Продолжим путь вместе с конной вереницей, в которую вытянулись пугливые искатели золота и приключений. Их ждёт очередная катавасия.
Партия ехала ущельем уже часа три. Вдруг пегий Сасая взвился на дыбы, испуганно зафыркал, осекся на месте и насторожил уши...
— Что такое?!! — проговорили господа чуть не в один голос и подались вперед.
Проводник успокаивал своего коня, трепля его по холке и с видом лисицы осторожно вглядывался, стараясь обнаружить причину испуга пегого . Нагнувшись с седла, он тщательно высматривал чащу и какой-либо след на дороге. Через несколько минут раздался его дикий исступленный голос:
— Шайтан… черный бир... МИДВЕДЬ... Таур-зи-iанинциганин!... 1
— Медведь... Немочь черная... зверь!.. — пронеслось по съехавшейся партии.
— Где, где?.. Вот напасть-то!.. Прости Господи прегрешения наши... Ишь, место проклятое, — восклицали и заговорили на разные лады рабочее.
1 Непечатная и непереводная брань.
Кони храпели и дрожали, не трогаясь с места. Среди передовой группы, пешком и с винтовкой в руках, словно из-под земли, вырос Кунгурцев.
Его спокойная и бравая фигура несколько ободрила Збоева; пристав входил в роль полководца.
— Молчать!.. Дурачье!.. — резким повелительным голосом крикнул он на партию. Кузьма — штуцера!.. Живв-во!
Медведя, однако, не было видно. В нескольких шагах от тропинки еще, как говорится, курились свежие остатки медвежьего ужина или завтрака. Кони испугались запаха фекалий; Кунгурцев осмотрел едва заметный на твердом грунте след, скинул кучку, и затер песочком остатки. Хладнокровно, процедил:
— Зверя здесь нет... Где-нибудь на горе видно... Он указал на возвышающую над нами россыпь и утес.
Все взоры устремились туда. На сереньком фоне скал, покрытых лишаями, и камней, усеянных опочаками2 и голубым прострелом3 между горным кустарником и валунами — трудно было заметить даже такую крупную массу, как медведь, тем более, что с этой стороны горы, на сиверке, все еще не показывалось солнце.
2 Sedum. (S. Hybridum—кукуарад, первая причина разрушения скал на Алтае. Исследов. И. Я. Словцова).
Прошло около полчаса в тщетных осмотрах топтыгиной засады. Со штуцерами в руках мы чувствовали себя несравненно храбрее; рабочие держали лошадей под уздцы, чтобы они не кинулись в сторону при неожиданном грозном реве царя здешних лесов. Стрелять одним никто не имел права : для верности и безопасности условились «посадить» в зверя несколько пуль сразу. Как нам хотелось удачным выстрелом отомстить поскорее за минутный испуг!.. Но зрение напрягали напрасно: медведь, казалось, ушел уже за несколько верст, потому что не подавал ни единого знака своего близкого присутствия. Партия двинулась снова в ход, забренчав боталами, напутствуемая злившимся ветром.
С одного из утесов снялся грузный карагуж и, тяжело махая крыльями, повис в воздухе, описывая над нами широкие круги. Этот брат царственного орла, величественно поводил головой, сердясь на людей, потревоживших его среди диких твердынь. Четырехаршинный (??, у страха глаза микроскопы: это 2 метра 84 сантиметра!! Размах крыльев у беркута 185-220 см) размах темно-коричневых крыльев внушал невольное уважение, и мы любовались мощью одного из крупнейших пернатых хищников, по-видимому, вовсе не боявшегося нас.
3 Pulsatilla. (Любимый цветок медведя. Действует, как слабительное). II 0тделъ. (Прикол верстальщиков? II 0тделъ - здесь отметка имперской цензуры. Соседство отдела и слабительного, как минимум привлекает внимание!)
Едва партия прошла шестьдесят-семьдесят шагов, как большой каменный осколок скатился по россыпи к одной из таратаек, чуть не опрокинув ее.
Господи, прости нас — перекрестился шедший рядом с ней рабочий и машинально взглянул вверх. На одном из уступов утеса, между кустиками кремберсеня, сидел громаднейший зверь, свесивши вниз голову и опершись передними лапами о края его. Косолапый развлекал себя на досуге бросанием вниз тяжестей и любовался их шумным, стремительным падением. На такую высоту из урмана и логов его, вероятно, загнали мошкара, комары и оводы, которых он терпеть не может. Кстати, здесь не жгло солнце, вокруг росла малина — один из его любимых десертов и мишка, — большой эпикуреец, чувствовал себя чрезвычайно комфортабельно на высоте сланцевого плато, где к нему не подползет козулька4 — его злейший враг, доводивший косолапого жуира до панического, кровавого поноса.
В несколько мгновений до нас, уехавших вперед, снова долетали крики:
— Зверь… медведь... близко… Вон там! — и десяток поднятых рук указывали место. Спешившись, мы поспешили к Михаилу Иванычу, на ходу «накидывая» в заманчивую цель. Не скажу, чтобы в наших сердцах было одно хладнокровие. Медведь искусный акробат, при всей кажущейся неуклюжести, а потому, несмотря на кручу, которая нас отделяла от него, он в мгновение ока, как говорится, мог очутиться среди нас. Нас поражало только следующее обстоятельство: как ни казался, близок зверь, он не трогался с места. А целик штуцера закрывал его более чем наполовину; Кунгурцев разрешил недоумение первый:
— Э-э далече, только испужаешь, — проговорил он, опуская винтовку.
— Какое далеко, сажень двадцать, ну тридцать самое большее...
— Тридцать!.. и к полсотни много прибавите.
— Полноте! — каждая шерстинка видна, смотрите, вон он зевает — язык, чуть не зубы — все ясно… Надо стрелять!..
— Ясно... да в горах воздух-то какой? — тут и на сто сажен все также, а вы по целику...
В это время по россыпи снова покатился изрядный камешек, люди едва успели отскочить в сторону, а осколок пронесся через тропинку, слетел с обрыва и застрял где-то внизу, в осиновом колке пади5.
— Ишь червивый6! — выругался Кунгурцев. Придется пугнуть его, а то ненароком и убьет, пожалуй... Он быстро вскинул винтовку и выпалил.
— Погоди! — сорвались с языков восклицания.
Потревоженный зверь, при первом звуке выстрела, быстро вскочил, показал нам облезлый с болтающимися клочьями шерсти зад, и иноходью, впереступку поскакал в гору. Вскоре он скрылся за камнями. Рабочие тоже пустили вдогонку несколько пуль.
— Теперича ничего — можно! — спокойно ответил староста, следя за медведем, — сичас он и на зад хлипок, и трусоват — обопалу не кинется, это не зимний шатун7.
4 Vipera Berus. 5 Падь — дно ущелья. 6 Около мая у медведя в носу заводятся черви; тогда он почти теряет обоняние. Иногда он не освобождается от них пол-лета, а потому скрадывать его в это время легко. 7 Шатун — медведь, не легший в берлогу, не успевший нагулять летом жир. Зимой, под влиянием голода, они страшно отчаянны, свирепы и самые опасные для охоты, нападая первыми на человека.
— Сволочь! — ворчал Кунгурцев — залез куды и не видит нас... Кабы поближе—я-б тебе показал... Ветер свистит — не слышал нас, а то бы где его увидать!.. — и на ухо-бы убрался на утек... труслив сичас и хлипок, — презрительно закончил он, заколачивая медным шомполом пулю.