Проект: Ушедшие и Прошлое. Часть I (Время Прадедов и Прапрадедов)
В этой книге мемуаров описываются события истории семьи , происшедшие в период с середины XIX века по 1921 год – год смерти прадеда Владимира Николаевича включительно.
ВВЕДЕНИЕ
Итак, увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это – доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него? (. Ветхий Завет. Екклесиаст 3: 22)
Сохранение памяти о предках – это то, что отличает Просвещение от дикости. (Из Пушкина)
Знания,приобретённые отдельной личностью,следует накапливать и передавать в наследство грядущим поколениям (Барон К.Г.-Э. Маннергейм)
Эти стихи были найдены мною в семейном архиве и в равной степени имеют прямое отношение к любому, кто будет упомянут далее в тексте.
Автор этих стихов в представлении не нуждается
Счастлив тот, кто до конца своей жизни не усомнился в справедливости этих положений и следовал им. Более того – в библейском изречении содержится ответ на извечный вопрос о смысле жизни. И лучшего ответа нет, поскольку иные варианты ответа, как можно убедиться, рано или поздно приводят к утрате иллюзий, разочарованию в жизни, а нередко и к тяжелой депрессии, часто ведущей к преждевременной смерти.
Люди – не муравьи, и потому каждый придает своему труду сугубо индивидуальный смысл, который не только не понятен полностью другому, но и самому себе трудно объясним. Поэтому, как правило, после смерти человека плоды его трудов с легкостью забываются даже его близкими, память о нем постепенно тускнеет, а сам умерший превращается в абстрактное понятие, лишенное индивидуальных черт
Истинно, что существование человечества возможно только в том случае, если каждое новое поколение не будет связано с необходимостью следовать правилам и методам, ранее бывшими полезными их предкам, но ставшими не приемлемыми в новых условиях жизни. Таким образом, все мы, ныне живущие, хотя бы только поэтому, обречены на забвение. Вопрос в том, как скоро это произойдет.
По-памяти воспроизведу строки последнего стихотворения Гаврилы Державина, написанного за несколько часов до его смерти:
Река времен в своем стремленье
Уносит все дела людей.И топит в пропасти забвенья
Народы, власти и царе
А если что и отзовется
На звуки песни иль трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не минет судьбы.
« …И всех вас гроб, зевая, ждет» – так, согласно Пушкину, пытался Мефистофель поднять настроение Фаусту.
Понять это можно, но смириться – вряд ли. Ведь с точки зрения отдельной, неповторимой личности, в высшей степени несправедливо, что память о человеке и прожитой им богатой событиями жизни и все разнообразие впечатлений и мыслей, накопленных в течение его земного существования, исчезнет со смертью навсегда и потому не будет никогда и никем востребовано. В лучшем случае остается лишь заросший крапивой и заброшенный могильный холм с малоинформативной надписью.
Но с забвением можно попытаться бороться, например, написав мемуары, льстя себе сомнительной надеждой, на то, что «Рукописи не горят». К тому же и сам Гёте как-то высказался, что он готов снять шляпу перед каждым, кто займётся составлением истории своей семьи.
У меня всегда вызывало восхищение, а, к концу жизни и зависть, то спокойствие, с которым мои родители, и родители моих родителей подходили к финалу своей жизни, а затем встречали смерть. И их можно было понять, поскольку за ними следовали их дети, похожие на них и потому в них продолжалась, пусть в новой ситуации, прервавшиеся жизни своих родителей.
Отец нередко с усмешкой говорил мне: «Ты думаешь, что тебя никто не понимает», имея при этом в виду не только генетическую, но и духовную связь со мной.
Именно поэтому я взял на себя труд написать с помощью своей жены краткие мемуары причем в новом, ранее мне неизвестном стиле.
К тому же это имело еще и тот резон, что позволяло в спокойной обстановке, наедине с самим собой, осмыслить прожитую жизнь, чего ранее из-за нехватки времени, да еще из-за простого страха перед лицом правды, да и лени, сделать не удавалось.
Моя особая, но принципиальная позиция состоит в том, что иллюстративный материал должен занимать в мемуарной литературе главное место, а тексту отводиться роль комментариев.
При этом я называю свой опус «Фотороманом», описывающим путешествие во времени (из которого назад не возвращаются) близких мне людей, включая себя самого.
Я не имею намерения быть совершенно объективным и потому все, что я здесь пишу, в сильной степени несет на себе отражение моих личных вкусов и предпочтений. При этом многим моментам в жизни нашей семьи я уделил внимание, не соответствующее их важности.
Я отнюдь не рассчитываю на доброжелательное отношении к своему рассказу, поскольку по своему содержанию он действительно непривычен и выходит за рамки общепринятых сейчас понятий и представлений. А возможно и приличий.
И меня утешает лишь то, что он соответствует менталитету тех, чья кровь течет в моем теле, и кто наверняка одобрил бы, будь жив, мой труд.
В начале ХХ векам философ Морено высказал мысль, что личность
субъекта значительно выходит за рамки его телесной оболочки и включает в себя не только близких ему или просто знакомых людей, но и тех его современников или их предшественников, которые в той или иной степени повлияли на его образ мыслей и проистекающих из него поступков.
Нередко жизненные пути членов нашей семьи близко проходили, а иногда и пересекались с судьбами исторических личностей. Поэтому эти мемуары в некоторых случаях заметно удаляются в сторону от основной личностной темы. Это особенно будет бросаться в глаза, когда речь идет о попытке обрисовать специфику эпохи, в которой жили или работали те или иные персонажи мемуаров. Вследствие этого в некоторых частях моя работа приобретает характер хрестоматии, что сделано совершенно сознательно.
Иллюстрации в виде фотографий можно встретить далеко не в каждой книге, а если они и имеются, то выполняют подчиненную по отношению к тексту роль. И скудость иллюстративного материала объясняется не только чисто экономическими соображениями, вызванными желанием автора удешевить печать своего труда.
Причина лежит в том, что современное общество не осознает огромной информационной емкости фотографического изображения и эмоционального заряда, который оно может нести в случае удачи.
Большинство публики, в том числе и претендующей на свою интеллигентность, хранит фотографии в виде бессистемно сваленной в одно место (как правило, чемодан) кучи бумаги.
Те же из них, которые поднялись на более высокий уровень представлений о своем человеческом достоинстве и не на словах, а на деле проявляют уважение к своим предкам, хранят фотографии в альбоме, но составленным таким образом, что без устных комментариев невозможно проникнуться смыслом увиденных изображений.
И потомки ушедшего в мир иной составителя альбома, если совесть не позволит им альбом уничтожить, будут глядеть в него , как в афишу коза.
Короче говоря – эти книги мемуаров есть единственный памятник обо мне и дорогих мне людях, на сохранение памяти о которых путем далеко не полной реконструкции известных мне событий из их жизней, я рассчитываю.
В этом, проекте, названным мною «Ушедшие и прошлое» я попытался создать образы уже ушедших из жизни членов нашей семьи и их близких. В меру своих возможностей и имеющегося у меня фактического материала, я старался показать, что это были интересные и в высшей степени порядочные люди, подлинные представители вымирающего класса русской интеллигенции.
Замечу, что порядочный человек- это тот, кто с удовольствием не делает гадостей. Тот, кто делает гадости, в том числе и по долгу службы, но не получает при этом удовольствия - просто приличный человек.
Здесь я никак не могу удержаться от воспроизведения знаменитого изречения мудрой артистки Раневской:
«Как я все же стара. Ведь я еще застала в своей жизни порядочных людей!».
Те, о ком я писал, отличались от представителей пришедшей им на смену популяции своей исключительно высокой духовностью. За это, кстати, их лютой злобой награждала и награждает окружающая их жизнеспособная суетливая и благополучная серость.
Здесь очень кстати привести великолепное по своей меткости и сочности высказывание тещи писателя Губермана:
« Лучше я двадцать раз услышу слово «жопа», чем один раз слово «духовность».
Я очень жалею, что мне не хватило ни способностей, ни материала, чтобы достаточно полно представить масштабы личности всех упомянутых в мемуарах дорогих мне людей.
И при том о нельзя не учитывать, что сейчас ситуация в корне изменилась. Раньше старшие писали или читали младшим книги и тем поддерживали преемственность культуры.
Теперь же новые поколения книг не читают принципиально, а наиболее серьезным источником информации стал для них телевизор или компьютер, в отличие от книги не требующий самостоятельной обработки получаемой информации собственным головным мозгом.
В то время, как решающую роль в формировании личности играет количество и содержание книг, которые человек прочёл в нужное время.
Великий Бисмарк , талантливый ученик канцлера Горчакова, дольше всех лицеистов задержавшегося на этом свете, однажды сказал с прямотой опытного солдата:
Дурак учится на своих ошибках, а умный – на чужих.
А удачная книга и есть тот источник информации, обдумав которую и применив к соответствующей своей проблеме, нередко удается избежать неверного шага.
Совершенно бесценным свойством ушедшей в прошлое системы воспитания было то, что взрослые умели поймать момент, когда следовало бы прочесть ту или иную книгу , который нельзя было упустить. Ибо в противном случае от чтения не было бы соответствующего эффекта.
Нелишне напомнить, что совсем недавно, когда пришла мысль назвать самого выдающегося человека, оказавшего наиболее сильное влияние на общество в прошлом тысячелетии , то таким был назван назван Гутенберг.
Современное поколение невероятно безграмотно и не обладает даже культурой разговорной речи, которая в их воспроизведении засорена ненужными словами-паразитами.
Это - явные симптомы конформистского мышления, отсутствия восприятия себя, как личности.
Чтение книг современного индивидуума утомляет. Невозможно представить, чтобы кто-либо из этой популяции был способен осилить «Войну и Мир», не говоря уже о том, чтобы прочесть хотя бы десяток страниц «Zauberberg» Томаса Манна.
Вследствие убожества словарного запаса то, что написано в изданных ранее книгах, для них просто непонятно. Слово «начитанность», как бесспорный признак культурного человека, на наших глазах вышло из употребления.
И можно было бы обо всем этом скорбеть, если бы не та невероятная легкость, с которой они овладевают компьютерными технологиями. Легче всего это объяснить отсутствием загрузки тех отделов мозга, которые ранее были заполнены сведениями и ассоциациями, необходимыми для ориентации и адаптации к требованиям образованного общества.
Но, возможно, дело обстоит гораздо серьезнее, и мы являемся представителями революционного перехода к новой манере мышления. Ведь чтение обычного книжного текста есть линейный способ получения информации о некотором предмете.
Появление гипертекста, реализуемого только с появлением компьютера, сделало возможным многомерный и потому гораздо более эффективный способ получения нужных сведений. А для этого пришлось разгрузить мозги от обязательного в старые времена культурного багажа. Что и наблюдается в жизни. Но вряд ли в этой ситуации имеет смысл говорить о получении систематизированных знаний.
Последствия этого предугадать невозможно, но не исключено, что это – неизбежная составляющая кризиса европейской культуры, подготовляющего переход к ее замене окостенелой в своей догматике и враждебной прогрессу в любой форме его проявления культуре . Например -Ислама.
Морено чутко распознал краеугольную проблему традиционной системы образования и воспитания, а именно, - ее нацеленность на трансляцию знаний, умений, навыков в "снятом", готовом виде. Такие знания он называл "культурными консервами".
Их освоение, точнее - заучивание, зазубривание, автоматизированное воспроизведение (если речь идет о навыке или роли) « может дать индивиду иллюзию всезнайства, а то и всемогущества, но ни коим образом не ведет к выработке соответствующих деятельных способностей. ….Потому, что усваивается в этом случае лишь результат, а не полный противоречий путь к нему, форма продукта, а не деятельности, его породившей. »
Метод обучения исключительно с помощью компьютера как раз и представляет собой доведенный до предела вариант натаскивания на знания, приводящий в обывательской среде к широко распространенному убеждению, что полученные в школе знания никогда не пригодятся в жизни.
И потому закономерно может появиться мысль, что компъютер убивает книгу,а,следовательно, и культуру.
С другой стороны невероятно быстрый прогресс в разработке электронных средств и методов хранения информации делает всё же бесперспективным безбумажный способ сохранения документов, так как в течение короткого времени устройства их записи и воспроизведения устаревают и выводятся из обращения. И то, что создано ранее превращается в объект расшифровки, которой никто заниматься не будет.
Таким образом, письменная форма составления предназначенных для длительного хранения сведений, в том числе и мемуаров, остается единственным способом их сохранения, как это было на протяжении прошедших веков.
Поэтому те, кому сохранение изложенной здесь информации представляется важным, должны побеспокоиться о переводе по получению её обратно в бумажную форму.
Обращение к истории позволяет мне усомниться в справедливости фундаментального утверждения, лежащего в основе морально-нравственной позиции многих поколений русской интеллигенции, убежденной в своей обязанности «служить народу» как высшему своему предназначению.
В школьные годы это было лишь смутной догадкой, но теперь, когда зависть и хамство стало нормой не только для внутригосударственных отношений в стране, но превратились в принцип внешней политики, к иному выходу просто нельзя придти, не потеряв самоуважения.
При этом , приводя исторические примеры, нельзя не поражаться точности диагноза, поставленного почти два века тому назад русскому обществу гениальным мыслителем Петром Чаадаевым:
«…Мы же, придя в мир, подобно незаконным детям, без наследства, без связи с людьми, жившими на земле раньше нас, мы не храним в наших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали нашему собственному существованию.
Каждому из нас приходится самому связывать порванную нить родства. Что у других народов обратилось в привычку, в инстинкт, то нам приходится вбивать в головы ударами молота.
Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно.
Это — естественный результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании. У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам Бог весть откуда.
Так как мы воспринимаем всегда лишь готовые идеи, то в нашем мозгу не образуются те неизгладимые борозды, которые последовательное развитие проводит в умах и которые составляют их силу.
Мы растем, но не созреваем; движемся вперед, но по кривой линии, то есть по такой, которая не ведет к цели. Мы подобны тем детям, которых не приучили мыслить самостоятельно; в период зрелости у них не оказывается ничего своего; все их знание — в их внешнем быте, вся их душа — вне их. Именно таковы мы.
Мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь. Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам
Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили....
В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке.