Кажется, я определилась, за какого автора на получение первой премии "Большая книга " буду болеть.
Дина Рубина "Наполеоновский обоз"
Как-то не сложились у меня отношения с этой писательницей: что бы я ни брала в руки, ничто не оставляло глубокого следа. Ни "На солнечной стороне", ни "Синдром Петрушки", ни отдельные рассказы. Первое впечатление от новой трилогии было таким же.
Очень затянут первый том. А еще я бы сказала: ни о чем. Да, понятно, что первые части - это как введение в повествование, нас сначала познакомили с главной героиней, ее жизнью, окружением, с тем, каким было детство.
Нельзя сказать, что не было достойных эпизодов. Очень повеселила, например, сцена разговора по телефону с бывшим однокурсником: написано задорно, психологически точно, я бы сказала - в духе Чехова.
Были интересные языковые находки, например, "зима мокрохлябистая". Совершенно замечательный эпитет. Или "речь устрашающе занятная" - о правильно поставленной речи старых актеров.
Когда происходит завязка действия - встреча героев после долгой разлуки, повествование вновь словно откатывается назад - в детство и юность Надежды и Аристарха. И все же я всю первую книгу "промаялась", испытывая неодолимое желание выключить запись или хотя бы перемотать (я слушала аудиокнигу в исполнении самой Рубиной). Интерес возник как раз с появления Аристарха. У меня - интерес, а в книге - сюжет.
Советское детство героев напомнило собственное: отчасти ностальгия, отчасти упрямство увлекли меня дальше, и я не уловила момент, когда перестала следить за временем, когда стала выключать аудиокнигу с сожалением.
Пожалуй, основное во 2 книге - роль взрослого в жизнь ребенка. Не родителей, не школьных учителей- учителя музыки - Веры Самойловны Бадаат. Образ получился колоритным, узнаваемым, чуть ли не лучшим во всей трилогии.
"Вот на чём он возрос, вот что всегда будоражило, толкало его к поискам; порой унижало, порой одобряло и даже возносило: её похвала, её презрение, быстрота её мысли, беспощадность её суждений. И, конечно же, необъятность её эрудиции".
От Веры Самойловны и услышит впервые Сташик историю своего предка - в прошлом венецианский мальчишка, Аристарх Бугеро станет адъютантом-переводчиком Эжена де Богарне, вице-короля Италии. А вместе с Аристархом Бугеро войдёт в роман еще одна история, полная тайн и сокровищ. История, которая в общем-то и погубит наших героев в настоящем.
Впрочем, Вера Самойловна многому научит и героя, и нас. Называя себя "лазутчиком истины" ("Истина не всегда блистает чистотой риз, учти это. Бывает, она рассылает своих лазутчиков…"), она верно заметит:
"Как мучительно медленно произрастает в человеке милосердие".
Безусловно, книга о ЛЮБВИ. Единственной, одной на миллион.
Способной строить и разрушать, оберегать и калечить. Возникла любовь сразу, вдруг, с первого взгляда. Жить (неверно - СУЩЕСТВОВАТЬ) порознь смогли, а вот друг без друга, когда один умирает, - нет. И вся их любовь подобна колокольному звону.
"И тут грохнуло адским подземным гулом, сотряслась земля, качнулось небо, пронеслась над головой пылающая синим огнём колесница, громы покатились во все пределы земли… Она охнула, зажмурилась и привалилась к Стаху на ослабелых ногах: никогда ещё она не стояла под колоколами.
Запричитали, заголосили средние регистры, им вторил густым восторгом гигантский бас-колокол, сверкающий архангел, хозяин величавого звона, а поверху заполошно-жалобно полоскались бабьи голоса малых колоколов.
Зажимая Надежде уши, Стах крепко поцеловал её в губы каким-то отчаянным молящим поцелуем. Оторвался и беззвучно – в океане сине-зелёного гула семнадцати колоколов – одними губами спросил: «Не бросишь?» Она яростно замотала головой, припала, вжалась в него, крикнула:
– Люб-лю!!! – И, закинув голову, вслед мерным ударам большого колокола: – Люб-лю!!! Люб-лю!!! На-ве-ки!!!"
2 часть 2 книги называется "Предательство". Аристарх воспринимает молчание матери о ее удочерении как предательство. Он просто не знал, не понимал, что это такое. Тогда как настоящее предательство - измена Аристарха и то, что он не сумел в нем признаться. Предательство - поступок Анны, сестры, родного человека, которому, по идее, безоговорочно доверяешь, а она, привыкшая с детства отбирать у Надежды то пирожок, то конфетку, позарилась и на чужого, уже "венчанного" мужа. И самое страшное - это решение Надежды, одно за троих. Дело не в том, что она хочет лишить жизни себя, не в том, как после этого будет жить Аристарх (да и будет ли?), а в том, что она убивает нерожденного ребенка. Только он и становится ЖЕРТВОЙ предательства. Простить такое? Возможно ли?
Одна из самых проникновенные сцен романа - телефонный звонок, когда и сказано практически ничего не было, обвинения и не звучали, но от этого еще более тяжело на сердце и героям, и читателю.
"Набрала номер и, попав на старушечий голос, окоченелыми губами попросила позвать…
Надежда разбежалась и прыгнула с высоченного утёса…
И летела вниз с такой режущей силой, будто кто точил ножи у неё внутри, и только Аристарх мог спасти – подхватить её, подбежав к телефону со своим ликующим: «Дылда!!!» – как ни в чём не бывало…
Но он так долго шёл… Он так мучительно долго влачился к телефону, что она всё поняла и всему поверила; и долетела, и разбилась, и осталась лежать – там, среди серых валунов на непроглядном дне.
Затем он всё-таки взял трубку. И со дна своей пропасти она жадно слушала его прерывистое дыхание, слушала робость его, стыд и тошнотворное желание немедленно смыться…
Смерть была на том конце провода… Её смерть. Если бы он издал хотя бы звук, хотя бы голос подал каким-нибудь неуверенным «алло?..» Если б пытался умолять, объяснить… Если б взорвался каким-нибудь пошлым рыдающим «прости!», если бы… Если б она могла понять – что произошло, что с ним и в нём случилось! Но на том конце провода зависла тишина абсолютного униженного предательства. И с каждой минутой длящегося молчания, с каждой минутой этого распухавшего молчания, становилось всё невозможней его преодолеть".
Любовь одна на двоих - жизнь одна на двоих, поэтому и "чувствовали" друг друга: он ее "выболел", потом хромал, как она. Даже окружающую природу воспринимают одинаково. Например, бор возле больницы.
Такая любовь не может быть счастливой. Такая любовь может быть только трагедией, как у Бунина, как у Куприна.
"Было в этих двоих, даже спокойно сидящих, что-то багряно-тревожное и такое полное, будто вчера соединились разодранные когда-то половинки одной жизни, и вот сидит эта жизнь, так жадно, так страстно и мгновенно сросшись в единое целое, пылает огненным сросшимся швом, и вроде больше ничего ей не нужно".
Всегда нравилось, как писатель тонко создает материю, переплетая судьбы. Рубина в этом оказалась таким мастером, что в конце третьей книге мне стало стыдно за мои мысли о затянутости сюжета, о "ненужности" каких-то персонажей. Вот Аристарх случайно встретил своего четырёхлетнего сына, даже не зная о его существовании. Вот упоминается некий Сашок. Кто это? Зачем еще и его вводят в повествование? А ответ необычен, даже ошеломителен.
И то, что кажется незначительным, на деле оказывается важным.
В целом же трилогия настолько подробно рассказывает обо всех сторонах жизни за сорокалетний период истории, что просто поражаешься всеохватности.
Детали быта советской эпохи тесно переплетаются с традициями кочевого народа. Цыгане ЖИВУТ на страницах книги: не просто служат как бы фоном - каждый характер выписан по-настоящему, все мелочи подсвечены.
Тюремный быт и жизнь израильтян, первые шаги в бизнесе и разгул преступности в 90-е. Даже чего-то одного было бы достаточно - здесь же написано ОБО ВСЕМ.
То же самое можно сказать и о проблемах, которые затронуты в романе. Дружба, благодарность и благородство, семейные ценности, отцы и дети.
Вот например, Надежда и ее выросший Лёшик.
"И когда он ушёл наконец – а Надежда всегда в последнее время страстно мечтала об этом чуть ли не с пятой минуты его визита, попутно размышляя, почему за подобные рассуждения она постороннего человека назвала бы м*, а когда всю эту пургу несёт собственный ребёнок, она мучительно пытается вслушаться, и понять, и по возможности даже в чём-то согласиться, хотя очевидно же, что всё это – м* чушь, м* чушь, м* чушь!!! – словом, когда он ушёл с богом, Надежда всё сидела и смотрела в экран: чертовски длинная оказалась передача".
Главное же - конечно, любовь. Только ЛЮБОВЬ. Орфей и Эвридика? Может быть. Но не судьбу героев они повторяют, просто главная мелодия оперы их сопровождает всю жизнь.
А вот на вопросы: какой должна быть любовь и хочу ли я пережить ТАКОЕ чувство - каждый должен ответить себе сам. Прочитав. Осознав. Проникнувшись "царственной горечью безоглядной любви" Надежды и Аристарха.
Идея - 10 баллов
Сюжет - 9 баллов (а вдруг я бы не выдержала, выключила запись, не пошла бы дальше первого тома?)
Герои - 10 баллов
Язык - 10 баллов
Оценка: 39 из 40 баллов.
Это, бесспорно, лучшее из прочитанных мною претендентов на "Большую книгу". И лучшее из прочитанного за последний осенний месяц.
"Голос Веры Самойловны произнёс над самым ухом: «Ан-гель-ский! Ты слышишь, Аристарх? Ангельский рожок!» – и вслед за этим кто-то искусный, не такой разгильдяй, как Сташек, а настоящий виртуоз, заиграл «Мелодию» из «Орфея и Эвридики» – прекрасную до боли и прощальную, как догоравшая свеча".