Круглов, чертыхаясь, захлопнул капот не заводившегося «москвича»:
- Поехали на общественном!
Первое время шли молча. Мерзость в виде осадков не располагала к беседе. Круглов широко шагал и курил в кулак. Караваев натянул ворот растянутого свитера на подбородок. Резиновые сапоги на нем были большего размера, не сидели на ноге, и при каждом ускорении издавали гулкое хлюпанье.
- В газетах пишут, что нужно стремится быть частью общества, - хмуро начал Круглов, - а ты, Толик, считаешь себя частью общества?
- Понимаете, Николай, в данном случае объективность неуместна. Даже при всеобщей объединяющей государственной социальности у нас разный уровень культуры. Меня, к примеру, в детстве учили играть на скрипке, а Вас - открывать консервы…
- Хамишь, Караваев, - грозно перебил Круглов.
- Я не в обиду. Просто меня учили бережно относится к своим пальцам, а Вас - не бояться даже их частичной потери. Итог: я излишне грамотен, но беден. Вы - зарабатываете даже на чужом горе, имеете высокую калорийность продуктовой корзины и на Вас с обожанием смотрят дети, когда зубами открываете им лимонад.
- Зато ты жалуешься профессионально и самоотверженно неразборчив в выборе алкоголя. Нет, ты не нерв общества, Толик. Ты - вросший ноготь. Вроде свой, а мешаешь. Человеком нужно становиться. А то в Новый год все будут просить подарки, а ты - прощения, как всегда.
Они пересекли площадь и направились к автобусной остановке. С афишной тумбы зазывал к себе на «только один вечер!» чей-то заслуженный деятель с пририсованными, как водится, лихо закрученными усами, гематомой под левым глазом и провалом передних зубов. Он открыто и широко улыбался, не взирая на глумление.