«ЗОМБИ»
Петруха Соловьёв в узких кругах слыл личностью неординарной, можно даже сказать, выдающейся…
Нет, с виду, как раз, ничего особенного - заурядный прапорщик ещё «застойного» призыва и самого, что ни на есть, крестьянского обличья: невидного росточка, сухой и жилистый, с мозолистыми руками и обветренной физиономией. Военная форма, мешком сидевшая на Петрухе, шла ему, как Шварценеггеру балетная пачка, и, вдобавок, была вечно мятой и какой-то затёртой. В ответ на недовольный рык отцов-командиров, возмущавшихся таким непрезентабельным обликом, Петруха неизменно бурчал, что, мол, он не в штабе штаны протирает, и не на складе или, там, в столовой пузо отращивает, а вовсе даже наоборот: работа у него нелёгкая и грязная, кто хочет – пусть попробует сам, а там поглядим…
Служил Петя и в самом деле не на хлебной должности. Старший техник инженерно-саперной роты – тут вам, выражаясь по-нынешнему, гламуром и не пахнет! Зато других ароматов выше крыши: солярки и машинного масла, креозота для пропитки опор, просёлочной пыли да стоялой болотной воды.
Служебную лямку Петруха, как большинство на нашей многострадальной Руси, тащил по-крестьянски безропотно и, в целом, исправно. Удивительно, но даже и не предпринимал попыток найти работёнку попроще, почище, да поуважительнее – больше пятнадцати годков в ИСАПР уж отбарабанил, а так и не превратился в Петра Николаевича. Это обстоятельство часто служило поводом для мордатых и вороватых прапоров из тыловой «мафии» подтрунивать над Петькиным «неумением жить». Петруха в долгу не оставался, отвечал им бородатыми армейскими хохмами по поводу «тыловых сволочей», да издевательски напевал на мотив некогда популярных «Дроздов»:
Вот они расселись по склада-ам
И воруют до-о самозабвенья-а.
Узнаю я их по «Жигуля-а-а-аам»,
Купленным за счет подразделенья-а…
И все же неординарность личности Петрухи заключалась не в этом! А в том, что и служба, и личное благополучие, и даже семья для него существовали как бы на втором плане, поскольку вся Петькина натура целиком была направлена на совершенно иное. Подобный тип личности ещё полтораста лет назад метко охарактеризовал Поэт:
Он знал одной лишь думы власть!
Одну, но пламенную страсть!
А с Петрухой было ещё круче: его напрочь раздирали целых три страсти – и все, как одна, пламенные!
Ну, во-первых, любил Петя выпить. Эка невидаль, скажете! Кто ж на Руси не любит? Так-то оно так, но Петруха не только любил, но и ежедневно удовлетворял оную страстишку. Пил, все, что горит, но чаще всего самогонку, добываемую в окрестных деревнях. И ежели с утра его ещё можно было лицезреть в теоретически трезвом состоянии, то уж к вечеру – будьте покойны – организм обязательно набирал требуемую суточную норму промилле (то, что Петруха такого слова и не слыхивал, дела не меняло). Впрочем, изредка, традиция все же нарушалась - Петя утверждал, что надо давать организму «встряску» и раз в месяц не пить.
Ну, а уж если нарисовался законный и мотивированный повод, как-то праздник, именины или поминки – тут Петрухина суточная норма вырастала в разы: несмотря на внешнюю хлипкость натуры, употребить он мог, как говаривали предки, вельми зело. Причем, принимая внутрь стопку за стопкой, Петя практически не менялся в лице, сидел твердо, говорил внятно. И лишь после набора известной только организму дозы, в мозгу щелкало некое реле – Петруха вырубался мгновенно и качественно, на несколько часов «взмывая в астрал».
Второй Петькиной страстью было курево. Петруха без цигарки – это, как Лужков без кепки, или тот пресловутый «Дирол» без ксилита! Три пачки в день – норма! А под стакашек или в минуты рабочего вдохновения Петя прикуривал от своего же окурка.
Ну, а третьей и, пожалуй, самой пламенной страстью Петрухи была…
Нет, не угадали!
ОХОТА! Вот это занятие он любил с пылом Ромео, отдавался ему всей душой и с годами страсть становилась все крепче. Петруха заслуженно считался охотником номер один: никто другой не знал так досконально окрестные леса, повадки зверья и птицы, никто не мог похвастаться такими весомыми трофеями, не было у него конкурентов и в организации коллективной добычи сохатого или, скажем, кабана.
Именно этот непогрешимый охотничий авторитет и удерживал погоны на Петькиных плечах – иначе давно бы выперли с треском из погранвойск с соответствующей формулировкой в характеристике: «склонен к систематическому употреблению…». Ан нет – шалишь! Выпрешь такого, как же? Любая приехавшая «сверху» комиссия, первым делом спрашивает командира: «А где Петруха? Когда будет готов?» - а уж потом о делах служебных.
И отца-командира понять можно: пусть уж лучше «их превосходительства и высокоблагородия» генералы и полковники вдоволь побегают за птичками и зверушками, чем бумажки в штабе ковыряют или казармы вдруг вздумают обходить. Проинструктированный Петруха в лесу их так ухайдокает, что до баньки бы к вечеру добраться, а там и добытая жареная дичь под водочку – настроение у начальства благостное, справку напишут соответствующую. Убывая домой, генералы обязательно наставляли командование: «Берегите Петруху!».
Таким вот макаром и служил Петя в благословенные застойные годы, потом умудрился, в целом, бескровно пережить антиалкогольную кампанию меченого «минерального секретаря», позже миновали лихие лета перестройки и развала Союза, наступил период «свободы», демократии и дикого капитализма. Впрочем, для Петрухи практически ничего не изменилось: лес оставался прежним, зверьё и птица не перевелись, также, как и регулярно приезжающее начальство. Разве, что вместо советской водки приходилось употреблять диковинные заморские спирты «Ройял» и «Моцарт», но качество деревенской самогонки осталось прежним.
…В тот памятный зимний субботний вечер Петруха в одиночестве сидел дома за кухонным столом и, лениво цедя разбавленный «Моцарт», предавался унынию. Охота, с которой он вернулся час назад, на этот раз не заладилась с самого начала: и собирались господа-начальники долгонько, и машины в пути периодически чихали и останавливались, потом, как на грех, испортилась погода, повалил мокрый снег, началась метель – в общем, вернулись ни с чем, усталые, замерзшие и недовольные. Настроение не улучшил даже изрядный запас генеральского марочного коньяка, который выхлестали без особого кайфа в «антисанитарных условиях».
Наученная многолетним опытом супруга Наталья, узрев негативный настрой благоверного, молча накрыла на стол и благоразумно ушла к соседке. Сын с дочкой гостили у бабки в соседней деревне, поэтому царившая в квартире тишина только способствовала Петькиному угнетённому состоянию. Пропала суббота, блин, растудыть её!!! А как все было многообещающе...!
Тишина, впрочем, оказалось недолгой: сверху все явственнее доносился разноголосый гам, звон посуды, смех и топот. Слышимость в типовой пятиэтажке, сработанной доблестными военными строителями, как водится, была соответствующей – мечта шпиона! Петруха покосился на потолок и завистливо вздохнул: сосед сверху – вечно «пролётный» командир роты материального обеспечения (по этой причине засидевшийся в старлеях, как Новодворская в девках), обмывал долгожданные капитанские погоны в обширном кругу друзей и подруг.
Петруха в данный круг не входил, приглашения не получил, поэтому искренне сожалел, что вынужден быть в роли наблюдателя со стороны. И дело даже не в выпивке – ее и без того хватало – унылая душа настойчиво жаждала общения. Под звуки разгульного веселья Петька заливал разбодяженным «Моцартом» генеральский коньяк, беспрестанно дымил «Примой» и все больше и больше мрачнел.
Сверху послышалось бренчание гитары: свежеиспеченный капитан (невесть как попавший в пограничники после Казанского танкового училища) вспомнил курсантскую юность, и хор уже изрядно поддавших товарищей браво грянул «самую танкистскую песню всех времен и народов»:
… А ма-ла-до-о-ва-а лейтена-анта-аа
Несли с пробитой го-ло-вой…
Петруха еще раз вздохнул, выплеснул в глотку остатки «Моцарта» и нетвердыми шагами прошлепал в ванную – хотелось согреться, если не душой, так телом…
Вернувшаяся домой и встревоженная звуком льющейся воды, Наталья долго барабанила в ванную и, наконец, выдрав хрупкий шпингалет, распахнула дверь. Хлеставшая вода, слава Богу, ничего не затопила, убегая в верхнее сливное отверстие, а Петруха, подложив под затылок мочалку, блаженно похрапывал в теплой воде, пребывая в привычном для себя «астрале». Плюнув с досады, Наталья закрутила кран, выдернула пробку ванной, прикрыла дверь и, машинально шлепнув по выключателю, отправилась в спальню.
… Леденящий душу протяжный вой пронесся по дому около половины второго. Следом раздался глухой удар в стену, грохот и звон чего-то бьющегося. В квартире начальника вещевой службы здоровенный сенбернар заполошно вскочил, рыкнул и басовито разразился истошным лаем, обрадованно подхваченным соседской болонкой, залившейся визгливым тявканьем. Где-то проснулось грудное дитё и своим рёвом присоединилось к собачьему дуэту. Внезапно разбуженные жильцы недоумённо вертели головами и настороженно прислушивались. А буквально подброшенная мыслью о муже, заспанная Наталья пулей метнулась к ванной, распахнула дверь и включила свет.
Голый Петруха в позе, напоминающей йоговский «лотос», сидел на кафельном полу в осколках разбитых вдрызг раковины и зеркала, кое-где заляпанных кровью из порезанной задницы. Ослепленный светом, он отчаянно моргал, тёр кулаками слезившиеся глаза, щурился, что твой Будда и при этом судорожно подёргивался всем телом. Проморгавшись, Петька тупо обвел мутным взором ванную, разглядел в дверях перепуганную супругу, скорчил жалкую гримасу, напоминающую улыбку, что-то промычал и, наконец, разразился визгливым истерическим хохотом, перемежаемым всхлипываниями и невнятными матюками.
…Хмурый невыспавшийся капитан-начмед в домашнем халате и тапочках (благо, жили в одном подъезде) машинально крутил ложечку в стакане с чаем и, пристально разглядывая Петруху, мучительно размышлял: везти пациента в районную «дурку» по поводу «белочки» или все же погодить с выводами?
Сам пациент сидел напротив, осторожно примостив израненную, залепленную пластырем задницу на краешек табуретки, и трясущимися руками пытался прикурить очередную сигарету. В углу кухни тихонько всхлипывала и подвывала зарёванная Наталья, смотревшая на мужа с затаённым ужасом. Всмятку расквашенный нос Петрухи чудовищно распух и порождал смутные ассоциации с небезызвестным Фрунзиком Мктрчаном. А огромная лиловая шишка посередь лба походила на пресловутый третий глаз восточного гуру в период медитации. Периодическими судорожными подергиваниями и дико вращающимися глазами Петька напоминал начмеду полоумного дервиша, виденного когда-то «за речкой».
Прихлебывая чай, доктор в который раз слушал сбивчивый, густо сдобренный непечатными словесами и бурной жестикуляцией Петрухин рассказ, из которого, при некотором напряжении ума, можно было понять следующее…
…Из блаженного «астрала» Петьку потащило наружу внезапное чувство дикого холода. Он пытался сопротивляться, ворочался, свернулся в клубок, но холод не исчезал, проникая в организм все глубже и глубже. Наконец сознание вернулось и Петруха нехотя открыл глаза… Вновь закрыл-открыл – ни хрена! Кромешная тьма и холод! Мышцы затекли от долгого лежания на чем-то твёрдом, рук-ног не чувствовалось. Затуманенный мозг натужно пытался что-либо вспомнить, что-нибудь сообразить, но это ему было явно не по силам. Петруха пошарил непослушной рукой в надежде нащупать сползшее одеяло, но вместо этого наткнулся на холодную и влажную стенку. Рванулся в другую сторону – и там стена! Такая же влажная на ощупь и жутко холодная! Что это?!!!! Где я?!!! Холод, сырость, темнота!
Яркой молнией в мозгу сверкнуло: «ПОХОРОНИЛИ!!!! А-АААА!!!!!!! ПО-ХО-РО-НИ-ЛИ, СУКИ!!!!!! От этой мысли из Петрухи вылетели остатки хмеля, руки-ноги стали ватными, сердце ухнуло куда-то вниз и судорожно барабанило где-то в районе мочевого пузыря. Могильный холод сменился африканским жаром, и Петька мгновенно вспотел.
«КАК ЖЕ ТАК…?!!!!! КАК МОГЛИ?!!! КУДА ЭТОТ КОНОВАЛ…?!!! А ЭТА СТЕРВА…?!!!» - мысли лихорадочно метались по воспаленным извилинам, и Петруха с ужасом осознал – КОНЕЦ!!!! КОНЕЦ!!!! От этой безрадостной перспективы Петьку прошибла слеза и чувство глубочайшей обиды на весь мир и, в первую очередь, на так называемых товарищей по службе, бездумно закопавших в землю живого человека. Он уже был готов разрыдаться во весь голос, но вдруг…
Откуда-то сверху явственно доносилась …музыка. Петруха навострил уши: точно МУЗЫКА!!! На пресловутую музыку сфер это не походило совершенно, скорее наоборот – тоскливая, заунывная, чем-то неуловимо знакомая! Кроме того, размеренно бухал большой (судя по звуку) барабан…
…Гости уже разошлись, а новоявленный капитан все не мог угомониться, расхаживая по квартире в трусах и парадном кителе с такими долгожданными погонами. Зайдя в туалет, ротный оседлал унитаз, закурил сигарету и от избытка чувств в «…надцатый» раз затянул про то, что «...дорогая не узнает, какой танкиста был конец». Язык капитану повиноваться отказывался, поэтому получалось какое-то нечленораздельное мычание, подкрепляемое в такт ударами кулака в кафель…
…В кипящих Петькиных мозгах возникла многажды виденная картина: музыка, военный оркестр, почетный караул, толпа родственников и сослуживцев, стакан с кусочком хлеба на свежем холмике… Именно этот воображаемый стакан каким-то чудесным образом встряхнул сознание и тут же, хоть и рывками, заработала спасительная мысль: ЕСЛИ… ТУТ… СЛЫШНО…ТО… ТАМ… МОЖЕТ … БЫТЬ …
В отчаянье Петруха сделал глубокий вдох и исторг из себя истошный вопль во всю мощь голосовых связок. Собрав последние силы, он оттолкнулся и рывком бросил тело вверх – в крышку гроба! Крышка неожиданно разверзлась, и Петька, воспарив на мгновение, полетел куда-то в чернильную пустоту…
…Дальнейшее пришлось восстанавливать по следам разрушений. Взлетев со дна ванной, Петруха со страшной силой врезался фейсом в невзрачный, но качественный советский кафель, от чего сразу же впал в краткосрочную кому. Уже без чувств он рухнул вбок, прямиком в раковину, которая, не выдержав столь хамского обращения, сорвалась с креплений, увлекая с собой бесчувственное тело. На закуску приземлившегося Петьку приложило по башке настенным зеркалом, сорвавшимся вслед за раковиной…
…Итак, картина прояснилась! Доктор допил чай, еще раз задумчиво оглядел Петруху с головы до ног и изрек:
- Черт с тобой! Три дня больничного, а там поглядим!
Петька обрадовано закивал, всхлипывающая супруга посветлела лицом: спасибо, спасибо, доктор!
Выходя из квартиры, начмед еще раз оглядел Петруху и хмыкнул:
- Гляди, допьешься так… Зомби!
… Петруха не пил целых две недели…
Потом жизнь потихоньку вернулась в прежнее русло, но ванную он больше не признавал – только душ!
Источник Форум Погранец.ру http://www.pogranec.ru/showthread.php?t=16812
