Жанр этот древний. Как только появился на Руси политический строй со своими «заказами» — старинные документы старались больше не уничтожать, поскольку переписчики не даром свою краюху жевали. Делалось всё тоньше — правки вносились (иногда даже вклеивались целыми главами) в ту литературу, которая была «поближе к трону». Т.е. в «избранные» монастыри, княжеские/царские библиотеки, наиболее часто посещаемые господствующим классом. Откуда чаще всего требовали какие-нибудь выписки, уточнения, сверки данных и событий.
Митрополичьи и епископские кафедры занимали самые разные люди. От святых людей — до прожженных прохиндеев. Что с их ведома «корректировалось» — наука не узнает никогда полностью, но в последние лет сто огромные успехи достигнуты. Многое «выловлено», подвергнуто причинно-следственному анализу, из историографии выброшено. Но «монастырские коррективы» — искусны, братия хорошо знает каноны и правила летописания, поймать на горячем удается только после многочисленных сверок.
Иногда это делалось исключительно ради корысти. Подделки исторических текстов не были редкостью, чаше всего «переписывались» пожалования русских князей монастырям. Чуть реже — богословские трактаты, но это не столь критично для науки. Пусть попы себе месятся на диспутах. Иной раз «находились» такие подделки — что дело заканчивалось большими скандалами. Что в стародавние времена, что сейчас.
Например. В XVII веке по рукам ходила «Переписка Ивана Грозного с турецким султаном» — сочинение скорее полемическое, чем документ-подделка. Степенная книга XVII в. с пересказом речи Ивана Грозного на соборе 1550 г. — крепко оконфузилась. Карамзин изложил по ней речь молодого царя в «Истории государства Российского». Лишь в начале ХХ в. выяснилось: написано всё на листах очень позднего происхождения, вклеенных в Степенную книгу. Стыд и позор…
Ну а в XIX веке, с ростом интереса к русской старине, число фальсификаций кратно возросло. Даже в те времена имена «аферистов» становились известны. Но самым знаменитым, конечно же, является князь Сулакадзев.
Александр Иванович Сулакадзев (1771–1830) — внук грузинского князя, въехавшего в Москву при Петре I, — был образованным человеком: он знал латынь, греческий и несколько европейских языков. Во время работы чиновником в Министерстве финансов Сулакадзев увлекся покупкой старинных книг и рукописей, а после ухода в отставку в 1808 г. целиком посвятил себя этому занятию. Сулакадзев, будучи отставным гвардейским офицером, поручиком Семеновского полка, приобрел очень широкие связи. От отца-архитектора ему досталась неплохая библиотека. Которую он старательно приумножал, доведя общий фонд … до пяти тысяч томов. Огромное число для тех годов.
В ней царил полный порядок, всё тщательно каталогизировалось. Кроме рукописей князь собирал предметы, обладавшие (с его точки зрения) значительной исторической ценностью. Помешавшись чутка на истории, Сулакадзев самолично оплачивал и вёл раскопки в Новгороде, ордынском Сарае на Волге. Снимал копии с древних рукописей из монастырских хранилищ.
По его словам, в библиотеке было: «более 2 тысяч рукописей всякого рода, окромя писанных на баргаментах». После смерти владельца многое было распродано, часть фондов погибли. Из сохранившихся рукописей (около 100) есть подлинные, но есть и явные подделки, вплоть до смешных.
Первые шалости Сулакадзева произошли по воле нелепого случая. Во время Великой Французской Революции, свидетелем этих драматических событий стал переводчик и секретарь русского посольства в Париже — Петр Петрович Дубровский, большой интеллектуал и умничка. Бунт выпотрошил огромное количество французских архивов: после разрушения Бастилии древние бумаги валялись чуть ли не в крепостном рву. Дубровский покупает, собирает, выменивает много чего интересного.
В 1800 году, оставив во Франции кучу долгов, привозит в Россию более 400 европейских и около 50 славянских рукописей. Всю коллекцию хочет продать государству, но безуспешно. Тогда рождается дерзкий план, Дубровский делает экстравагантную попытку увеличить ценность привезенного исторического наследия. Он просит отставного гвардейского поручика Сулакадзева написать на одной из рукописей владельческую запись от имени Анны Ярославны. Той самой… знаменитой русской княжны, ставшей королевой Франции.
Трюк проходит на «ура». Князь выбирает сербскую рукопись XIV века, и хотя документ был старше времен Ярослава Мудрого на 300 лет — этот явный «ляп» в Зимнем не замечают. А 50 славянских рукописей выдаются за часть библиотеки Анны Ярославны, привезенной ею в XI веке из Киева во Францию. Александр I принимает в дар всю коллекцию, она ложится в основу «Депо манускриптов». Так появляется рукописное отделение Императорской публичной библиотеки. Петр Дубровский становится хранителем этого Депо, получает квартиру, с прибылью выправляет свои денежные дела.
Дальше-больше. Сохранив в тайне аферу с «библиотекой Анны Ярославны», исполнитель подлога князь Сулакадзев ударяется в летописное собирательство и историю. Очень быстро становится знаменитым держателем исторической библиотеки, владельцем всяческих находок и раритетов. Но доходило и до курьезов анекдотичных.
Как-то знаменитый поэт Гаврила Державин восторженно рассказал директору Императорской публичной библиотеки Алексею Оленину о коллекции Сулакадзева, тот пошел на нее глянуть. А потом с юмором рассказывал: видел камень, на котором сидел (после Куликовской битвы!) Дмитрий Донской. В углу лежала куча битых черепков и бутылок, которые хозяин выдавал за посуду татарских ханов. Деревянная дубинка, которой на Кавказе пастухи отгоняют собак, определялась Сулакадзевым… как костыль Ивана Грозного.
«Боянова песнь». Чаще всего князь Сулакадзев «старил» подлинные рукописи — снабжал приписками, указывал древних владельцев. До того обнаглел, что сам сочинял новые тексты. Среди его подделок наиболее известны тексты о дорюриковой Руси. Ещё в 1807 г. он сообщил Гавриле Державину: у него есть «новгородские руны». Тремя годами позже он передал поэту выписки из «Бояновой песни Словену» и «Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах…».
Державин проникся, подвоха не заметил. Даже тиснул два фрагмента из «находок» в «Рассуждении о лирической поэзии или об оде» в 1812 году. В его личном архиве найдена копия «Бояновой песни», рукопись поделена на два столбца: на левой стороне — «рунические» письмена, на правой — их перевод.
В «Боянов гимн» поверило большинство читателей. Правда, знатоки русских древностей — академик Оленин и епископ Евгений Болховитинов — выразили скептицизм.
Вскоре учёные пришли к грустному выводу: это очень примитивная подделка. Самым слабым местом сочли даже не нелепый язык, а «руническую» письменность. Приговор вынес епископ Евгений. В жизнеописании святого Мефодия он отметил, что некоторые западные учёные хотели бы оспорить первенство Кирилла и Мефодия в изобретении славянского алфавита. Разбирает явное искажение славянских букв, написал так:
«... якобы славяне ещё до христианства издревле имели кем-нибудь составленную особую свою рунную азбуку и что Константин и Мефодий уже из рун сих с прибавлением некоторых букв из греческого и иных азбук составили нашу славянскую!.. Такими славено-русскими рунами напечатана первая строфа мнимого Боянова гимна и один оракул жреца… Но и сие открытие никого не уверило».
Разоблачение не смутило Сулакадзева, он до конца жизни занимался подделками рукописей. Но развивалось языкознание, стало появляться понимание: речь и письменность меняются не случайно, а по определённым законам. Буквально через 20 лет после смерти князя специалистам стало белым днем ясно: язык «находок» Сулакадзева противоречит законам изменения русского языка. Лучше других сказал крупный славист И. Срезневский:
«Салакадзев… издавна собирал рукописи и, как оказалось, многое подделывал и в них, и отдельно. В подделках он употреблял неправильный язык по незнанию правильного, иногда очень дикий».
Смех и грех. После 1850-ых годов Сулакадзева никто уже всерьёз не принимал. Его супруга, заломив изначально астрономическую цену за библиотеку мужа, оптового покупателя не дождалась — стала распродавать раритеты без всякой системы, лишь бы взяли… Одна часть попала в коллекцию профессора математики Павла Дурова. Сохранилась, находится в Российской государственной библиотеке. Среди прочего:
«там есть двойной лист, выдернутый из русского пергаменного Евангелия XV века, c приписками о том, что это было написано при князе Владимире. А для того чтобы этот, в общем, рядовой пергаменный лист выглядел красиво, Сулакадзев наклеил на него кусочек пергамена с миниатюрами, вырезанный из какого-то европейского часослова».
Получилась такая забористая дичь, от которой у современного исследователя — мураши бегают под исподним. В Епархиальном собрании Исторического музея хранится рукописный церковный устав XV века из Переславля-Залесского. Там Сулакадзев написал: это «Вселетник», переписанный (ни больше ни меньше) митрополитом Киевским Иларионом, в середине XI века. Есть служебник в Публичной библиотеке Нью-Йорка — это новгородская рукопись XIV века, на которой рукой оборотистого князя сделаны приписки с именами Ольги и Владимира.
Но самая вопиющая его подделка: сочинение про крещеного немца Фурцеля, который летал на воздушном шаре при Анне Иоанновне. Позже в рукописи он был превращен в подьячего Крякутного. Как это наука пропустила — неизвестно, но в 1956 году почта СССР выпустила марку в память 225-летия полета на воздушном шаре этого подьячего. Разразился страшный шкандаль… Из самого смешного: в каталоге Сулакадзева упомянута рукопись Корана, которую он датировал временем до рождения пророка Магомета.
Из пяти тысяч томов, находившихся в его владении, значительную часть составляли подлинные рукописи разного времени. Многие из них он испортил своими правками, корявыми и безграмотными, грубо и еискустно. Трудно придумать оправдание — зачем он все это делал? Сохранились фрагменты его дневниковых записей, в которых нет ни слова об «открытиях» после корректировок летописей. Словно было два разных человека: библиоман-историк и неумелый поддельщик... Такой вот странный князюшко.