Ночь. Спальня. Кровать. Теплое одеяло. Под ним мы, я и жена. Мы жмемся друг к другу, хотим раствориться, стать одним целым. Но наши конечности холодны, словно мертвые рыбы. Её острый торчащий сосок трется о мою грудь, но это не возбуждение, вовсе нет. Глупо выбирать партнера по каким-то особенным качествам, привычкам, внешности. Самое важное, что объединяет людей это не любовь, и не ненависть. Всех нас объединяет общий страх. Мы с ней из разных поколений, разной культуры, разной комплекции. Но у нас есть один общий кошмар. Именно он заставляет нас, не сговариваясь, тщательно закрывать окна во всех комнатах тяжелыми шторами, а на кухне опускать жалюзи. Именно этот страх по-настоящему нас сближает, делает такими родными, как однояйцевых близнецов в одной утробе.
Сегодня нам не повезло. Хорошо, когда мы рано засыпаем. Но легкомыслие взяло верх, она засиделась в сети, я зачитался какой-то глупой книжкой. И вот уже скоро полночь, а значит, там за окном будет Тот. По виду человек, но мы точно не уверены. Нечто из нашего общего кошмара. Выглядит Тот на вид не очень страшно. Просто старомодно одетый человек в темном плаще и шляпе. В руках трость. Страшнее другое, он по ночам ходит прямо за окном. Но наше окно на пятом этаже! И шаги, слышны гулкие шаги, хоть он и идёт по воздуху.
Жена прижимается ко мне ещё ближе, она дрожит, её кожа вся в пупырышках. Она всегда слышит Его раньше меня. Я ещё не слышу шагов, но ощущаю их, она вздрагивает синхронно с каждым из них. Я не узнаю её лица, сейчас оно кажется маской, искривленной посмертной гипсовой маской, снятой с человека умершего в агонии. Хотя, когда и до меня доносится этот мерный гул, звук шагов, полагаю, мое лицо становится таким же. Тот идет неотвратимо и поступательно. Ему некуда торопиться. А мы с каждым шагом съеживаемся, становимся меньше, слипаемся в один холодный дрожащий комок.
Но шаги лишь прелюдия. Гораздо страшнее, когда они затихают. Тот подошел к самому окну. Что он сейчас делает? Мы уверены, он смотрит, неотрывно смотрит с той стороны. И взгляд его прожигает стекло, прожигает тяжелую ткань шторы. Эта тишина ещё невыносимее шагов. Она так невыносима, что просто необходимо её заговорить, разбавить чем-то. Но простые слова лишь все испортят. Тут нужны слова особые. И я начинаю беззвучно шевелить губами, читать единственную известную мне молитву. Жена читает суру, единственную суру, которую знала наизусть её бабушка. Её всегда читают, когда хотят прогнать шайтана. Наш тихий шелест губ, еле слышное шипение причудливо сплетается в один узор. Церковно-славянский и арабский становятся одним целым, как и мы сами.
Но стоит нам затихнуть, как происходит самое страшное. Это тихий стук. Тот стучит набалдашником трости в стекло. Тихо, еле слышно, но так явственно, словно по костям наших черепов. Один раз… Она впивается мне в руку, судорожно терзает её ногтями. Второй… Мы перестаем дышать. Третий… Потом тишина. Мы лежим не шевелясь. Мы мертвы, кровать наша общая могила. У нас нет плоти, потому мы можем переплестись любой нашей частью тела, даже ребрами. У нас одно сердце. Оно неистово бьется, кажется, сейчас вырвется из общей груди, забьется на полу, словно вытащенная из воды рыба.
А потом снова шаги, Тот уходит. Он уходит! Нет лучшего момента в жизни. Никакое опьянение, никакой оргазм, никакой наркотик не сравнится с этим облегчением. Мы успокаиваемся, мы теплеем, мы, наконец, засыпаем. Её дыхание щекочет мне шею, царапина на руке саднит. Но это не так важно. Тот ушел. В эту ночь он больше не придет.
Она открывает глаза, я вижу, как они блестят в полутьме. Она молчит, но я знаю, что она хочет сказать. Она всегда предлагает одно и то же. Переехать на первый этаж. И она заранее знает мой ответ. Она еще молода, и не понимает. Ещё не понимает, что там внизу, на первом этаже, Тот тоже придет. И это будет гораздо страшнее.