Сказка на ночь, включи тихонько музыку и отдохни от забот❤
В солнечном луче танцевали пылинки и в носу щекотало от запаха сена. Времени впереди было бесконечно много, искать здесь никто не надумает и можно было валяться и ничего не делать всласть, уж слишком давно уже не было такой возможности. Мысли текли беспечным ручейком и зарождающаяся деловитая суета дня просыпалась вместе с солнцем.
В углах сеновала копошились и явно с удовольствием купались в свежевысушенных луговых травах мыши, не прекратив возню даже с приходом усатого и сердитого на вид котофеича. Это и понятно, все мыши подворья были в курсе - нету у Мариуса на них видов, после сливочек, телячьих котлет и красной рыбки, которыми он был нередко балован на кухне.
Хозяйка кухни, краснощекая и дородная, но удивительно проворная Стефания, считала степенного Мариуса своим - вон он такой же степенный и исполненный достоинства как она, но ведь куда как шустрый, зараза, если приспичит. А вот сам котобарон считал, похоже, своей хозяйкой меня. Где бы я не шуршала по хозяйству в саду или занималась своими делами, он неизменно находил меня одному ему ведомым способом и норовил пристроиться как-нибудь, хоть рядышком посидеть. Это умиляло, но ровно до того момента, как полосатая меховая гиря начинала карабкаться на ручки, попутно проминая мне ребра и оттягивая эти самые ручки до полу. Так что понежила я Мариуса буквально 5 минут, и вопрос пора ли вставать решился сам собой.
Но не судьба мне было продолжить негу спокойного и умиротворенного утра, неа. Едва я только слезла-скатилась со своего травяного ложа под потолком сеновала, основательно намотав на себя добрых полстога, в дверях показался с обычным ворчанием Петер. Ну чего я ждала, я живу здесь уже почти 20 лет и никогда слышала, чтоб добродушный конюх Петер выдал себя - хотя каждая собака в округе знала, что это напускной тон, прилипший к нему на всю жизнь. Ну вот решил он когда-то, что если в нем раскусят человека мягкого и сердобольного, то не быть ему уважаемым человеком, выбрал себе более уважаемую на его взгляд солидную подозрительность и весомую ворчливость.
Именно Петер нашел меня маленькую как-то у ворот усадьбы, сжавшейся в комочек, чумазой, в летнем платьице, это в канун-то католического дня всех святых, на апостола Луку, когда холода уже полузимние. Этого я правда не помню, как не помню и того, где я жила до этой ночи, сколько мне тогда было лет и как я очутилась под дверями усадьбы Дубрава здесь, в сербском предгорье. На вид мне было тогда года 4, и если я сама брела лесными тропами здесь, вблизи Железных ворот Дуная и Джердапского ущелья - это просто чудо, что я выжила и прибилась к человеческому жилищу.
Имени я своего не помнила, и когда граф Иво Бранкович дал своей жене, слезно просившей за меня, разрешение оставить чумазую девчонку в усадьбе и воспитать среди дворни, та назвала меня Златией - в честь святой покровительницы того дня, когда меня нашли. Когда я, как говорила Стефания, "заневестилась" и поняла, вертясь перед зеркалом, что из нескладного облезлого галчонка я превращаюсь в такую себе симпатичную белочку, я с удовольствием стала отмечать, что графиня София не ошиблась с именем - в волосах моих играло медью и золотом солнце и медовые глаза тоже были хороши. Сам себя не похвалишь, как говорится..
Петер все что-то ворчал больше обычного, и спросонок я вытряхивала травинки из шевелюры и жмурилась не хуже Мариуса, не желая менять утреннюю негу на дневную суету. Да только сбивчивые его слова наконец стали обретать для меня смысл - и сильно встревожили...