09.10.2020
Генна Сосонко
Согласно издревле существовавшему, а кое-где до сих пор бытующему русскому обычаю, имя черта поминать нельзя. Чтобы черт действительно не явился на зов, следует заменять его эвфемизмами «он», «хромой», «враг». Или «анчутка».
Позвольте, но какое отношение имеет анчутка к шахматам, спросите вы. Объяснюсь.
В газетных статьях, теле- и радиорепортажах его, преданное в Советском Союзе анафеме, имя чаще всего скрывалось за безликим «соперник» или «претендент». А строки – «Вот, справа, он – кумир всего народа, пьет лишь кефир в ответственный момент! Вот, слева, он – без племени, без рода, с презрительным названьем – “претендент”» - были понятны каждому. После того как в 1976 году Виктор Корчной остался на Западе, он стал анчуткой.
В Римской империи имена впавших в немилость подвергали damnatio memoriae – проклятию памяти, они выскребались со стел и пергаментов. С человеком, не вернувшимся в Советский Союз из зарубежной поездки, поступали точно так же – его, выражаясь языком Оруэлла, распыляли - он переставал существовать.
Запрет на имя Корчного на протяжении доброго десятка лет распространялся на всё, не исключая даже шахматную литературу. В книге Я. Длуголенского и В.Зака «Люди и шахматы» (Лениздат 1988), посвященной истории игры в Петербурге-Петрограде-Ленинграде, имя родившегося в Питере и пережившего блокаду трехкратного чемпиона города не упоминалось вовсе.
В 1963 году против английской сборной на лондонском Уэмбли за сборную мира играли Яшин, ди Стефано, Эйсебио, Зеелер и другие звезды футбола. Играл и ушедший в 1956 году на Запад Ференц Пушкаш, легендарный венгерский нападающий. Николай Озеров, комментировавший матч для советского телевидения, ни разу не произнес фамилию Пушкаш, как будто за сборную мира выступали десять футболистов.
Вашему вниманию шахматные комплекты рекомендованные международной шахматной федераций ФИДЕ
Но это касалось зарубежного спортсмена, а здесь речь шла о четырехкратном чемпионе Советского Союза, имя которого было известно каждому: ведь шахматы в «стране победившего социализма» были самой массовой, всенародно любимой игрой, за которой следили миллионы.
Шахматный гроссмейстер не был единственным, не возвратившимся после заграничной поездки или выдавленным из страны. Но по сравнению с Солженицыным, Нуреевым, Бродским, Барышниковым, Белоусовым и Протопоповой, Макаровой, Тарковским, Ростроповичем, Вишневской, Галичем, Любимовым, Войновичем – список можно длить и длить – Корчной доставлял властям куда больше неприятностей.
Если имена всемирно известных писателей, режиссеров и музыкантов можно было не упоминать вообще, не издавать книг, замалчивать премьеры, не сообщать о концертах и спектаклях, не показывать фильмы, с Корчным было иначе. В международных турнирах его можно было, конечно, подвергнуть бойкоту (что и происходило), но в официальных соревнованиях на первенство мира власть тем самым стреляла бы себе в ногу (даже если эту укоренившуюся сегодня кальку с английского тогда никто еще не употреблял).
Власть могла, сделав невыносимой жизнь его семьи в Питере, не выпускать ее за границу, могла призвать сына в армию, а потом арестовать и отправить на несколько лет в лагерь, могла, наконец, повесив на невозвращенца множество грехов, сделать анчуткой, но не могла позволить себе отказаться от борьбы за высшее звание в шахматах.
Регулярно сражаясь с представителями Советского Союза в матчах претендентов и в длившихся месяцами поединках за мировую корону, Корчной постоянно напоминал о себе миллионам недавних сограждан, а его партии ехидно подмигивали читателям со страниц «Известий» и «Советского Спорта». Анчутка сделал шахматы делом государственной важности, и о ходе матчей на первенство мира докладывали по прямому проводу Леониду Брежневу, словно сообщали сводки с полей военных сражений.
* * *
Институт анчутки в России имеет давнюю традицию. Еще в XIX веке имя Герцена, выпускавшего в «Вольной русской типографии» в Лондоне неподцензурный «Колокол», в России тоже избегали произносить; чаше всего его называли «лондонский сиделец».
Да и то, так именовали Герцена только в своем, сравнительно узком кругу царские сановники (по свидетельствам современников, не без удовольствия читавшие тайно доставлявшийся в Россию журнал). Всему же населению огромной империи, бóльшая часть которой было неграмотным, имя «лондонского сидельца» не говорило ничего.
Александр Иванович Герцен в конце концов прекратил издание «Колокола». Он объяснил это тем, что колокол, раздающийся за пределами России, не доходит до нее даже в качестве шепота, зато любой шепот внутри огромной империи звучит там как колокол.
Сейчас - другие времена, и имя «берлинского пациента» известно в России каждому. В отличие от «лондонского сидельца», жаловавшегося, что его никто не знает, «берлинский пациент» после возвращения из небытия и появления первой записи в Инстаграме собрал в течение нескольких часов более миллиона лайков и пожеланий окончательного выздоровления. Его первое в новой жизни видеоинтервью за сутки посмотрели более 10 миллионов человек. Потеряв сознание российским оппозиционером, он вышел из комы фигурой мировой политики.
Но следуя старинной народной традиции ли, советам ли политтехнологов, кремлевский властелин, добровольно наложив табу на имя, делает себя смехотворным не только в глазах населения собственной страны, но и всего мира. О его вассалах и вассальчиках мы уже не говорим. Обладающая официальными функциями вассальша с манерами базарной торговки до сих пор называет Алексея Навального просто «блогером». Правда, глашатай узурпировавшего власть кесаря, с постоянно шевелящимися от вранья усами, однажды, забывшись, во всеуслышание назвал «берлинского пациента» по имени. Его давно пребывающий в своей сюрреальной действительности патрон таких оплошностей себе не позволяет.
Отравивший сам себя и артистически впавший в кому «симулянт», «баламут из интернета», шантажировавший честных чиновников своими расследованиями, - так характеризовал кремлёвский сиделец Алексея Навального французскому президенту. «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в неё поверят», - говорил министр, ответственный за пропаганду в Третьем Рейхе, который, согласно сегодняшнему главе России, умел добиваться своей цели.
Кому-то нравится всё, говорящееся Навальным. Другим только частично. Третьим не нравится вовсе. Это уже не играет никакой роли. Закон, существовавший еще совсем недавно: если тебя нет в телевизоре, значит тебя нет в жизни, выцвел невероятно, а для молодого поколения не существует вовсе. «Берлинского пациента» ни замолчать, ни отменить нельзя: Алексей Навальный уже стал человеком российской истории начала XXI века.
* * *
Размышляя об исторических параллелях, о «лондонском сидельце», «претенденте» и «берлинском пациенте», вспомнил рассказ Юрия Разуваева о каком-то московском сквере неподалеку от его дома.
В самом начале пятидесятых годов клумбу в этом сквере засевали таким декоративным образом, что каждую весну на ней расцветало лицо Иосифа Виссарионовича Сталина. После речи Хрущева на XX съезде о злодеяниях тирана решили, что облик основателя советского государства будет более уместен, да его уж и точно не надо будет менять. Через несколько лет от замысла пришлось отказаться: как ни старались искусники-садоводы, каждой весной сквозь знаменитый ленинский прищур прорастала зловещая сталинская улыбка.
В современной России советские законы, институции, принципы и понятия давно проросли сквозь мишуру ничего не значащих слов, сдобренных лицемерием, пафосом, визгливым патриотизмом и «альтернативными фактами». Процесс этот успешно продолжается, и власть предержащие даже не заботятся, как это было когда-то, о внешнем приличии. Наоборот – страна предстает сегодня в значительно более циничном, мафиозном и бесстыдном виде с очевидными фашизоидными признаками. И при этом - с засекречиванием всего, что может быть засекречено.
Но старая истина - всё тайное рано или поздно становится явным – еще остается в силе.
«Если первая крохотная капля правды разорвалась как психологическая бомба - что же будет в нашей стране, когда правда обрушится водопадами? А - обрушится, ведь не миновать».
Хотя с тех пор, как Александр Солженицын написал эти строки, прошло полвека, их можно повторить и сегодня. Невозможно сказать, когда обрушатся эти водопады, но существованию гигантских залежей лжи рано или поздно придет конец. Этого - не миновать.
* * *
Когда в 1969 году Фонд Герцена в Голландии издал во многом оказавшееся пророческим эссе Андрея Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», большинство западных советологов сочли автора едва ли не безумным фантастом.
На самом деле Амальрик, с которым автор несколько раз встречался в Амстердаме в 1976 году, когда тот был выдворен из Советского Союза, был вполне нормальным, ироничным и здравомыслящим человеком. Именно он сыграл, на мой взгляд, решающую роль в окончательном решении Корчного остаться на Западе.
«С одной стороны, – говорил пришедший за советом к знаменитому диссиденту всё еще сомневающийся гроссмейстер, – если я попрошу политическое убежище, жизнь моей семьи в Питере станет невыносимой, с другой – после интервью, которое я дал французам пару дней назад, вполне вероятно, что мне закроют выезд из Союза навсегда, с третьей – жизни для себя там я больше не вижу, с четвертой – мои права в кандидатских матчах могут оказаться под угрозой, с пятой...»
Амальрик слушал не перебивая. Когда все аргументы Корчного иссякли, и он спросил: «Что бы вы мне посоветовали?» - Амальрик лишь улыбнулся в ответ: «Зачем вы меня спрашиваете? Вы ведь сами давно всё решили…»
Еще в бытность свою в Советском Союзе, Амальрик, сосланный в какую-то глухую сибирскую деревню, писал: «По-видимому, если бы футурология существовала в императорском Риме, где, как известно, строились уже шестиэтажные здания и существовали детские вертушки, приводимые в движение паром, футурологи V века предсказали бы на ближайшее столетие строительство двадцатиэтажных зданий и промышленное применение паровых машин. Однако, как мы уже знаем, в VI веке на Форуме паслись козы, как сейчас у меня под окном в деревне».
Соглашусь с Амальриком и, зная, что очень часто, а можно сказать, что и почти всегда история идет своим, ведомым только ей путем, рискну всё же заглянуть в будущее. Сделаю два прогноза.
Прогноз первый: Хотя Алексей Навальный говорит, что по завершении курса лечения он немедленно вернется в Россию, сделать ему этого не позволят. Не знаю, какой повод будет для этого использован, но это и не важно. Хотя сегодняшние правители России всячески разнообразили способы борьбы с неугодными им, испытанный советский способ никто не отменял. Тогда это делалось так.
Но если ответ на мой первый прогноз мы узнаем в обозримом будущем (рад буду ошибиться), второй прогноз - долгосрочный, и мне не представится возможность проверить его. Не удастся это сделать, увы, и большинству читателей этого текста. Но здесь – можете не сомневаться.
Жанровая сценка в Москве конца XXI века. Ответ москвича туристу, впервые приехавшему в столицу из провинции:
«На Навальную? Очень просто, возьмите налево, потом всё время прямо, никуда не сворачивая. Так и выйдете…»
Не знаю, правда, будет ли идти речь об улице или о площади Москвы.
* * *