Вторая часть
Нынешний либерализм измельчал. Представители либеральной идеологии, при всей декларируемой прогрессивности, при всех разговорах об «отсталости России» и «передовом демократическом Западе», на деле, мало чем отличаются от сектантов. Обросший жиром и погрязший в разврате класс капиталистов уже неспособен породить идеологов, которые стоили бы хоть мизинца Руссо, Вольтера, Монтескье. Зато буржуазия создала громадный манипулятивный аппарат, позволяющий внедрять в массовое сознание мифы, воздействуя лишь на эмоции людей. Кроме того, создана даже целая эрзац-наука, которая занимается обоснованием этих мифов для тех, кто мнит себя приверженцем «научного подхода». Общефилософская, методологическая безграмотность современной буржуазной интеллигенции как раз способствует тому, что псевдонаучные труды, изобилующие умело замаскированными фальсификациями, с легкостью принимается теми, кто причисляет себя к интеллектуалам, за чистую монету.
Если у выше упомянутых основоположников либерализма имелась определенная положительная программа, то основной чертой идеологии современных либералов является антикоммунизм. Причем антикоммунизм этот не имеет решительно никакого научного обоснования в виде хотя бы попыток опровергнуть марксизм с научных позиций. Либералы начисто отвергают научную методологию, требующую для опровержения той или иной теории опровергать систему объективных законов, на которых она основана, и создавать новую теорию, с новой системой таких законов. Нет, на научно-теоретическом фронте либералы избегают бороться с коммунизмом. Любой разговор о коммунизме господа либералы сводят к критике собственных версий истории СССР. По сути, единственный «аргумент», который у них остался против коммунистов - это, якобы, «кровавое советское прошлое» с «миллионами невинно репрессированных», «обреченными на голод крестьянами», опять же «миллионами советских солдат, которых кровавые советские военачальники гнали в войну на убой в бессмысленных атаках», ну и, естественно, с дефицитом столь дорогой либеральному сердцу колбасы. По мнению либералов, таким образом, «сама история доказала невозможность и губительность коммунизма».
Парадоксально, но современная либеральная антикоммунистическая мифология уходит своими корнями ещё в советские времена. Её краеугольные камни были заложены еще в середине 50-х годов. Условно говоря, Хрущев своим докладом на ХХ Съезде разбудил солженицыных и Ко, которые развернули антикоммунистическую агитацию ещё в более лживой, невежественной и наглой форме. Ну а после прихода буржуазии к власти методология антисоветчиков была взята на вооружение многочисленной «научной» обслугой буржуазии, завалившей прилавки антисоветской литературой. Причем часть этой литературы, действительно, вполне умело, с соблюдением всех требований к оформлению, замаскирована под научные труды.
Как известно, любимая тема всех антикоммунистов - сталинский период. Он представляется в виде своеобразного «концентрированного ужаса», за который коммунисты должны каяться и который, по либеральной логике, является «доказательством» «звериной сущности» коммунизма и коммунистов. Не будет преувеличением сказать, что антисталинская мифология - краеугольный камень всего современного антикоммунизма. Ведь в теоретическом плане либералы марксистам ничего противопоставить не могут. А краеугольные камни антисталинской мифологии заложил никто иной, как «коммунист» Хрущев. Забавно, повторяя по сей день тезисы из его печально известного доклада «О культе личности и его последствиях», либералы почему-то забывают, что они были сформулированы одним из «сталинских палачей» (по либеральной классификации).
На самом деле, лживость данного доклада - это установленный факт. К примеру, американский исследователь Гровер Ферр в своей книге «Антисталинская подлость» убедительно опроверг все антисталинские «аргументы», высказанные Хрущевым. Причем сделал он это даже не с позиций марксизма, а просто на основе фактов.
Примечательно, что и в современном либерально-антикоммунистическом дискурсе вопрос истинности/ложности хрущевского доклада вообще не ставится. На первый план выдвигается его «всемирно-историческое значение» как «удара по коммунизму». Господ либералов ни капельки не смущает, что этот «удар» был нанесен при помощи откровенной лжи. Вот, к примеру, что говорит известный антикоммунист Сванидзе на одной из либеральных конференций.
Дескать, не суть, что наврал. Главное, что «потряс воображение». И ведь, действительно, в условиях, когда массовое невежество отнюдь еще не было преодолено, несмотря на все успехи массового образования, эта ложь многими была принята за чистую монету. И тот факт, что руководитель первого в мире социалистического государства, стоявшего во главе мировой классовой борьбы пролетариата, вдруг перед всем миром предстал в роли лжеца, безусловно, нанес огромный вред делу коммунизма.
Вдумчивое прочтение данного опуса приводит к мысли, что он рассчитан на каких-то примитивных людей, готовых принимать на веру абсолютно не доказанные тезисы. Складывается впечатление, что его писали политтехнологи, которые ставили своей задачей не доказать вину Сталина, а внушить аудитории, что Сталин - «плохой». Для этого использовался самый широкий спектр манипулятивных приемов: противопоставление (Ленина Сталину), логические манипуляции (принятие за аксиому того, что надо доказывать), обращение к эмоциям (когда, к примеру, количество репрессированных членов партии называется безотносительно разбора их вины) и т.п. Наконец, всё это приправлено вопиющей научно-теоретической безграмотностью автора, откровенным оппортунизмом.
Формула хрущевского доклада состоит из четырёх «постоянных»: «культ личности» и «репрессии», которые противопоставляются «коллективному руководству» и «социалистической законности». Начнем с первого:
«После смерти Сталина Центральный Комитет партии стал строго и последовательно проводить курс на разъяснение недопустимости чуждого духу марксизма-ленинизма возвеличивания одной личности, превращения ее в какого-то сверхчеловека, обладающего сверхъестественными качествами, наподобие бога. Этот человек будто бы все знает, все видит, за всех думает, все может сделать; он непогрешим в своих поступках.Такое понятие о человеке, и, говоря конкретно, о Сталине, культивировалось у нас много лет».
Марксист, в принципе, не может ставить вопрос столь абстрактно-метафизически при рассмотрении какого-либо явления. Если кого-то наделяют какими-то сверхъестественными качествами, то ключевой для коммуниста вопрос - служит ли это делу коммунизма или нет. То есть «культ» кого-либо или чего-либо не может быть плох «вообще». Разве плох, к примеру, культ науки или культ знаний? А вот культ здоровья может служить реакционным целям в одних условиях (как в нацистской Германии) и прогрессивным в других (СССР). Исследование данного вопроса марксист должен был строить следующим образом. Во-первых, нужно понять сущность явления. То есть, насколько приписываемые Сталину и его деятельности положительные характеристики не соответствовали объективной реальности, то есть реальному вкладу Сталина в дело коммунизма. Во-вторых, если выясняется, что не соответствовали, то определить, какой вред нанес «культ» делу коммунизма. В-третьих, если такой вред доказан, то выявить объективные и субъективные причины формирования такого «культа». Вот это был бы правильный, научный подход.
А что же делает Хрущев? Он ставит вопрос абстрактно. Дескать, «культ личности - это плохо», видимо, не иначе, как из соображений абстрактной «справедливости». Хрущев не занимается анализом роли Сталина в деле коммунистического строительства, не пытается доказать неадекватность «культа» и даже не выясняет его причины. Почему он так поступает, понятно. Ведь и сам докладчик, и его соратники по Политбюро сами были проводниками этого «культа» и неоднократно восхваляли Сталина в своих речах.
Хрущев поступает как манипулятор. Только что обвинив Сталина в «уподоблении богу», он уподобляет богу Ленина и цитирует его, бездумно, будто это «священное писание». Вся его «логика» строится на подборе цитат таким образом, чтобы представить действия Сталина противоречащими заветам Ленина.
К примеру, якобы, Ленин говорил об опоре на массы, а Сталин всё решал сам.
«Ленин учил, что сила партии состоит в неразрывной связи с массами, в том, что за партией идет народ - рабочие, крестьяне, интеллигенция. «Только тот победит и удержит власть, - говорил Ленин, - кто верит в народ, кто окунется в родник живого народного творчества» (В. И. Ленин, т. 26, стр. 259)»
Только забывает Хрущев, что эта «неразрывная связь с массами» и призывы «окунуться в родник народного творчества» отнюдь не тождественны хвостизму и отнюдь не доказывают, что Ленин принцип принятия решений ставил выше верности этих решений. Связь с массами состоит, прежде всего, в объективной роли научного авангарда, которую играла большевистская партия, в признании массами этой роли, а не в том, что сами массы принимали решения. Авангардная роль партии и ее монополия на принятие важнейших решений никогда Лениным не ставилась под сомнение.
Сталинский «культ личности» противопоставляется ленинскому «коллективному руководству»:
«При жизни Ленина Центральный Комитет партии был подлинным выражением коллективного руководства партией и страной. Будучи воинствующим марксистом-революционером, всегда непримиримым в принципиальных вопросах, Ленин никогда не навязывал силой своих взглядов товарищам по работе. Он убеждал, терпеливо разъяснял свое мнение другим. Ленин всегда строго следил за тем, чтобы осуществлялись нормы партийной жизни, соблюдался Устав партии, своевременно созывались съезды партии, пленумы Центрального Комитета».
Что за «зверь» такой «коллективное руководство»? И зачем следовало изобретать этот терминологический велосипед, когда Хрущеву, наверняка был знаком термин «демократический централизм»? По всей видимости, потому, что нарушение Сталиным принципов демократического централизма пришлось бы доказывать, но сделать это было бы сложно, поскольку данные принципы изложены весьма чётко и партийным массам были хорошо известны. А под нарушение непонятного принципа «коллективного руководства» можно подвести всё, что угодно.
Термин «коллективное руководство», по сути, представляет собой «идеологему», то есть понятие с произвольным, легко изменяемым значением, «оторванное» от явления. Под «коллективным руководством» понимается «руководство по-ленински». Но что значит «по-ленински»? По версии Хрущева, это «не навязывать силой своих взглядов, убеждать, разъяснять». Однако, убеждая и разъясняя, Ленин не раз именно навязывал свои взгляды большинству. К примеру, по вопросу о Брестском мире. И Сталин, как о том ниже говорит Хрущев, сыграл большую роль в идейном разгроме троцкистов и бухаринцев. То есть ему все же удалось разъяснить партийным массам враждебность этих платформ, не прибегая к административным мерам. И Ленин, и Сталин попадали в такие условия, когда «убеждения и разъяснения» не помогали, и приходилось продавливать свои решения тем или иным путем.
Тезис Хрущева, будто Сталин пренебрегал «коллективным руководством», - это всего лишь демагогическое утверждение, поскольку «коллективное руководство» суть не пойми что. Чем пренебрегал Сталин - не понятно.
Правда, далее Хрущев всё же решает добавить конкретных «аргументов» против Сталина.
Итак, «аргумент» первый. Сталин, согласно «политическому завещанию» Ленина, «груб», «сосредоточил в руках огромную власть» и вообще «следовало обдумать его перемещение с этой должности и замену на другого человека». Правда, кандидатуру на пост генсека Ленин так и не предложил, а ЦК, обдумав, более подходящей кандидатуры на эту должность так и не нашёл.
На самом деле, никаким «политическим завещанием» упомянутое Хрущевым «Письмо к Съезду» не является. Никогда в большевистской партии оно таковым не считалось, «политическим завещанием» данное письмо впервые назвал Троцкий в 1934 году в статье «Завещание Ленина».
Кроме этого, оказывается, что Сталин (о, ужас!) позволил себе нагрубить жене Ленина Крупской, после чего Ленин написал Сталину письмо с требованием извиниться. Из этого делается следующий вывод:
«Если Сталин мог так вести себя при жизни Ленина, мог так относиться к Надежде Константиновне Крупской, которую партия хорошо знает и высоко ценит как верного друга Ленина и активного борца за дело нашей партии с момента ее зарождения, то можно представить себе, как обращался Сталин с другими работниками».
Но какое, собственно, отношение имеет грубость к оценке деятельности Сталина? Тем более что причина конкретной «грубой выходки» в адрес Крупской нам так и не сообщается. Здесь мы имеем дело с типичной попыткой манипуляции аудиторией. Подобная «аргументация» была впоследствии подхвачена «разоблачителями» коммунизма с буржуазной кафедры, которые принялись копаться в личной жизни Маркса, Ленина, Сталина, играя на эмоциях обывателя, не склонного мыслить критически. Не в силах ничего противопоставить марксизму как науке, эти горе-учёные по заказу своих классовых хозяев принялись создавать «негативные образы» крупнейших марксистов. Кстати, в упомянутой книге Ферра приводятся доказательства, что, несмотря на возможную реальность этого эпизода с грубостью, хорошие отношения Крупской и членов семьи Ленина со Сталиным сохранялись долгие годы.
«Аргумент» второй. Сталин слишком жестко разобрался с «троцкистами-бухаринцами-зиновьевцами». Хрущев не ставит под сомнения заслуги Сталина в разгроме этих антипартийных течений. Правда, делает он это стыдливо, заявляя, что «партия разгромила», «партия разоблачила» и т.п. Упрек сводится к тому, что идейного разгрома было вполне достаточно, а «репрессировать» их не имело ни малейшего смысла.
«Борьба велась на идейной основе. Но через несколько лет, когда социализм был уже в основном построен в нашей стране, когда были в основном ликвидированы эксплуататорские классы, когда коренным образом изменилась социальная структура советского общества, резко сократилась социальная база для враждебных партий, политических течений и групп, когда идейные противники партии были политически давно уже разгромлены, против них начались репрессии».
А вот тут Хрущев в очередной раз демонстрирует свое непонимание марксистской диалектики. Он смотрит на ситуацию, как типичный метафизик. Дескать, поскольку количественно меньше стало кулаков и буржуазных элементов, постольку «сократилась социальная база» для враждебных течений. Он полагает, что сосланный кулак или запрещенный спекулянт-нэпман мигом стали добросовестными советскими гражданами и стали прилежно трудиться на дело коммунизма. Причем за кратчайший срок, буквально за одно десятилетие. Здесь Хрущев демонстрирует непонимание закона обострения классовой борьбы по мере продвижения к коммунизму. Если количественно социальная база для буржуазных течений и сократилась, то это не значит, что данные течения ослабли. Нет, они просто приняли иные формы, их представители устроились на работу в советские органы, перешли к диверсионной работе. Кроме того, нужно учитывать классовую расстановку сил и в мировом масштабе, то есть международную обстановку, в которой группировки бухаринцев и троцкистов-зиновьевцев были уничтожены физически. Если внутри страны по остаткам эксплуататорских классов был нанесен серьезный удар, то на международной арене, наоборот, усилился фашизм. Что в ближайшее время начнется мировая война, было абсолютно понятно. Так вот качественно в таких условиях, даже идейно разгромленные враги, социальная база которых уменьшилась, становятся не менее, а более опасными.
Однако вопрос о сущности и опасности данных течений в тот конкретно-исторический момент обходится Хрущевым стороной. Этот прием тоже будет многократно применяться в будущем антисоветчиками-диссидентами. Акцент сделан не на доказательстве неправильности избранной меры пресечения для приверженцев антипартийных линий, а на абстрактном морализаторстве в духе «нельзя убивать людей за их взгляды». Казалось бы, чего проще? Были осуждены определенные деятели, судебные процессы над ними были открытыми, все материалы дел публиковались в печати. Если Хрущев ставит вопрос, что мера пресечения была избрана неправильно, то нужно «всего лишь» доказать, что следствие руководствовалось фальсифицированными данными, поэтому столь суровое наказание было излишним. Но разоблачитель «культа личности» ничем подобным не занимается. Он продолжает воздействовать на эмоции аудитории бездоказательными утверждениями.
«Сталин ввел понятие «враг народа». Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведешь полемику: он давал возможность всякого, кто в чем-то не согласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности».
Вот врёт и не краснеет. Ну да, было такое понятие «враг народа», но оно не являлось юридическим термином. Никого не осуждали с формулировкой «враг народа», в Уголовном кодексе данное понятие вообще нигде не используется. Объявление кого-то «врагом народа» было не источником юридических последствий, а, наоборот, наличие доказательств враждебной деятельности было причиной объявления того или иного деятеля «врагом народа». Кроме того, здесь Хрущев явно противоречит сам себе, поскольку выше он сам же утверждает, что «троцкисты-бухаринцы» были разоблачены именно идейно. То есть всё же именно идейное разоблачение предшествовало объявлению «врагами народа», а не наоборот.
Ну и далее снова используется любимый хрущевский приём - противопоставление Сталина Ленину, «подкреплённое» цитатами. Дескать, Ленин предпочитал заблуждающихся переубеждать, а Сталин просто уничтожал. В «доказательство» приводится следующее ленинское высказывание:
«Как особое задание Контрольной Комиссии, рекомендовать внимательно-индивидуализирующее отношение, часто даже прямое своего рода лечение по отношению к представителям так называемой оппозиции, потерпевшим психологический кризис в связи с неудачами в их советской или партийной карьере. Надо постараться успокоить их, объяснить им дело товарищески, подыскать им (без способа показывания) подходящую к их психологическим особенностям работу, дать в этом пункте советы и указания Оргбюро цека и т. п.»
Вторая часть