10: 57. Автобус довозит меня от небольшого городка Асбеста до Нижнего Тагила. Выхожу, разминаю затёкшие ноги. Всё-таки, ехать 4, 5 часа не так-то просто. Тагил встречает меня пасмурной погодой и мелким моросящим дождём. Не самая лучшая погода для знакомства с одним из шедевров музейной коллекции, но ничего не попишешь. Включая навигатор в смартфоне и фоновую музыку. В плейлист, составленный специально по случаю экскурсии, загружена музыка итальянского Возрождения. Гармоничным и ясным звучанием наполняет моё пространство 36-голосный мотет Й. Окегема. Потрясающее величие и кристальная ясность звучат в каждой ноте. Сначала мелодию проводит один голос, затем её подхватывает второй, третий и так далее до 36-го. Словно перед тобой воздвигают величественный собор, расписанный рукой итальянского мастера. Эпоха Возрождения! Как много дала ты истории имён универсальных гениев, умевших рисовать, писать стихи, сочинять музыку, воздвигать и расписывать соборы! Удивительное время, когда люди искусства и учёные посадили Человека на трон рядом с Создателем. И один из таких гениев – Рафаэль Санти.
В плеере начинает звучать знаменитая канцона для лютни Франческо да Милано. Перед глазами ясно встаёт облик молодого художника, запечатлённый на его наиболее тиражируемом автопортрете. Длинные каштановые волосы, чёрный берет и одеяние, внимательный взгляд чуть печальных глаз, проникающий прямо в сердце. Вспоминаются фразы из романа Мережковского «Воскресшие боги Леонардо да Винчи» о том периоде жизни, когда молодой художник учился у своего великого современника. Как это и должно было быть, пути двух гениев разошлись. Тем не менее, совместное общение двух великих мастеров оставило след в жизни каждого. Словно читая мои мысли, рандом включает «Fantasia, sopra Qunata beltà» того же Милано. Неспешно и доверительно, словно беседа старых друзей, движется незатейливая повествовательная мелодия, сыгранная на гитаре. «Он всех побеждал своей приветливостью и искусством», - вспоминается высказывание о Рафаэле другого итальянского живописца и автора «Жизнеописаний», Джорджо Вазари. Именно любезность, знание светских манер, чувство такта и интеллект привлекали к Рафаэлю на протяжении всей жизни сильных покровителей. И именно это качество – приветливости, обаяния – присуще всем без исключения работам мастера. Они чужды проявления волевых качеств, как многие работы Микеланджело Буонаротти или мистических антитез полотен Леонардо. Каждая работа Рафаэля оставляет в памяти ощущение свежести, чистоты, вдохновенного мастерства и света.
Навигатор рекомендует свернуть направо, но погружённая в свои думы и музыку, я продолжаю идти прямо. Мысленно листаю каталог картин Рафаэля, которые могу вспомнить. Первой, разумеется, выходит образ гениальной «Сикстинской Мадонны». Уже один этот шедевр мог сделать имя Рафаэля увековеченным на все времена. «Сюита Мадонн», созданная за 4 года пребывания во Флоренции с 1500 по 1506 годы: «Мадонна Канестабиле», «Мадонна в зелени», «Мадонна дель Грандука», «Мадонна с безбородым Иосифом», «Мадонна с щеглёнком», «Мадонна дель Пополо», она же Тагильская Мадонна, к которой я сейчас и держу путь. Почему так много Мадонн? Размеренное звучание Requiem a capella Окегема наводит на более спокойные размышления. Отдавая дань тенденции времени, Рафаэль, всё же, чаще Леонардо и Микеланджело обращался к изображению матери Христа. И вообще, женские образы доминируют в его творчестве. Напрягаю память и вспоминаю дальше: «Мадонна в кресле», «Прекрасная садовница», «Дама с горностаем», «Дама с единорогом», загадочная «Донна Велата» («Дама с вуалью»)… Что-то не даёт мне слушать музыку, какой-то неприятный сигнал и голос, который говорит, что я иду на север. Точно. Навигатор. Я о нём совсем забыла! Словно очнувшись ото сна, смотрю в телефон и пытаюсь сообразить, в какой части света я нахожусь. Картины Рафаэля рассеиваются, словно мираж. Я прошла музей два квартала назад. Вот это да! Постепенно спускаюсь с небес на землю и решаю сделать небольшой привал, чтобы додумать свои мысли и точно попасть в музей.
Покупаю в близлежащем магазине воду, сажусь на скамеечку, снова включаю музыку. Немного старомодно, но тоже подойдёт. Этот композитор умер уже тогда, когда 20-летний Рафаэль писал «Мадонну дель Грандуку»[1]. Духовые инструменты натурального строя звучат ещё по-средневековому строго и чуть фальшиво. Но уже в ней ощущается чувственность, не проявленная столь открыто в эпоху господства карающего Бога. В 11 лет Рафаэль Санти остался сиротой и более-менее душевное общение он нашёл в переписке с братом своей матери. Однако утрата главного человека в жизни в раннем возрасте отразилась в бесконечном стремлении художника вновь и вновь изображать молодую прекрасную женщину в окружении детей. Но чем-то особенно притягателен образ Мадонны с вуалью. Он не похож на остальные. Надо попытаться приблизиться к разгадке этого феномена. Музыка в этот момент заканчивается, и я встаю с намерением дойти до Музея изобразительных искусств.
Ну вот, наконец, и он. Внутри уютно, красиво. В глубине галереи чернеет рояль. «Интересно, на нём разрешают играть?» - думаю я. Мимоходом разглядываю встречающиеся по дороге картины Тропинина, Репина, Крамского, Шишкина, Левитана… Но где же Мадонна Рафаэля? Как чудно, что она из глубинки Италии попала к нам на Урал. Просто невероятно. Как так получилось? В конце зала проводится экскурсия. Спешу туда. Приятная молодая женщина рассказывает историю шедевра. Слушаю сначала рассеяно и не могу оторвать глаз от картины. Вот она – «Мадонна дель Пополо», «Мадонна с вуалью» или «Тагильская Мадонна». В чём её несхожесть с другими Мадоннами? Со времени написания первой художественной картины (не иконы) на сюжет Святого семейства, было создано сотни тысяч полотен на эту тему. И всё же, Мадонна дель Пополо» Рафаэля притягивает сильнее. Может быть потому, что младенец Иисус на ней играет с матерью, а не просто статично сидит у неё на коленях, как на многих картинах? Концентрирую своё внимание на рассказе экскурсовода.
В 1508 году молодой итальянский художник Рафаэль Санти, только что завершивший свою «Сюиту Мадонн» и работавший над росписью фресками Станцы дела Сеньятура, получает новый заказ от папы римского Юлия II на сюжет Святого семейства. Работа была выполнена мастером менее, чем за год и после одобрения папы размещена у центрального алтаря церкви Санта-Мария-дель-Пополо, где она провисела до 1591 года. «Ни одна деталь на картинах такого типа не появляется случайно», - думаю я. И словно ответ на мой вопрос, экскурсовод объясняет нам, что вуаль – это символ плащаницы, которой после распятия мать обернёт тело своего умерщвлённого сына. Слушая речь экскурсовода, продолжаю разглядывать картину. Вот в углу, в тени примостился Иосиф. Почти на всех работах такого типа он мрачен и угрюм, предчувствуя неминуемую беду. Даже не могу вспомнить картину чьей-либо кисти, чтобы на ней Иосиф радовался. Снова возвращаюсь к объяснениям экскурсовода.
Судьба «Тагильской Мадонны» оказалась нелёгкой: она постоянно меняла своё «место жительства»: до 1791 года она висела в той церкви, для которой и была написана. Затем отправилась путешествовать: сначала 17 лет погостила у кардинал Сфондрати, замет переселилась в частную коллекцию Боргезе, где пробыла 42 года. По прошествии этого времени собрание Боргезе дважды подвергалась разграблению. И если в первый раз «Мадонну дель Пополо» удалось вернуть на своё место, то во второй раз шедевр затерялся в просторах Италии. Чтобы вернуть коллекции Боргезе утраченное достоинство, его наследники заменили «Мадонну с вуалью» копией и надеялись, что ловко провели мир искусства. Однако любой обман рано или поздно открывается. И в 1924 году в Нижнем Тагиле на чердаке одного из демидовских домов была найдена оригинальная картина Рафаэля, вернее, её часть. «Совсем как в истории с рукописью «Страстей по Матфею» Баха», - думаю я. Только Мендельсон нашёл всю рукопись. Разглядывая полотно, слушаю дальше.
«Интересно, а какие чувства испытывал директор Нижнетагильского краеведческого музея, Александр Николаевич Словцов, которому перед самым открытием Музея изобразительных искусств в 1924 году завхоз металлургического треста, Иван Васильевич Колеватов, принёс часть картины с подписью гениального итальянского художника?», - продолжаю размышлять я, слушая рассказ экскурсовода о событиях начала ХХ века. Несмотря на то, что картина была найдена не целиком и её не успели реставрировать, она была выставлена на открытии музея как величайшая культурная ценность. «Занятно, - думаю я, - а у нас в Асбесте что-то подобное находили или нет?» Простое логическое умозаключение помогло Ивану Васильевичу Колеватову, нашедшему первую часть картины, использованной в качестве подпорки на лестнице, найти и вторую часть: шедевр Рафаэля использовался в качестве стройматериала в демидовском особняке. Обе доски соединили вместе, привели в порядок и выставили уже возрождённую Мадонну, которую жители города окрестили Тагильской.
Похоже, у этой истории очень славный Happy End. А сколько подобных картин было безвозвратно утеряно подобным образом, рукописей сожжено и переписано на другие тексты? Но главный вопрос ещё не находит ответа в неспешной речи экскурсовода: как из Италии картина попала в Тагил? Разумеется, Демидов контактировал с Европой, имел большие накопления и мог с лихвой прикупить для своей коллекции парочку подлинников. Но верны ли мои догадки? Слушаю дальше.
Одна из версий звучала достаточно романтично и претенциозно, но имела мало факто логических подтверждений. Дескать, Матильда Бонопарт актом дарения картины Рафаэля Анатолию Николаевичу Демидову компенсировала украденные у него фамильные ценности. Однако эта версия растворяется, как мыльный пузырь, когда мы узнаём о том, что Анатолий Николаевич всё же получил свои драгоценности назад, и, стало быть, никаких переговоров о компенсации не было. Другая, гораздо более правдоподобная версия, рассказывает о том, что полотно Рафаэля прислал в Нижний Тагил Николай Никитич Демидов, купив её у неизвестных монахов. Сам Демидов не раз подтверждал эту версию в переписке. Однако я чувствую здесь некий подвох – для меня не является убедительным та версия, которую провозглашают с завидной регулярностью. В этом есть что-то подозрительное. Как будто люди сами себя убеждают в том, что это правда. Да и потом – зачем Демидову встречаться с монахом? Что их связывало? При каких это произошло обстоятельствах? В душе назревает детектив. Размеренная речь экскурсовода не предвещает драмы или трагедии в данной истории. Но чем дальше я слушаю её, тем больше вопросов у меня возникает.
Почему на фризе бывшего дворца Е. П. Демидовой-Трубецкой на вилле Сан-Донато в Одессе был изображён Рафаэль? Ведь именно Елена Петровна Демидова-Трубецкая в 1910 году поделилась с бежавшим из России фотографом Мироном Гроссманом информацией о том, что в коллекции её деда хранится подлинник Рафаэля из Урбино, который хранится в заводском посёлке. Видела ли сама Елена Петровна эту картину, или довольствовалась тем, что знала о фамильной ценности? Только ли почитание гения итальянского художника сподвигло потомка Демидова отдать распоряжение на создание барельефа Рафаэля? В этом кроется какая-то тайна. В мире больших людей ничего просто так не бывает.
Экскурсовод с группой уже давно переместились в соседний зал. А я продолжаю стоять около картины, прокручивая в голове всё, что услышала. Как много в этой истории странностей. И не в частных масштабах. А на уровне государства. Чего стоит только отказ от атрибуции картины Государственного музея имени Пушкина в то время, когда подлинность полотна была подтверждена живописцем, искусствоведом и реставратором, Игорем Эммануиловичем Грабарём! Несомненно, в этом были замешаны наследники Боргезе, которые никак не могли принять того факта, что в их коллекции хранится не подлинная работа Рафаэля. Группа французских банков, одними из руководителей которых были представители семьи Боргезе, в плане софинансирования проекта строительства газопровода «Уренгой–Помары–Ужгород» выдвинули Советскому Союзу особые условия. К числу оных было предложение отказаться от атрибуции более ста произведений искусства, хранящихся в советских музеях. Список содержал и несколько полотен Рафаэля. Советская сторона полностью удовлетворила просьбу европейских партнёров.
Прохаживаюсь по пустой галерее. Моим шагам гулко вторит эхо. Зачем так драться за это полотно, пытаясь его обесценить и утверждая, что это либо копия, либо картина, написанная учеником Рафаэля? Только ли семейные амбиции? Или же есть более серьёзные аргументы, как в коде да Винчи? В зал входит новая экскурсия. Я отхожу от картины, чтобы не мешать новым посетителям любоваться шедевром. Но мысли меня не оставляют в покое. Списочный состав копий этой картины на момент создания книги И. Э. Грабаря, насчитывал 65 работ. И все 65 владельцев в один голос утверждали, что именно они являются обладателями оригинальной «Мадонны с вуалью». «Ну естественно, - внутренне усмехаюсь я, - кому же приятно думать, что в его собрании подделка, да ещё и купленная за большие деньги, наверное?». В памяти всплывают скандальные истории с подделкой «Ночного дозора» Рембрандта и покупкой скрипки русским графом, якобы сделанной гениальным Гварнери. В действительности, она оказалась искусной подделкой нашего отечественного крепостного музыканта, Ивана Батова.
Очередная экскурсия уходит из зала и тут я замечаю, что начинает темнеть. Надо найти вокзал, если рейсы до Асбеста ещё есть. Подхожу ещё раз к картине, чтобы покрепче запечатлеть все мельчайшие детали и разгадать её тайну. Но полотно безмолвствует. Мадонна всё с тем же выражением спокойной радости играет с младенцем Христом, всё так же угрюмо молчит в углу Иосиф… У меня нет ключей к разгадке этой работы. С сожалением выхожу на улицу. «Простите, где вокзал», - спрашиваю я у случайного прохожего. «Вон там», - показывает мне пожилая женщина. Машинально иду в указанном направлении, продолжая вспоминать речь экскурсовода.
В конце 50-х и начале 60-х поисками картины занималась гражданка Италии с русской фамилией Олсуфьева. Неоднократно она пыталась получить разрешение на въезд в СССР, но каждый раз ей отказывали без объяснения причин. Но причины, тем не менее, были. Дарья Васильевна Олсуфьева (кстати, прапраправнучка императора Александра I) являлась женой Юнио В. Боргезе, известного итальянского фашиста, а после Второй Мировой войны лидера итальянских ультраправых. Юнио Валерио Сципионе Боргезе был потомком того самого кардинала-коллекционера Боргезе, который некогда купил «Мадонну с вуалью» для своей галереи искусств.
В 1960-м Олсуфьева написала письмо И. Э. Грабарю. Но так как Игорь Эммануилович уже умер, письмо вернулось в Рим. Что было в нём написано, неизвестно. Через три года Дарья Олсуфьева погибла в автокатастрофе, а её личный архив бесследно исчез… «Личный архив исчез…», - повторяю я, словно сомнамбула и останавливаюсь. Всё это очень странно. Автокатастрофа и исчезновение личного архива выглядит как заметание следов и устранение нежелательных свидетелей. Но зачем это делать? Не проще ли, в таком случае, спрятать картину, если она содержит такую информацию, из-за которой можно отменить атрибуцию и подвести человека под гибель? Перед глазами снова встаёт образ «Святого семейства» Рафаэля. Свет, идущий от младенца Христа, озаряет Мадонну и отбрасывает слабый свет на Иосифа… Просто не хочется верить в подобные вещи и додумывать концепции до конца! А между тем из-за произведений искусства довольно часто происходят события, ещё более драматичные. Знать бы разгадку наверняка…
Стряхнув с себя оцепенение, добираюсь до вокзала. Кассирша ворчит, продавая мне последний билет. Уже совсем темно и, включив итальянских музыкантов себе в наушники, я моментально засыпаю. На внутреннем взоре я вижу Тагильскую Мадонну, окружённую другими полотнами Рафаэля и где-то вдалеке слышится голос экскурсовода, который бодро говорит о том, какие города России посетил ранний шедевр итальянского мастера - Калининград, Липецк, Казань, Тобольск, Новосибирск, Южно-Сахалинск, Владивостоке… «Deo Gratias» - «Бога благодарим» - звучат в наушниках слова 36-голосного Мотета Йоханеса Окегема. Гармоничное звучание стройного хора убаюкивает меня. Мадонна дель Грандука, Мадонна в зелени истаивают, словно дым. Погружаясь всё глубже в сон, я слышу весёлый смех младенца Христа и вижу лучистые глаза его матери, Мадонны дель Пополо…
[1]Речь идёт о нидерландском композиторе, Якобе Обрехте.