В ДРЕВНЕЙ ИУДЕЕ
Губы Виктора дрогнули, но ничего не произнесли, лицо словно бы провалилось.
На поверхность проступили резкие и сухие черты изможденного человека. Глаза под веками двигались, словно видели что-то.
- Ты слышишь только мой голос, - негромко говорил доктор Бодров. – Ответь, где ты?
- Я в Виффагии…
- Почему ты так тяжело дышишь?
- Я тороплюсь.
- Куда?
- В Храм.
- Зачем ты идешь в Храм?
- Мне назначена встреча.
- С кем?
- С первосвященником.
- Зачем?
- Я должен получить тридцать сиклей серебра из сокровищницы храма.
- Для чего?
- Для пасхальной жертвы.
- Почему ты плачешь?
- Глаза слезятся, не могу смотреть…
- Почему?
- Храм горит...
- Горит? Там пожар?
- На солнце горит золотая крыша храма. О, как он великолепен! Он похож на горные хребты, покрытые снегом, так блестит белый мрамор! Это сердце нашего народа, он возвышается на вершинах холмов, он колет глаза и небо.
- Колет небо? Лучами?
- Нет, крыша храма покрыта золотыми спицами, они колют небо.
- Колют небо?
- Да. Чтобы не садились птицы…
Бодров переглянулся с Ингой – такие подробности нельзя было выдумать, Виктор действительно в и д е л древний Храм Соломона.
- Нет, не могу смотреть, - Виктор сильно зажмурился, из уголков глаз скользнули слезы. - Вот место, достойное Учителя, а не нищие лачуги Вифсаиды. Сын Бога должен восседать там!
- Где ты сейчас?
- На верхней террасе… отсюда я вижу весь Иерусалим, всю Иудею. Она вся – как сплошной сад… она зацветает. Как давно я ее не видел, господи!.. сердце мое истосковалось... Наконец-то я вернулся, благодарю тебя, Боже! Я стою перед храмом народа Израилева, это ли не счастье? Неужели он будет разрушен? Так сказал Учитель, и так будет… за что это нам?
- Как тебя зовут? – тихо спросил гипнотизер.
- Иуда, - ответил Виктор, помолчав. – Иуда Симонов Искариот, верный апостол единородного Сына Бога. Кровь…
- Что? – Бодров нагнулся ухом к слабо шепчущим губам пациента.
- Кровь, - внюхиваясь в воздух, громче повторил тот.
- Какая кровь?
- Кровь воняет, дышать нечем.
Виктор выругался на незнакомом языке.
- Ни ветерка, солнце жжет, а желоба полны крови.
- Чьей крови?
- Коров.
- Каких коров? Ты попал на скотобойню?
Это сравнение, видимо, понравилось гипнотику.
- О, да, - сказал он, криво улыбаясь, - это настоящая скотобойня! Только вся украшенная золотом!
- Золотом украшена? – переспросила Инга Никодимовна, но Виктор ее не слышал, он реагировал только на голос Бодрова. Инга пихнула Сергея локтем, спроси его, что за скотобойню он видит?
- Ответь, что это за украшенная золотом скотобойня?
Виктор брезгливо поморщился, вглядываясь в невидимую врачам картину.
- Ужас, сколько мух! Священники режут коров, слышите, как они мычат?
Бодров попытался сопоставить Храм и скотобойню, но у него ничего не вышло.
- Бр-р… косноязычно проговорил Виктор, - как собаки в Грозном…
- Что?
- Собаки так… в Грозном… ливер…
- Какой ливер?
- … из трупов…
- Ты где сейчас? В Грозном?
- Я в Иерусалимском храме, - речь гипнотизируемого становилась все
неразборчивей, язык едва ворочался. - Мухи… лезут в глаза и рот… кусаются, - он стал отмахиваться и вновь гортанно выругался на незнакомом наречии. – Хорошо священникам, их обмахивают опахалами. И дым кадильниц там гуще. – Лицо Виктора вдруг исказилось. - О, ужас! Ужас! Горе!
- Что случилось, Виктор?
Трясущаяся рука указала вперед.
- Корова родила прямо на жертвеннике.
Потрясенные врачи переглянулись, такого не могло себе представить ни одно, даже самое буйное воображение, такое можно было только «увидеть».
- Успокойся, ляг! – повелительным тоном сказал Бодров. Инга Никодимовна
обняла всполошившегося пациента за плечи, мягко нажала книзу, шепча на ухо: «тихо, тихо, все хорошо».
- Как можно успокоиться, - встревожено говорил Виктор, но все-таки подчинился и улегся на кушетку, - это предзнаменование великой беды! Народ бежит. Все в ужасе!
- Выводи его из транса, - шепотом сказала Инга Никодимовна. Бодров сотряс указательным пальцем – молчи!
Постепенно Виктор успокоился, но на вопросы долго не отвечал. Так же неожиданно, как и про кровь, он вдруг сказал.
- Теленка новорожденного сожгли. Сожгли жертву, рожденную на алтаре. Горе Иерусалиму и жителям его.
И снова надолго замолчал, голова его подрагивала в такт сердцебиению.
- Виктор, - сказал Бодров, – слушай меня внимательно, сосредоточься и отвечай. Что ты видишь? Пожалуйста, говори медленно и четко.
- Я вхожу в храм.
- Иди. Иди дальше.
- Прохожу галерею… О, как она красива… вся из белого мрамора… потолок покрыт кедровым деревом.
- Почему ты замолчал?
- Я стою перед вторым освященным местом…
- Иди дальше.
Виктор отрицательно повел головой.
- Дальше вам нельзя.
- Почему?
- Вот же, «Законы очищения», на всех столбах… на греческом и римском языках.
- Что там написано?
- «Чужой не должен вступать в святилище».
- Ты не чужой. Войди в храм, поторопись, тебя ждут. Что ты там видишь?
- Я прохожу передние ворота храма… они как символ бесконечного неба покрыты золотом, все просто блистает, на меня свешиваются золотые виноградные кисти в человеческий рост.
Виктор замер, рот его приоткрылся.
- Почему ты замолчал?
- Боже…- прошептал он, - я вижу…
- Что ты видишь?
- Храмовую завесу!
- Как она выглядит?
- Это вавилонская работа… вот гиацинт… виссон… шарлах… вот пурпур… я знаю
эти ткани, я работал в лавке мужа моей сестры в Виффагии, шарлах означает огонь, да-да… а виссон - землю, гиацинт – воздух, а пурпур – море. Неужели я допущен… скоро ведь Пасха, я вижу…
- Что?
Виктор сжался.
- Не бойся, - успокоил его Бодров, - что ты видишь?
- Первосвященника… - голос Виктора дрожал, в лице проступил страх.
- Почему ты боишься его?
- Как же мне не бояться высших иерархов? Тут все тридцать старейшин, они смотрят на меня. Их взгляды суровы… Я должен взять себя в руки, ведь и я - апостол! – голос гипнотика окреп, лицо озлилось. - Мой Учитель – сын Бога! – выкрикнул он. - А кто они такие? Я выше их! Боже, первосвященник идет ко мне, он страшен. Он одет по праздничному обряду. Так одевается первосвященник только раз в году.
- Опиши первосвященника, как он одет?
- Не дерзаю, колени гнутся… но я не стану на колени! – Виктор зарычал Ягуаром, тело его выгнулось. - Я апосто-ол-л-л!
- Не волнуйся, Иуда, тот, кого ведет Бог, не знает страха. Опиши нам
первосвященника.
С этого момента Виктор заговорил лихорадочно быстро. Врачи не могли разобрать
многих слов, настоящая запись восстановлена Александрушиной И.Н. с диктофона.
- Он весь – как башня, в голубой одежде, голова его огромна, как купол. На нем золотой панцирь. Он громыхает, как гром, при каждом шаге… За ним стоят старейшины - они в белых хитонах, пейсатые, бородатые, в белых надрагах, горбом стоящих над загривками, к их пейсам подвязаны магические нити.
Они босиком… их ровно тридцать… они стоят вокруг алтаря. На алтарь возложено мальчиками-прислужниками большое серебряное блюдо. Каиафа называет имя старейшины, и тот от рода своего кидает на блюдо монету сикель, они звенят, одна за другой, и так, пока не набирается тридцать монет серебряных – цена раба.
- Ты видишь свою монету среди этих тридцати сребреников? – повинуясь какому-то наитию, спросил Бодров. Инга Никодимовна ошеломленно посмотрела на него, она поняла!
- Да, - ответил Виктор, сглатывая, - вот она…
- Какая она?
- Как раскаленная среди холодных монет. От нее пышет жаром.
- Что происходит, Иуда? – спросил Бодров.
- Старейшины взяли в руки священные книги и раскрыли их. Каиафа начал читать.
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ - https://proza.ru/2010/08/13/824