Как и обещано, продолжим прогулку в районе Большой Якиманки - по Голутвинским переулкам.
В этих местах в 19 веке поселились семьи, из которых вышли, пожалуй, самые славные московские меценаты.
На углу 1-го и 3-го Голутвинских переулков находится усадьба Рябушинских.
В конце 1829 года этот дом купили с публичных торгов Евфимия Степановна и Михаил Яковлевич Рябушинские. Бывший калужский крестьянин, старообрядец Михаил Яковлевич Рябушинский и его сыновья Павел и Василий в 1846 году основали текстильную фабрику, корпуса которой и сегодня располагаются по соседству с домом хозяев.
Предпринимательская деятельность династии Рябушинских успешно развивалась в самых разных сферах: текстильное производство (в том числе, производство льняных тканей); лесная, металлообрабатывающая, даже автомобильная промышленность (Рябушинские были совладельцами торгового дома, занимавшегося строительством завода АМО); банковское дело. Также Рябушинские активно занимались политикой, издавали газету партии прогрессистов "Утро России".
И, конечно же - коллекционирование и меценатство прославили фамилию Рябушинских. Особенно значительной оказалась коллекция икон Степана Павловича Рябушинского - одного из восьми сыновей Павла Михайловича Рябушинского, в своё время основавшего вместе с отцом и братом Голутвинскую мануфактуру. Порядка 50 икон из собрания Степана Рябушинского составили основу коллекции Третьяковской галереи. Кстати, это именно Степану Павловичу принадлежал знаменитый особняк работы Фёдора Шехтеля, что у Никитских ворот (ныне дом-музей Горького).
История семьи Рябушинских тесно переплетается с историей ещё одной знаковой семьи московских предпринимателей и меценатов - Третьяковых. Это был не только общий интерес к коллекционированию и меценатству. Существовало активное деловое партнёрство. Вместе Сергеем Николаевичем Третьяковым (внуком Сергея Михайловича - одного из основателей Третьяковской галереи) Рябушинские создали «Русское льнопромышленное акционерное общество».
Некоторое время семьи Третьяковых и Рябушинских соседствовали. Родовая усадьба Третьяковых находится здесь же, в Голутвине, в 1-ом Голутвинском переулке. Впрочем, сами Рябушинские, в основном, не жили в доме сами, а сдавали его внаём. В 1840-х годах дом арендовали Третьяковы.
Дом Третьяковых чудом сохранился, хотя от остальных построек 1-го Голутвинского, принадлежавших Третьяковым (а были там различные хозяйственные строения и даже бани), ничего не осталось.
Сам дом сейчас фактически находится на территории парка Музеон.
Вот так он выглядел до начала реставрации.
Этот дом был построен в конце 18 века. Семья Третьяковых владела им более 100 лет. Здесь в 1830-х годах родились всем нам известные Павел Михайлович и Сергей Михайлович Третьяковы - основатели главной художественной гордости Москвы.
Сейчас дом Третьяковых находится на реставрации.
Здесь будет музей, который станет частью Третьяковки.
В соседней усадьбе Рябушинских также планируется открыть музей, ассоциированный с Третьяковской галереей.
Отец Павла Михайловича и Сергея Михайловича - Михаил Захарович Третьяков в 1836—1845 годах был старостой ближайшей церкви Николы в Голутвине.
Сегодня храм Николая Чудотворца в Голутвине является Китайским патриаршим подворьем.
В соседнем переулке находится ещё один храм, с которым связано множество замечательных московских историй.
Это храм Преподобного Марона пустынника на Бабьем городке.
Название местности, где был построен Мароновский храм, по преданиям, появилось в конце XIV века – во время правления Дмитрия Донского. Будто бы в 1382 году при нашествии хана Тохтамыша несколько сот женщин хотели укрыться от врага в стенах Кремля. Но Кремль был переполнен народом, и тогда женщины соорудили небольшое деревянное укрепление на другом берегу Москвы-реки, против Кремля, и несколько суток выдерживали в нем осаду. По другой же версии предания, враг их просто не заметил. Тохтамыш обманом занял и разорил Кремль, предав смерти почти всех, кто в нем находился, а женщины в Замоскворечье спаслись. С тех пор будто бы и осталось за той местностью, где стояла временная крепость, название «Бабий городок». И в наши дни здесь существует Бабьегородский переулок.
Ученые же объясняют происхождение названия иначе: низкий зареченский берег укрепляли, то есть городили, в старину сваями, которые забивали глубоко в землю молотами из дерева или чугуна – бабами. В старину здесь находился и Крымский двор – посольство крымского хана. Отсюда явилось прозвище церкви – «что у Крымского двора, в Иноземной слободе».
Достоверная история этой местности начинается в XVII веке. После Смутного времени и победы над интервентами в 1612 году у Бабьего городка поселились слободой пленные поляки. Отсюда еще одно название местности – Панская слобода, прозванная москвичами «Старыми панами». Ее обитатели подчинялись русским законам, многие приняли Православие, чтобы остаться в России и иметь возможность завести семью и дело. Для тех, кто принял Православие, равно как и для русских жителей слободы, была построена приходская деревянная церковь в честь Благовещения: она появилась около 1640 года, в правление царя Михаила Федоровича. Приход ее был мал и беден, так что в 1682 году указом патриарха Иоакима с этой церкви даже не брали обычного налога «за скудость и скорбь ее». Здание храма ветшало, а прихожане не могли обновить его.
Тем не менее в 1727 году к Благовещенской церкви пристроили деревянный придел во имя преподобного Марона Сирийского. Ученые полагают, что это произошло потому, что к тому времени в Благовещенском храме уже существовал чтимый образ преподобного Марона, к которому люди обращались за исцелениями, ведь этот святой особенно прославился помощью в таких распространенных болезнях, как лихорадка, горячка, простуда с высокой температурой. А Москва, которую то и дело посещали разные эпидемии, очень нуждалась в таком храме, где можно было вознести молитву чудотворцу-исцелителю. Паломников оказалось так много, что решили устроить отдельный придел. Однако сама церковь была по-прежнему ветха, так что в дождливую погоду через дырявую крышу вода капала на престол и на головы богомольцев. И в 1730 году настоятель Сергий Анисифоров решился обратиться за помощью к самой императрице Анне Иоанновне. Он подал ей прошение о строительстве каменного храма, ибо «за малодушеством прихожан и за скудостью церковными доходами оную церковь построить не на что». Ну, конечно, здесь под "малодушеством" надо понимать малочисленность собственно прихожан (не паломников) и их бедность.
Анна Иоанновна откликнулась на это прошение и 12 июня 1730 года указала построить на месте деревянного каменный храм с колокольней. Он был возведен чуть южнее прежнего и построен «кораблем» – храм, трапезная и колокольня на одной оси, что было традиционным для храмостроения с петровской эпохи. Посвящения его двух престолов сохранились: главный храм был освящен в честь Благовещения, южный теплый придел – во имя святого Марона, но храм стал более известен в Москве по приделу. В его приходе было чуть более десятка домов, зато сам храм был всегда полон богомольцами из числа москвичей и особенно сельских жителей, которые приходили молиться преподобному Марону, выстаивали службы и молебен, иногда проводя ночи около церкви. На их подаяния храм и существовал. Сын его священника Феодора Аврамова даже обучался в Славяно-греко-латинской академии.
В 1812 году храм был ограблен и осквернен наполеоновскими солдатами, но не сгорел, хотя все деревянные здания вокруг выгорели дотла. Отечественная война вдвое сократила его приход. И хотя Мароновский придел был освящен уже в конце 1812 года, на следующий год вышла резолюция епископа Августина, согласно которой храм, «яко малозначащий», вместе со всем имуществом был приписан к соседней церкви Николая Чудотворца в Голутвине. Духовенство Мароновского храма старалось сохранить его самостоятельность и свой приход, но даже крестьяне почти перестали приходить в этот храм, поскольку он стоял запертым и в праздничные дни. Пять лет храм был фактически закрыт, пока в 1818 году не началась его новая жизнь.
В 1818 году церковь была восстановлена на средства именитых московских купцов Лепешкиных, которые с той поры на 80 с лишним лет, до 1902 года, стали ее потомственными старостами.
Родом Лепешкины были из каширских купцов. Дело свое начали сразу после Отечественной войны 1812 года, когда Москва отстраивалась после пожара: основатель династии Лонгин Кузьмич поступил в московское купечество с двумя сыновьями – Василием и Семеном в 1813 году. Старший, Василий Лонгинович, стал купцом I гильдии, мануфактур-советником и потомственным почетным гражданином, построил в Москве химический завод на Мытной улице. Семен Лонгинович стал известным текстильным королем.
С первых же шагов в Москве Лонгин Кузьмич Лепешкин и его сын Василий активно занялись благотворительностью. Став прихожанами Мароновского храма, так как им принадлежали несколько домов на Якиманке, они довольно быстро вернули его к жизни. Первым его старостой из рода Лепешкиных стал сам Лонгин Кузьмич, а в 1828 году эту должность принял его сын Василий. Он купил соседний с храмом двухэтажный дом, и на первом этаже устроил женскую богадельню, а второй этаж сдавал внаем: вырученный доход шел на нужды духовенства и на содержание храма.
В 1831 году Василий Лонгинович обратился к святителю митрополиту Филарету с просьбой дозволить ему устроить на свои средства третий, северный, придел церкви – в честь рождества Иоанна Предтечи. Разрешение было получено: святитель Филарет очень любил Мароновский храм и был особо благорасположен к Лепешкиным. Тогда же провели и обновление храма, которому придали ампирные формы. В октябре 1844 года митрополит Филарет освятил его.
Позже храм еще не раз обновлялся. В 1881 году при старосте Николае Васильевиче Лепешкине в облике церкви появились элементы русского стиля. Эта реставрация стала в дореволюционное время последней. Именно тогда, как считают исследователи, была сооружена и знаменитая колокольня Мароновского храма: она славилась своей уникальной акустикой и удивительным подбором колоколов.
Мароновский храм был известен еще и тем, что при нем в 1885 году была открыта первая в Москве церковно-приходская школа.
Указ об открытии таких школ император Александр III подписал в июне 1884 года по предложению обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева. И хотя «прогрессивная общественность» называла эти школы «рассадником обскурантизма и мракобесия», школы стали, безусловно, явлением положительным, так как давали начальное образование неимущим и выходцам из простого народа.
Говоря о Мароновском храме, немыслимо не рассказать о Константине Сараджеве.
Сын известного дирижёра Константина Сараджева, Котик Сараджев (так его звали друзья) был существом совершенно уникальным. Он обладал каким-то непостижимым слухом. Я даже не решаюсь назвать этот слух "музыкальным". Это было нечто большее. Он слышал Вселенную.
Он слышал "тональности" людей. Даже по фотографии незнакомого человека он определял его тональность . Например, Марина Цветаева была "ми семнадцать бемолей".
Не удивляйтесь семнадцати бемолям. Это не самое поразительное. Бемолей и диезов на самом деле гораздо больше. Цитирую повесть Анастасии Цветаевой "Сказ о звонаре московском":
-- Это же совсем просто! -- пояснил Котик, -- 243 ззвучания в каждой ноте (центральная и в обе стороны от нее по 121 бемоль и 121 диез), если помножить на 7 нот октавы, -- получается 1701. Этто же ребенок поймет! Почему же онни не понимают? Онни думают, я ффантапзирую! Потому что онни -не слышат! Вы понимаете? Они не слышат, а получается, -- что я винноват!
Этот заикающийся молодой человек слышал 1701 звук в октаве. Другие не слышали, но они его проверяли. Был произведён физический опыт. Звуковые колебания оценивались специальными приборами и...Костей Сараджевым. При минимальном, неуловимом обычным человеческим ухом изменении частоты колебаний приборы фиксировали это изменение. Котик слушал и, независимо от приборов, определял своим ухом изменение частоты, то есть появление нового звука, новой ноты в его собственном, немыслимом нотном ряду. Шаг изменения частоты всё время уменьшался. Чувствительные приборы улавливали изменения - и Котик их улавливал. Потом приборы перестали улавливать, их чувствительности стало недостаточно для фиксации таких ничтожных изменений частоты колебаний. А Котик ещё продолжал называть новые "ноты"...
Вот поэтому он так любил колокола. Только колокола дают такое количество частот и разнообразие звучаний. Для колоколов не существует "темперированной" гаммы из семи нот с одним диезом и одним бемолем.
О его мастерстве говорили разное: одни превозносили его как «звонаря земли Московской», другие обвиняли в том, что он не понимал церковной сути колокола, и вместо истинного церковного звона устраивал на колокольне «концерты» – «звон в никуда». Еще мальчиком он заметил, что колокола на Мароновской колокольне подобраны отменно. Котик Сараджев считал их лучшими в Москве, потому и выбрал храм местом своего звона. В 1920-х годах он сам подобрал на колокольне нужные колокола для ее «полного ублаготворения», причём помогал ему в оснащении колокольни Наркомат просвещения, по протекции ведущих музыкальных деятелей страны.
Слушать его звон в Мароновский переулок приходила вся московская интеллигенция и музыкальная элита Москвы – композиторы Глиэр, Мясковский. А Михаил Ипполитов-Иванов, дирижер Московской частной русской оперы Саввы Мамонтова и оперы Зимина, директор Московской консерватории, любил приезжать задолго до начала звона и сидеть на скамеечке около храма в ожидании.
Но в 1930 году колокола Мароновской церкви замолчали, как и все остальные звонницы Москвы: церковный звон в черте города был запрещен. Сараджев мечтал превратить Мароновские колокола в своего рода музыкальный инструмент, сделать колокольню светской концертной звонницей. В начале 1930-х годов он с колоколами, снятыми с закрытых московских церквей, отправился в Гарвард, по его проекту там была отстроена для них звонница. Однако через год звонарь вернулся на родину.
Погиб Константин Сараджев в 1941 или в 1942 году: он тогда лечился в одной из подмосковных клиник. По одной версии, фашисты заняли населённый пункт и уничтожили всех пациентов клиники. По другой версии - в здание клиники попала бомба.
Анастасия Цветаева прекрасно написала о нём. Почитайте "Сказ о звонаре московском". Это небольшая повесть, и она есть в Интернете, в свободном доступе.
И прогуляйтесь по Голутвинской слободе, где, несмотря на все перемены прошедших лет, ещё жива московская история. И где колокольня Мароновской церкви наверняка помнит звонаря московского.