Эти непростые 90-е годы. Околожурналистика
В «Московских новостях» вышла кажется уже третья моя статья по «Белому братству», когда со мной связался этот самый Дима, редактор ж-ла «Смена». По телефону он сказал: «Знаете, я опытный редактор и вижу, что в статье вы изложили десятую часть информации, которой владеете. Давайте нам остальное, мы хорошо платим». Шел 1993 год, никто толком не знал, что это за «братство»… Ко мне же информация шла сама. Пострадавшие родители после первой же моей статьи приносили информационные листки, газеты, брошюры секты. Те же родители устраивали мне встречи с молодыми людьми, сбежавшими из секты…
В редакции «Смены», за массивным столом я увидела очень толстого человека, слившегося с креслом, в котором он сидел. Казалось, даже глаза у него оплыли от жира. Несмотря на лето, на нем был вязаный шерстяной жилет, на шее шарф. На широком подоконнике, который был продолжением стола, стояло несколько бокалов с кипятильниками, в которых заваривались травы. Дима был простужен… Мы были знакомы с ним пять или шесть лет, и в течение всего этого времени он был если и не постоянно, то перманентно простужен. Бокальчики и стаканчики с травами на столе были постоянно, он все время подкашливал и настолько привык к этому состоянию, что к нему привыкли и остальные. Наполовину болезненное состояние не мешало ему здраво рассуждать, быть доброжелательным человеком и хорошим профессионалом. Дима был одинок, редакция была – его жизнь, и приходил на работу он в любом состоянии.
Сразу же я почувствовала себя с ним легко, и скоро мы перешли на «ты». Оговорили формат, и скоро я принесла ему готовую статью, которая пошла «на ура» главным образом потому, что в то время «Белое братство» было у всех на слуху, его листовками были оклеены все переходы метро, но толком о нем никто ничего не знал. Статья же, хоть в первом приближении, заполняла этот вакуум. Все сотрудники, как сказал Дима, сразу же ее скопировали для себя. То есть в одночасье я стала местной знаменитостью. В один из моих приходов Дима сказал: «Поздравляю, тебе утвердили двойной гонорар». И назвал кругленькую сумму, которая в тот момент была мне очень нужна.
-И когда я могу получить эти деньги?
-По выходе статьи, а цикл у нас – четыре месяца.
-Да ты что, Дима! Какие четыре месяца! Мне срочно нужны эти деньги. Понимаешь, мне нечем платить за МИД-овские (языковые) курсы дочери.
На следующий день вся редакция говорила о том, что мне нечем платить за МИД-овские курсы, и редактор принял исключительное решение: деньги я получила через два дня.
Между тем, Дима наконец понял, что я нигде не работаю. Он, остолбенев, долго смотрел на меня…
- Но мне в «Московских Новостях» сказали, что ты кандидат наук…
---
… Что такое 1993 год? Время почти советское. Для человека моего уровня, кандидата наук, происходящего из академической среды… Сказать, что ты нигде не работаешь, равносильно приговору. Считалось, что приличные люди, хорошие специалисты работу не теряют, из обоймы не выпадают. А если уж выпал, тут что-то не то… Это знала я, это знал Дима, который работал почти что в ЦК-шной структуре.
-Да понимаешь, нечего делать в этом академическом институте … Я должна была перейти в «Науку и религию», но там, как везде сейчас – кризис, своим нечем платить. Из одного места ушла, в другое не пришла. Но сектами, у них уже, начала заниматься… Даже публиковаться пришлось не у них, а в «Московских новостях».
-То есть ты работаешь совершенно филантропически… за копеечные газетные гонорары?! – не верил своим ушам Дима.
Своим волнением он меня даже развеселил.
-Да ты не беспокойся, я не голодаю, меня муж кормит. Даже за МИД-овские курсы было бы чем заплатить, но он пошел на принцип: английская школа… второй язык - это блажь. И вот Бог через вас подает гонорар, которого хватит заплатить за полугодичный курс… А с сектами… на меня сейчас столько контактов замыкается, как я это брошу? Да и эти несчастные родители…
Дима напряженно молчал. Потом наконец:
-Знаешь, как пишущий человек, ты переживаешь сейчас очень хорошее время. Бесценный опыт. Поймешь ты это потом… Но тебе надо продержаться. Хотя… ты нашим понравилась, тебя и к нам возьмут. Но… тебе не надо этого желать... Тебе нужна свобода, иначе ты ничего не напишешь. Здесь этого нет. Знаешь, что тебе нужно?.. Сейчас появляются еженедельники… Там как раз такой режим, та свобода, которая тебе нужна… Твоя тема пойдет сейчас везде. Пишешь две-три статьи в газету, осмысливаешь материал как очерк и даешь к нам… Меньше платить тебе уже не будут.
Знакомство с Димой позволило мне понять, что искреннее пожелание работает как молитва. После этого разговора прошло недели две или три, а я уже имела работу, о которой говорил Дима. Он, кстати, этому ничуть не удивился, как бы между прочим обронил в трубку: «Ну я же тебе говорил…».
Произошло это тоже - самым неожиданным образом. Я отдала в «Московские Новости» еще одну статью по «Белому братству» и задела там одного чиновника мэрии, который по долгу службы и должен был бы нам помогать … Знала я, что редактор «МН» с ним хорошо знаком, но обойти эту фамилию никак не могла. Чувствую, что выход статьи затягивается. И тут вижу по ТВ обзор номера недавно появившегося еженедельника мэрии «Тверская, 13» (через месяц я сама уже делала эти обзоры на ТВЦ). На следующий день нахожу телефон, звоню, попадаю почему-то на главного редактора.
-У меня для вас есть статья, которая не идет в «МН», потому что я упомянула одного чиновника мэрии. Вы пойдете на то, чтобы задеть эту фамилию?
-Если по делу, то пойдем.
-А ваш главный редактор мне скажет то же самое?
-Я и есть главный редактор, приезжайте.
Через день я была зачислена в штат и обрела тот самый режим работы, о котором мне говорил Дима. Здесь тоже пошли двойные гонорары, какие-то премии. Получала я больше профессоров того самого академического Института, который я покинула. Но и об этом я могла сказать только Диме.
-Знаешь, я не работала в штате более полутора лет. Но за три месяца работы в газете я разом получила полную компенсацию. И даже более того.
-Все правильно, - лениво буркнул в трубку Дима, - я же говорил тебе… Только нас не забывай.
***
Последней моей статьей в «Смене» была публикация о секте «Юнивер» (секта «голубых») в 1998 или 99 году. Дима сдал мой материал в типографию, а недели через две скоропостижно умер. Меня в Москве не было, когда же по приезде я позвонила в редакцию, мне сказали: вчера было «девять дней». Больше мне для «Смены» не писалось. Очевидно держал меня там именно Дима.
Уж и не знаю, есть ли в этом моя вина, но некоторая, непостижимая для меня мистика – в воздухе витает.
После первой же моей газетной публикации об этой секте, со мной связалась молодая женщина, такая приятная блондинка. Назовем ее Ниной. Некоторое время она также входила в эту секту, ибо и женщинам там было место. Секта вбирала в себя и театр, в том числе театральные студии в школах, где проигрывались определенные ситуации, и т. н. курсы усовершенствования французского языка и еще много чего. Для контактов, для набора адептов.
Нина оказалась не только большой умницей, но и, наученная горьким опытом, очень осторожным человеком. Она помогала мне «раскручивать» секту, поставляя доказательную базу: документы, разные бумаги, знакомя с пострадавшими… Но главное: она нарисовала мне портрет лидера, сорокалетнего Жана Гавера, который и «питался» мальчиками.
-Постарайтесь, - говорила она мне, - чтобы у вас не возникло какого-то сильного негативного чувства против него лично. Например, ненависти или презрения. Он это непременно почувствует и может отомстить вам самым неожиданным образом. Она даже принесла мне какую-то редкую «молитву от врагов». Призывая меня к осторожности, элегантного Гавера она тем не менее называла «Васькой».
Я постаралась услышать то, что сказала мне Нина, но действовала все-таки - по ситуации. Воспринимала я его не как реального человека, скорее как персонаж… и в одной статье усомнилась в том, что его действительно зовут – Жан Гавер. Так, манерный псевдоним… В ответ он прислал в редакцию по факсу первую страницу своего паспорта. Действительно – Жан Гавер! А я не верю. Не верю – и все тут! Позвонила знакомому по слушаниям и «круглым столам» полковнику МВД, который входил в нашу группу в Госдуме. Объяснила ситуацию: «Игорь Андреич, здесь что-то не то… Должен быть предыдущий паспорт. Это можно проверить?». Минут через пятнадцать он отправил мне по факсу первую страницу предыдущего паспорта на… Ивана Гавриленко, рожденного в таком-то районе Смоленской области … Следующую статью я назвала кажется: «Смоленский француз из секты «Юнивер». Эту информацию потом повторили и «Московский комсомолец», и «Независимая газета»… Но Гавер почему-то не рассердился. Более того, он решил меня обольстить, посвятив мне поэму собственного сочинения, и назвав ее «Светик-Семицветик». Поэма, написанная размашисто, от руки, поместилась аж на десяти страницах факсового рулона. Представляете, как весело было в «Тверской»?
Нина очень внимательно следила за этой игрой и удивлялась: «Странно, но вы его не задеваете… Будьте все-таки осторожнее». И вдруг произошло следующее. Шеф попал в больницу. Причем, сразу на операционный стол. Случилось это так. Шофер обычно провожал его до двери квартиры. А тут, перед самой дверью шеф упал без сознания. Предположили криз какой-то его старой болезни. Разрезали и – зашили: ничего нет… Нина: «Васькина работа, его почерк. Попробуйте узнать, что было накануне». А накануне…Было уже поздно, шеф отпустил секретаря и перевел редакционный телефон на себя. Позвонил Гавер и попал на шефа, который крепко его «приложил». Он это мог.
Когда Нина узнала о смерти Димы, она повторила: «Васькина работа…». Наверное я никогда не узнаю, чем Дима мог «задеть» Гавера. И общались ли они лично хотя бы по телефону… Просто физически Дима был очень слаб, такие игры даже в первом приближении ему были конечно противопоказаны. После моей публикации в «Смене» Гавер прислал в редакцию привычную скандальную претензию. Тихое болото журнала, никогда не знавшего таких коллизий, всколыхнулось. Им это очень понравилось: реальная жизнь, реальная борьба!.. Дима позвонил мне в слегка приподнятом настроении, непривычно возбужденный. Спросил, как, мол, принято реагировать-то на это? Я сказала, что надо написать редакционный комментарий с обозначением позиции… который сама и написала. Именно этот комментарий Дима сдал в типографию, а вскоре – умер. К тому времени журнал еще даже не вышел… Но Нина была уверена: «Васькина работа».
Больше для «Смены» я не писала. Мне звонили, я встречалась с главным редактором, даже пробовала что-то написать… И поняла: нет, не могу. Значит, Нина была права. Своим постоянным беспокойством Нина меня защитила, а вот я Диму конечно упустила. Мне и в голову не приходило, что он может подвергнуться атаке Гавера. Но Дима, такой далекий от наших игр, был совсем другой, сидел как в броне в этом капитальном издательстве «Правды»… В свою очередь Гавер отомстил-таки мне «самым неожиданным для меня образом»: он оставил мне чувство вины перед Димой.