Уважаемый читатель, Вы на канале Ты Варѧгы звахуть Рѫсь. И, пока готовится к публикации очередная статья, автор предлагает своему читателю литературную паузу – художественную зарисовку, или короткий рассказ "Коммунизм через 20 лет". Приятного чтения.
Литературные странички – оглавление:
Коммунизм – через 20 лет
Так, сходу, точно не припомнить, в какой класс тогда ходил, в первый или уже во второй. Важно то, что главное событие с упрямой неизбежностью наступало по субботам, со звонком с последнего урока или, бывало, чуть раньше, чуть позже. Из коридора доносились кованых сапог непривычно тяжёлые гулкие шаги, и вместе с эхом сквозняк развеивал запашный дух печёного хлеба. Рот невольно полнится слюной. Вот распахнётся дверь, и дядька в синем халате с белыми нарукавниками внесёт в класс и опустит прямо на учительский стол деревянный лоток, в который пекарь заботливо умостил горячие пшеничные булочки с румяной хрустящей корочкой – сайки, спёкшиеся по четыре штуки в ряд. Подарок детям от заботливой власти.
Вот в чём вопрос: серёдка или край, что выпадет на сей раз?!
Меж тем, каждому раздав по сайке, учительница грозит пальцем, строго-настрого веля: не сметь – донести до дома!
Положишь тёплую душистую сайку в полотняную торбочку – и айда, скрепя сердце, прямиком домой. В животе сосёт, бурчит. Слюни рекой текут. Впрочем, путь короток, и, конечно, не беда, если на ходу отщипнёшь с бочка разок-другой. Уже дома глянешь на сайку – глазам собственным не поверишь: корочка цела, да вот мякиш будто птички повыклевали. До слёз обидно.
Поговаривали, что трудности с пшеницей временные и долго продолжаться так не может. Ведь будучи рождённым в самой вольной и богатой стране, я бы должен быть безмерно счастлив и по праву рождения просто обречён попасть ещё при жизни в рай. Нет, не тот, что от бога, которого никто воочию не видел и в которого никто, кроме бабушки, не верил, а в самый настоящий, земной, рукотворный рай. Ну а чтобы ни у кого не осталось ни на йоту сомнений, на крышу соседнего дома установили огромные красные буквы – так там и было написано: «Наше поколение будет жить при коммунизме!» Я ждал, верил и надеялся. Ведь двадцать лет – в мгновение ока пролетят, как ракета в космос.
Наступило лето, а с ним и большие каникулы. Со всей округи мальчишки и девчонки перенесли свои игрища из дворов в подворотню хлебного магазина, где у чёрного хода с раннего утра выстраивалась очередь. К полудню подавали первую машину со свежим кукурузным кирпичиком, ближе к вечеру – вторую. К известному часу, кто свободен, подтягивались домочадцы. Вскоре, однако ж, очереди рассосались: с новым урожаем, казалось, и впрямь забрезжил на горизонте призрак коммунизма. Хочешь сайку – вот тебе сайка, нет – так паляниця, венка или плюшка, и макароны побелели, и пряники, и печенье, и даже торты стали не в диковинку.
Шло время, но не лечило: занозило чувство, будто сызмальства я рос этакой маленькой жвачной дрянью. Перед глазами маячила одна и та же картина: мама ставит передо мной кружку с молоком и кладёт сайку – мякиш выеден, но румяная корочка хрустит и пахнет. Кушай, дескать, сынок, кушай. Самому совестно, до слёз маму-папу жалко, но ведь жуёшь, дрянь такая, – остановиться не можешь, пока не доглодаешь. И не поперхнёшься!
Однажды я рассказал бабушке и про сайку, и про обиду до слёз от жалости. В ответ она взъерошила мой чуб (тогда меня стригли машинкой под чубчик) и, улыбнувшись, сказала:
– Хорошо, малыш. Это значит, что у тебя просыпается душа. Пускай настоящего горя в жизни ты не видел, а душа уже щемит. Стало быть, живая.
– Кака-така душа? – навострил я уши.
– Душа… – отвечала мне бабушка. – Она разная у всех, и у всех одинаковая. Одна половинка твоего существа как бы светлая и горячая. Это то, что от бога тебе дано. Но есть ещё тёмная и холодная – это от злого, эгоистического начала твоего «я». Хорошее борется с плохим – вот и щемит душа. А не будет тебе самому больно, как же ты почувствуешь чужую боль? Вырастешь чёрствым и безразличным.
– Выходит, во мне ещё кто-то живёт? – сообразил я.
…………………………………..
Я, конечно, запомнил те бабушкины слова о боге и о душе. И хотя сам я не верил, потому что никто ни в школе, ни во дворе не верил, тем не менее, при всяком удобном случае вспоминал да нет-нет и задумывался.
Однажды, много времени спустя, я ни с того ни с сего вдруг сказал бабушке, стряпавшей на кухне:
– А я видел бога.
Бабушка вздрогнула и с недоумением уставилась на меня в ожидании подвоха.
– Я вспомнил. Нам учительница как-то показывала. Давно. В том году ещё.
У бабушки брови поползли вверх.
– Да-да, показывала! Ты что, не веришь мне? Картинку из журнала. Там было много красивых картинок. На самой большой – лысый дядька. У него был день рождения. Этот лысый дядька и есть наш бог! Он в рай нас всех ведёт. И мне там скоро жить.
Бабушка ничего внятного не смогла вымолвить сквозь смех и слёзы, душившие её, и только лепетала:
– Бог не бог… Рай не рай… Ой, чуть не уморил ты меня!
Всего этого не могли не слышать в большой комнате, где папа с дядей Фомой разыгрывали последнюю партию в шахматы. Фома – это не имя, а дядино прозвище. В самом же деле имя ему было Ефим Львович. И вовсе он не дядя мне, потому что ни папе, ни маме он никто. Просто в войну бабушка приютила его, и они росли с папой братьями в бурьяне. Дома у нас он был свой в доску и бабушку называл мамой.
– Устами младенца, – похохатывал из-за двери дядя Фома, – глаголет истина. Я всегда утверждал, что от христианства до социал-коммунистических идей не более полушага. Поиск справедливого уклада жизни и смысла бытия, жертвенность и принижение личности во имя общественного блага, освящение героев и обожествление лидера – всё это вполне вписывается в разряд религиозной доктрины. А в награду за верность идее обещано блаженство, то бишь рай, – и не где-то там, в загробном мире, а здесь, на земле. Лет этак через двадцать…
– И мелет, и мелет. Язык у тебя что помело! – ворча на ходу, бабушка пошла в комнату проверить, плотно ли закрыта форточка. Я знал: чтоб с улицы кто ненароком не подслушал, о чём тут спорят. Даром что за окном зима.
– А чего такого сказал-то, а?! – изумился дядя Фома.
– По крайней мере, потише и не при ребёнке.
– Сейчас с трибуны и не такую крамолу услышишь. O tempоra, o morеs! Да хоть у сына спроси. Он знает. Как никак кандидат наук.
Что правда, то правда. Все говорили, будто папа большой умница, что он далеко пойдёт. Доктором непременно станет.
– Так то, Фомка, с трибуны, причём с большой, – урезонил его отец. – И говорят не все, а те только, кому право дано говорить.
– Кстати сказать, – ехидно ухмыльнувшись, возражал дядя Фома, – когда Черчиллю (а он в этот момент нежился в ванной) доложили, что Микита оставил страну без хлеба, то Черчилль, дескать, вскочил да ка-ак крикнет: «Ха!!! Какой осёл! Умру от смеха», – поскользнулся и упал, стукнувшись затылком об пол. Его хватил удар, и вскоре он умер, как и обещал – от смеха. И что?! Чем, скажи, не бог был наш Микита? Только одному богу по плечу разить трезубцем сквозь пространство и время.
– Глупости, – раздражился, было, отец. – Повторяешь всякие похабные анекдоты.
Трудно сдержать пытливую натуру, и я спросил, чем вызвал очередной приступ всеобщего хохота:
– Кто такой Чечил? Тоже бог?
– Чечил – это знаменитый сыр, о котором у нас мало кто слышал, но ещё меньше пробовали. А вот Черчилль… Ну, если Микита, тот самый, как ты говоришь, лысый дядька, был почти что бог у нас, то Черчилль – едва не бог у них, у буржуев.
– Он что, тоже лысый?
– Скорее, толстый и старый, а ещё хитрый как лис, – утирая рукавом набежавшую слезу, сквозь смех растолковывал дядя Фома. – Но! С сигарой в зубах и стаканом отменного коньяку в руке. С бабочкой и в смокинге. Смокинг, чтоб ты знал, – это по-ихнему хороший пиджак. Понял теперь, who is who?
– Да, – кротко и лаконично ответил я, чем, должно быть, несказанно удивил всех.
На самом деле, я просто задумался, пытаясь представить, как должен был бы выглядеть тот бог, о котором давеча толковала бабушка, если б однажды он вдруг показал свой лик с небес. Увы, был он без лица – пока что.
Дядя с папой тем временем опять склонились над шахматной доской: у них там был какой-то эндшпиль – вот и углубились, забыв обо мне. Я же, как и положено пусть пытливому, но вполне благовоспитанному чаду, маялся бездельем и от скуки задавался отнюдь не детскими вопросами.
____________________________________
Это был отрывок из книги "Когда ещё не столь ярко сверкала Венера.".
Ежели читателю понравилась сия литературная пауза и он хотел бы познакомиться не только с научным, но и с литературным творчеством автора сего канала, то предлагаю ссылку на из--во Литрес (впрочем, эту книгу можно найти и бесплатно скачать на многих других литературных сайтах):
Андрей Милов. Когда ещё не столь ярко сверкала Венера.
__________________________________________________
Переход на канал "Ты варяги звались Русь" здесь - по ссылке: Переложение летописного свидетельства.