купола церквей.
Я еще долго расспрашивала ее про творчество, отношение к искусству и разным его направлениям, мне было интересна ее жизнь, ее видение мира, мне хотелось как можно больше узнать об этих людях солнца, прикоснуться к ним, вдохнуть их неиссякаемую энергию жизни, добра, света. Когда я замолчала и посмотрела в окно, заметила, что мы уже приближаемся к конечной станции и на одном дыхании проехали весь путь.
Так, наверное, и жизнь этих замечательных женщин, Клавдии Михайловны и Анны Васильевны, она тоже прошла на одном дыхании. В ней были трудности, лишения, беды, потери, но всегда горел в их душе неиссякаемый огонь, что нес в мир свет, добро, радость, любовь и согревал теплом. Наверное, поэтому и послал им Бог такую длинную жизнь. Клавдия Михайловна умерла в 2018 году в возрасте 94 лет, а Анна Васильевна в 2019 году в возрасте 96 лет. Я хочу, чтобы люди помнили о маленьких людях с большой буквы.
Подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки, пишите комментарии. Ценю Ваше время, внимание, интерес и благодарю за отзывы.