Читайте Часть 1 повести "Яростный стройотряд" в нашем журнале.
Автор: Александр Лышков
По бригадам их распределили как-то не по-людски. По-другому не скажешь. Раскидали так, что в каждой бригаде оказалось не более двух одногруппников. Как будто трое – это уже какая-то опасная критическая масса, что особенно характерно для русского человека. И кому, как это не знать, как их будущему командиру с «исконно-русской» фамилией Меллер. Учиться она ещё, худо-бедно, в состоянии, но работать – ни в какую. Тем более, топором. Видимо, вместо этого она тут же начинает точить какие-то загадочные лясы об эти самые топоры, чем тупят их бесповоротно. А эти трое, явившиеся позже других и не успевшие ещё как следует просохнуть не только снаружи, но и внутри, наверняка должны быть разведены на расстояние пушечного выстрела друг от друга.
Меллер с какой-то яростью и садистским удовольствием принялся в очередной раз тасовать свой личный состав с учётом вновь открывшихся обстоятельств. И кто этих командиров только искусству управления учил, этому менеджеризму? Это новомодное словечко тогда только появлялось в обиходе некоторых педагогов, подспудно тяготеющих к свободомыслию и диссидентству. Официально же к нему относились с некоторым пренебрежением, как к западному аналогу давно известной здесь науки партийного руководства. А один институтский приятель Олега, выпускник спецшколы с углублённым изучением иностранных языков, и вовсе утверждал, что слово «менеджер» происходит от итальянского «mennaggiare» – обрабатывать, или, что ещё того пуще, искусства управлять лошадью. Олегу «повезло» больше остальных – он в бригаде и вовсе никого не знал.
Проводы поезда, в котором ехал районный стройотряд, состоявший из десятка линейных, сопровождались исполнением недавно прозвучавшей в одной из телепрограмм и сразу же ставшей популярной песней Градского «Яростный стройотряд». Это странное словосочетание мгновенно подхватывается его будущими бойцами и становится, что сейчас называется, «мемом». Яростный командир, яростный бригадир, яростный мой-до-дыр. Это – про полосатый, с прорехами, тельник под стройотрядовской курткой, ещё один предмет гордости его обладателя. Потому, что он «мой», и, судя по заштопанным дырам, уже не первый год. Основной же предмет этой гордости – сама курточка со значком ВССО, желательно тоже потёртая.
Название посёлка, где им предстояло жить и работать, несло в себе лёгкий романтический флер, символ комфорта и безмятежности, совершенно не располагающее к труду. Янега. Произнесённое протяжно, – Я-нега – оно как бы приглашало подремать и беспечно понежиться в лучах теплого солнца, оставив в стороне мирские заботы.
Барак, где они разместились, стоял на самом краю посёлка. Это пожилое строение приняло их, как старых знакомых. Здесь проводило лето уже не одно поколение трудовых десантников, и, похоже, их повадки были ему хорошо знакомы. Главное – прикрывать двери за собой и не оставлять сквозняков, уходя на работу, и не сильно ворочаться по ночам на панцирных матрасах – этим только дай волю. Мне же много не надо: живите себе по-людски и в постелях не курите, и будет вам покой.
Так, казалось, немного ворчливо, по-старчески увещевали его половицы, поскрипывая под ногами новосёлов. И бойцы, словно вняв его уговорам, старались строго придерживаться этих негласных правил.
Работами на объекте руководил Пантелеймон, прихрамывающий на одну ногу пожилой дядька из местного леспромхоза. Хмурый и неразговорчивый, он уже на следующее утро, на общем построении, провёл первый инструктаж. Он пояснил устройство лежневой дороги – а именно этот объект был их основной заботой – и в двух словах описал правила подбора и затёса стволов для неё.
– Снизу продольно идут слани – пукИ из тонких деревьев, которые можно на болотину лОжить прямо с ветками. – С лексикой у Пантелеймона было всё в порядке.
– Поперёк на них шпалы из толстых стволов, – продолжал он, затянувшись подобием самокрутки, – в которых делаем два пропила для колёсоводов. В них и ложим хлысты, но перед этим их сверху затёсываем. Комли чередуем с вершками.
– Куда хоть дорогу то строить будем? – поинтересовался один из бойцов.
– А никуда.
– ???
– Это просто дорога к лесосекам. Рядом с ней будут делянки под вырубку.
Строить дорогу в никуда никого не вдохновило. Это как строить тот же коммунизм. Ты его строишь, идешь нему неустанно, а он от тебя отдаляется, словно горизонт. И уже вроде бы, подошли обещанные времена его наступления, а он всё там же, где и был – в розовой дымке заката. Почему заката? Да потому, думал Олег, что мы всё время пытаемся догнать и перегнать этот пресловутый запад, ориентир прогресса, а он всё время на шаг-другой впереди остаётся. Это как в парадоксе про быстроногого Ахиллеса и черепаху, только здесь каждый мелкий черепаший шаг оборачивается гигантским качественным скачком. Не успели мы освоить производство транзисторов и немного расслабиться, как те уже перешли на микросхемы. Добрались до микросхем, а там уже монокристаллы для квантовых компьютеров. В общем, когда нет конечной, чётко осязаемой цели, движение вперёд, как и работа, утрачивает свой побудительный мотив.
Что и говорить – озвученная перспектива удручала, и производительность труда страдала вместе с этим, даже не успев набрать обороты. Лучше бы свинарник поручили строить, что ли…
Что делает наш человек в подобных условиях? Правильно, ищет утешение известным образом. И вот уже на третий день по прибытии в посёлок, даже не успев толком обустроиться в бараке, все решают в одном из его помещений организовать бар. Дело берут в свои руки «офицеры» – несколько пятикурсников, уже сдавших госэкзамен по военной кафедре. Руководит и организует дело Скробат – крупный улыбчивый добряк с богатым набором русских народных прибауток и грузинскими корнями в анамнезе. Он лично выбирает самые крупные стволы сосен, из которых предстоит напилить брёвнышки для стойки бара и для сидений.
Пантелеймон с грустью наблюдает, как в кузове машины исчезают отборные заготовки для шпал. «Салун», говоришь? Ну, раз надо, так надо.
И вот уже через день «Saloon» принимает первых гостей.
За стойкой бара, понятное дело, Скробат. В руках – черпак, под стойкой – молочная фляга с пуншем. Из динамиков доносится July Morningот «Uriah Heep». Символично: за окном – это самое то время и есть. Стоимость выпивки – один рубль. В желающих недостатка нет. Дело пошло.
* * *
На исходе первая трудовая неделя. Уже заживают первые кровавые мозоли от лопнувших на ладонях пузырей и ноги притерлись к сапогам. Олег сидя у прилавка с порцией его фирменного пунша, донимает Скробота. Тот, как настоящий бармен, обычно в курсе всего происходящего.
– А что это Пантелеймон наш какой-то нелюдимый: взгляд недобрый, затравленный. Особенно в лесу голову в плечи вжимает.
– Поговаривают, что он в войну ещё пацаном сотрудничал с полицаями, потом сидел в лагерях. И для него слово «лес», наверное, с одними партизанами и с каторжным трудом ассоциируется.
– Тогда понятно.
Пантелеймон и вправду на лежнёвке долго не задерживался. Прибудет с утра на место, прикинет будущий маршрут дороги, даст ориентиры для трелёвщиков и сразу назад, пока машина ещё не уехала. А если задержится по необходимости –мастера, там, начнёт подробно о новой задаче инструктировать, или в очередной раз объяснять нерадивому бригадиру порядок замены цепи на пиле, то тут вдруг как-то собьется и замолчит на полуслове. И в чащу глазами – зырк. И с первой же оказией тут же убывает. Кто ж его сюда пристроил, несчастного? Или сам напросился, карму отрабатывать?
Поход в сельскую баню – приятный субботний ритуал. Здесь можно не только распарить косточки, прогреть забитую от постоянной работы топором поясницу, но и постирать кое-что из одежды. Среди недели белье обычно никто не стирает, не говоря уже о портянках. А они стоят того, чтобы на них остановиться отдельно.
Портянки – это непременный атрибут нижнего белья лесоруба, причём самого нижнего. Того, что защищает казённую обувь от повреждения ногтями. Они тут, в лесу, как тот подшёрсток у зверей, словно чувствуют, что наступает самая их золотая пора. Генетическую память не обманешь: в городе за ними такого безобразия как-то не отмечалось. А здесь растут без удержу, и всё тут.
Материал для портянок выдавался регулярно, но бойцов этим особо не баловали, поэтому в отсутствии смены уже на третий день они вставали колом. Их подгонка к ступне требовала усердного разминания для возвращения материалу былой податливости. Поэтому, когда выдавалась свежая фланель, ей радовались, чуть ли не как стипендии.
Каждый отрывал от полотна пару кусков нужного размера, лишнего никто не хапал. Намотаешь с избытком – сам же потом и пожалеешь.
В первые дни все с уважением присматривались к мастерам этого дела, к тем из них, кто уже отслужил в армии, и для кого слово «портянка» было не экзотикой и не ругательством, а залогом здоровья. Неправильно намотанная, она становились причиной дискомфорта, грозящего кровавыми мозолями, набиваемыми уже чуть ли через пять минут после лёгкой прогулки в сапогах. Кстати, сапоги им выдали особые.
В природе существует семь видов сапог: солдатские, офицерские, кавалерийские (со шпорами), охотничьи, огнеупорные, женские (с молниями и на каблуках) и какулесорубов. У стройотрядовцев были именно последние, с прочной пластиковой вставкой в районе пальцев. Даже толстая грубая кирза не способна противостоять лёгкому удару топора, и эта их особенность конструкции сослужила многим неплохую службу. Уже к концу первой недели почти у всех новоявленных «лесорубов» носки сапог были нещадно иссечены топорами, и через прорехи в кирзе тонким прищуром ослеплённых кошачьих глаз проступали полоски белёсого кевлара.
Главным знатоком и специалистом грамотной намотки портянок слыл Серёга Васильцев. Круглолицый и жизнерадостный, он чем-то напоминал поросёнка, и совершенно, что к нему быстро прилипло прозвище Пятачок. Ветеран срочной, он с видом заслуженного дембеля делился сокровенным знанием с новобранцами.
– Да не так, чудила. Повторяю ещё раз: ставишь ногу вот сюда, на край портянки, короткий конец нахлёстываешь на пальцы, а длинный аккуратно наматываешь вокруг ступни, словно кулёк сворачиваешь. С леденцами марки «дюшес».
Васильцев любит, когда всё делается аккуратно и правильно. В его действиях, как и в прикроватной тумбочке, всегда всё продуманно, размеренно и разложено по полочкам.
– Мотаешь по часовой стрелке – этот момент особо принципиален, поскольку природа любит именно правое вращение. Доказано, что на человека торсионные поля с такой закруткой действуют исключительно благотворно (и где он только этой ахинеи нахватался?).
– Доходишь до голени и её конец заправляешь вот сюда, внутрь, чтоб не размоталась. А ты что изобразил, дарование молодое? Какие-то жгуты да восьмёрки, и всё не в ту сторону. Твоя фамилия не Кулибин, случайно? Левша, говоришь? И того не легче, ещё один Маккартни на мою задницу! Учись через зеркало!
В бане первым делом разбирают тазики – на всех может не хватить – и наливают в них воду, похолодней. И только потом – в парную. Вылетают оттуда в клубах пара и обливаются с наслаждением, покрякивая. Благодать!
Внезапно раздаётся истошный вопль. Это Майкл, Миша Спиридонов, сослепу (очки предусмотрительно оставлены в раздевалке, чтобы дужки в парилке не оплавились) схватил шайку Пятачка и опрокинул на себя. А там – крутой кипяток!
Пятачок любит попариться основательно, без этих ваших дешёвых понтов и гусарских обливаний. Кипяток же в тазик набирает потому, что смешивать холодную с горячей водой плохо – в этом случае нарушается «внутренняя структура воды и падает её энергетика». К моменту его окончательного расставания с парилкой кипяток в шайке достаточно остывает, и теперь в самый раз этой правильной водичкой помыться, а затем и ополоснуться. А тут такая незадача – набирай теперь заново и жди, пока остынет. А смешивать ему, видите ли, неправильно! А Майкла кипятком – правильно?
У нашего приятеля лоб, нос и уши моментально краснеют и чуть ли не с треском расстаются с кожей. Хорошо, хоть остальные выступающие части тела, за исключением, разве что, одной, защищены бурной порослью, а то и им бы не поздоровилось. Впрочем, Миша пока не женат, и, судя по тому, как он настороженно и с любопытством ведёт себя в раздевалке, даже целомудрен. Поэтому до свадьбы, как говорится, всё, что надо, заживёт. Главное – руки целы: он ими шайку держал. Значит и топор удержит. А то, что уши трубочкой – не велика потеря. Музыкальным слухом он и без того никогда не отличался, а команду на обед вряд ли пропустит. А пропустит – так ещё и экономия.
– Какая сука кипяток мне подставила! – истошно орёт Майкл и несётся в душевую, к живительным струям, сметая всё на своём пути. Он уже понимает, чья это шайка, но о своей ошибке не помышляет – и так ясно, что это очередной подвох со стороны друзей. Любят они Мишу разыграть, гады. И, хотя он обычно реагирует на подобные розыгрыши добродушно, перебирать с этим не стоит, поскольку что он как лось здоровенный. Да что там лось – целый медведь. Зацепит, походя, – мало не покажется. И сейчас нашему Пятачку на глаза этому Винни Пуху лучше не попадаться.
Откис Миша под душем, улёгся его гнев. Да и шайку он свою обнаружил по соседству. В общем, свезло тогда нашему Пятачку. Но впредь с Мишей ходить в баню он зарёкся.
* * *
Сегодня потеряли очередного бойца. Порубил себя Валера Дубнов из бригады Олега. Валера – парень обстоятельный, да и комплекция у него внушительная: при среднем росте весит далеко за центнер. Потому лишние движения он избегает и старается со всем управиться, не сходя с места. Отсюда и беда с ним вышла: топор отскочил от сучка, как это нередко бывает, когда слегка промахнёшься и топор этот плохо в руках держишь. Ну и вошёл он ему в мякоть голени чуть выше сапога. А такое вряд ли приключилось бы, не сиди он поверх этого самого бревна – ногу перекинуть было ему лень.
Зрелище, скажем так, не для слабонервных. Был бы наш лесоруб сухощав – кость бы точно задело. А тут обошелся он одной только малой кровью. Граммов триста, не больше. Жировая прослойка ею мало наполнена, и к тому же довольно вязкая это штука. Она силу удара и поглотила. Вот уж точно, не было бы счастья, да несчастье помогло – Валеру тяготит его полнота. А цвет сала весьма неаппетитный на вид. И бугристое оно какое-то, как нутряное. Олег такое на рынке видел. Нет, хирургия точно не про него.
И ведь говорит им мастер каждое утро: рубишь сучья или тешешь бревно – держи ноги по другую сторону от него. Чем бы бревно не тешилось – вторит ему Шура – лишь бы не плакало то, что его тешет. А им хоть кол на голове, опять же, теши. Показывай, не показывай, как ноги держать надо – всё едино! Думают, обойдётся. Вот и этот сидел беспечно, что казак нестроевой на отставной кобыле, и тюкал перед собой. Не про него эти сказки. Дотюкался! Хорошо, хоть не плачет, как учит Шура. Впрочем…
– Лесорубы, наточите топоры! – внезапно раздаётся на весь лес Валерин вой. Это он так шок, который он вдруг испытал при виде рваной раны, пытается знакомой песней вытеснить. Молодец, подходящую тему вспомнил, память в порядке. Так ведь лучше бы инструктаж помнил.
Олег припоминает, что он тоже не образец послушания. Ещё в первые дни он сам чуть не стал жертвой пренебрежения к технике безопасности, когда сброшенное его товарищами по бригаде бревно с плеч – один из них споткнулся о кочку – чуть не раздробило ему ключицу. С тех пор он брал его исключительно на то же плечо, что и партнёры, и старался оказаться в средней части ноши, уже зная, что в противном случае в критической ситуации из-под конца бревна просто уже не успеть вывернуться.
Ну, а неделей раньше увезли в больницу одного трудновоспитуемого. Из тех, что прикомандировали к ним в каждую бригаду по договорённости с районным отделением милиции. На перевоспитание. А у бойцов отряда об этом кто-нибудь спрашивал? И, потом, это же отряд не пединститута или училища МВД. Хотя, последние с теми быстрее бы управились. По-свойски.
Все эти «трудные» живут в одной комнате, в ней же, судя по всему, и перевоспитываются, ни с кем больше не общаясь. И чем они там занимаются, одному богу известно. Комиссар их тоже стороной обходит. Красавец!
Короче говоря, трелёвочный трактор наехал на конец хлыста и вздыбил его комель. Этот бедолага, к несчастью, оказался в зоне его поражения. Стволом парню угодило в грудную клетку и изрядно помяло рёбра. Хорошо, что по голове не досталось, слегка зацепило ухо. Впрочем, может быть дурь оттуда и вышибло бы немного. Хотя но на остальных это странным образом подействовало. Присмирели на время и стали потише. А пострадавший теперь перевоспитывается в компании медперсонала местной больнички. Наверное, ни о чём уже не сожалеет.
А зато теперь все исправно носят оранжевые каски, не снимая их даже на перекурах. А то ведь совсем было расслабились, и если и не оставляли эти пластмассовые уборы в автобусе, то снимали их после появления первого же пота. И напрасно мастер грозил нарушителям штрафом – уже через полчаса по прибытии сюда, гигантские блестящие апельсины то там, то здесь украшали ветки берёз. Нет, господа, не зря лесоповал зевак и вольнодумцев не любит, думает Олег. Потому они и попадают сюда, как правило, по принуждению. А к инструкции лесорубу стоит относиться с уважением. Видимо она, как и боевой устав ВМФ, тоже писана кровью.
А, может, всё это не случайно, и эти своенравные топоры и вздыбленные комли и есть тот самый Гилановский рикошет?
* * *
«Saloon» перестаёт приносить выручку. Посетителей маловато. Поиздержалась публика. Скробат идёт к Меллеру, и они долго о чем-то судачат. На следующий день на общем построении командир сообщает отряду о своём решении ввести премиальные по итогам соцсоревнования за неделю. По пятёрке каждому члену бригады-победительницы! Гениальное решение! Читать молнии от комиссара об очередном рекорде той или иной бригады всем уже наскучило. А тут – материальное стимулирование. Совсем другое дело! Не беда, что капиталистические отношения запускают свои ростки в теле иной социальной формации. Это временная мера. Вот построим коммунизм, и сразу всем по потребностям.
Какое-то время это работает, но вскоре и инициатива себя исчерпывает. Побеждают почему-то всё время одни и те же, да и сражаться лучше не против кого-то, а за что-то, причём вместе. Неужели командир не понимает, что это совсем не тот стимул, который способен поднять их на трудовой подвиг? Ведь они приехали сюда с конкретной целью. Многие живут в общежитии и плохо сводят концы с концами. Так ты добейся выгодного заказа у подрядчика, очерти фронт работ, поставь всем ясную цель и хотя бы время от времени вникай в процесс и включай голову, если она есть. Но его цель, видимо, несколько иная. И тут не просто дорога в никуда, но и работа, судя по слухам об уже заработанном, ради самой себя.
Но пока больше всех нововведению, похоже, доволен тот же Скробат. Мысленно он уже проложил свою лежнёвку к заветной делянке. И тем же вечером, когда командир сообщает о премиальных, он начинает обслуживание в долг. И, может быль по чистому совпадению, из его магнитофона несколько раз за этот вечер звучит давно забытый хит «Sixty tons» о мытарствах простого шахтёра, в котором рефреном звучит сакраментальная фраза «I owe my sole to the company store». Дескать, парень заложил душу корпоративному магазину. Где он только его откопал? Как знал…
И – удивительное дело – победителем соревнования первую же неделю оказывается бригада, в которой тоже трудится тот же Скробат.
– Как вам удалось за день кинуть пять звеньев дороги при норме в три? – терзает Олег в пятницу вечером своих приятелей, которые из той же бригады.
– Только никому! – заговорщически переходит на шёпот Пугачёв, оглядываясь по сторонам и подмигивая Шперову.
– Ясен перец!
– Мы заранее шпалы на пять звеньев напилили, и хлысты заготовили.
– А за предыдущие дни какая выработка была?
– Ну укладывали по паре штук за последние три дня, и что? Так на нашем участке сплошная болотина, и к нему коэффициент применялся, чтоб в норму уложиться.
– Что ещё за коэффициент такой? Первый раз слышу. А у нас что, не болотина? Ну и жучары! Небось, Скробат мастера правильно обработал? Короче, с вас причитается!
На следующую неделю бригада в опять в победителях. Перекинула через лесной ручей мост в четыре наката, который пошёл в зачет теперь уже за целых шесть звеньев с учётом тех же непонятных коэффициентов. Народ начинает роптать: кто их там только выдумывает!? Мастер ссылается на Пантелеймона. Олег как-то видел, что Скробат на делянке его своим грогом тоже привечал. Говорил, что рассчитывался за материал для бара.
Пора это дело прекращать!
* * *
Сегодня пятница, и бар работает в своем обычном режиме. Можно пропустить порцию-другую грога. Этот напиток выходного дня, в отличие от пунша, обладает повышенной крепостью. Своим Скробат может налить его и в остальные дни недели. Но своих же в отряде большинство, не считая девчонок и воздерживающихся.
К числу последних относится Андрюша Ворохов. У этого с алкоголем довольно странные отношения. Вообще то он – просто какая-то ходячая совесть группы, в которой учится Олег. Да что там группы – отряда, где попадаются ещё те зубры, не считая трудновоспитуемых. В общем, следящий за порядком. Это при его то росте в метр с кепкой! Но в его голосе и в манере обличать есть какая-то непоколебимая уверенность в своей правоте, и к нему все прислушиваются. А вот, выпив, он добреет, перестаёт везде искать справедливость и защищать обиженных.
Зная эту свою особенность, Андрюша старается не употреблять. Иначе миром начнёт править зло и воцарится безнаказанность. Впрочем, пьянство, как таковое, он винить во всех грехах не склонен, и к пьющем терпим. Да и курящих не осуждает, хотя сам ни-ни.
Олег заходит в бар и столбенеет. Небо даёт крен, земля слегка содрогается и уходит из-под ног. Олег хватается за косяк: похоже там, внизу, сегодня ликование: Ворохов сидит в углу и курит сигару! Рядом кружка с фирменным напитком от Скробата (и что же такое он смешивает в своей фляге?), но его лицо привычного благодушия, свойственного его состоянию лёгкой эйфории от выпитого, не излучает. В нём, скорее, угадывается некоторая растерянность и даже безысходность. Ну и дела! Это что же должно было случиться, чтобы Андрюша предался пороку? И где он только раздобыл сигару в такой глуши!
Олег перебирает в памяти события дня. Да, вроде, ничего особенного. Хотя вечером, при подведении итогов недели, Меллер опять назвал победителем соревнования бригаду Пети Сорокина. Бригада Шуры Игонтьева, в которой наш Андрюша, за неделю намахала топорами не меньше, если судить по общему количеству звеньев. Или опять пресловутые коэффициенты?
Эх, вот бы Ворохова к ним комиссаром! Нет, не тем, который за агитку отвечает, а настоящим. Он бы тогда навёл порядок в этой артели строителей дороги неведомо куда. А ещё лучше – командиром. А то у нашего Меллера глаза всё время бегать начинают, когда разговор о деньгах заходит. Эх, не видать нам здесь заработка, как пить дать не видать. Хотели нарубить себе деньжат немного, но разве с этими ухарями тут кашу сваришь! Они-то себе нарубят, вот только топора держать им в руках ни разу не приходилось. И ладно бы, отруливай себе на карман, кто же против? Так ведь надо ещё и наряды грамотно закрывать, чтобы людям хватило.
Говоря о них, он имел в виду руководство отрядом. Кроме командира и комиссара, был ещё и мастер. Его функции Олегу были неясны. Ну понятно, там, техника безопасности. Ну а ещё? Мастер чего – топорного удара? Фигурного запила? Кстати, о запиле. Ну да, было дело, запил мастер. Но это, наверное, от скуки и от щедрости бармена. Потому как мастерить в лесу особо не приходится, уж больно технология лесоповала нехитрая. Или от того, что наряды плохо закрываются – а это, как ни крути, его главная забота, на пару с командиром. А в этом они звёзд с небес не хватают. А почему, спрашивается? Комсомольский набор в ущерб профессиональному отбору. А смотреть на них грустно. За бахвальством и лозунгами неприкрытая серость…
А что касается нарядов, то это песня отдельная, хотя то же лыко в строку, говоря о профессионализме. Вот, к примеру, строишь ты какой-нибудь комбинат полного цикла или тот же свинарник. Закончили этап – возвели стену. По бумагам наряда в этой стене согласно строительным правилам чего только не должно быть! А при её оштукатуривании на опалубку да на леса два вагона древесины ушло, и всё по нормам. А ты пойди, проверь, сколько в бетоне арматуры и где этот подсобный пиломатериал с крепежом. Вон, валяется в стороне груда реек, рядом хлам дымится. Остальное местные растащили на теплицы. Часового выставлять? Да, есть где размахнуться толковому человеку. А лежнёвка ничего такого не требует – строишь из того, что под рукой, и всё на виду. Нечего в землю зарыть и под брёвнами спрятать. Какие там наряды? Чуть побогаче, чем у голого короля! Нет, здесь нюх особый нужен.
Так что не получится у Андрюши ни командиром, ни даже мастером. Ведь нужно не только обладать умением разговаривать с людьми, лукаво убеждая их, что сворочены горы, и верить в это самому, но и подкреплять слова знанием основ бухгалтерского учёта и иметь абстрактные представления о технологических циклах. А у Ворохова ни того, ни другого, ни третьего – одна правда матка на устах да умение поднять народ на последний штурм, причём одним лишь собственным примером. А эдак далеко не уедешь. Может, поэтому он такой грустный? Хотя, кто ж ему тут командовать предлагал? Или должность мастера. Разве что, комиссаром, но с расширенными правами, а не с этой бумажно-лубочной агитацией.
Олег вспоминает, как на первом собрании Женечка, их будущий комиссар, третьекурсник, стал наспех сколачивать из новобранцев агитбригаду.
– На гитаре кто играет? – бросил он клич в аудиторию.
Девчонки тут же сдали его с Венцелем.
– Ну, бренчим немного, – не стал отпираться Олег.
Еще в колхозе они «засветились» с этим делом. Олег пытался изображать что-то из Битлов, Шура пародировал Галича.
– Прекрасно. Завтра приходите в общежитие, будем обсуждать репертуар.
На следующий день они сидели в комнате у комиссара и слушали Eagles. Женечка обладал небольшой коллекцией пластинок, среди которых был альбом этой группы с таким же названием. «Take it easy» – убаюкивал их солист в дебютной композиции. Звучало многообещающе. Хотелось подпевать. Они в такт ритму слегка кивали головами. Олег восторженно переглядывался с Шурой – с этим комиссаром, наверное, скучать не придётся, свой парень.
– От лирики переходим к делу, – Женечка снял иглу с пластинки. – Нам нужна пара-тройка песен патриотической направленности. Предстоит конкурс художественной самодеятельности среди линейных отрядов, и не хотелось бы упасть в грязь лицом. Ребята вы подкованные, правильные, как я смотрю, но, репертуар, нужно будет согласовать с комитетом.
А так хорошо всё начиналось, подумал Олег.
После небольшого блуждания по волнам своей памяти товарищи выплеснули на берег ожиданий комиссара вполне удобоваримый набор для агитки. Женечка пытался немного возразить против присутствия в нём Высоцкого, но товарищи быстро убедили его, что песня о земле со словами «Кто сказал, всё сгорело дотла…» весьма созвучна с названием их отряда. «Прометей» – ну как тут без огня?
– Ой, дошутитесь вы у меня, дошутитесь! – усмехнулся комиссар, качая горловой. Но больше возражать не стал. Чувство юмора у него не страдало.
Агитбригада – главное занятием комиссара, его головная боль. Но не единственная, поскольку остается много свободного времени для всего прочего.
По прибытии в посёлок он обходит предоставленное им жилище и первым делом водружает над его входом заранее заготовленную надпись на листе пожелтевшей бумаги, похожей на кусок обоев, которая гласила: «ССО «Прометей». К изготовлению этого баннера привлекался тот же Шура. Но этого показалось недостаточно. Стены барака, голые и неухоженные, тоже требуют его участия. Они по замыслу комсомольского вожака должны пробуждать в бойцах трудовую ярость и вдохновлять их на подвиги.
Венцель как-то недобро прищуривается, услышав очередной призыв Женечки, и берёт у него лист ватмана.
На следующий день комиссар заглядывает к ним в комнату.
– Ну, как успехи?
Над кроватью Шуры висит заказной агитплакат. С нём изображён кривоногий, густо заросший щетиной головорез с топором в одной руке и с газовым баллоном, источающим из своего раструба языки пламени, в другой. Сквозь прореху в тельняшке проступает брутальная наколка в стиле «Не забуду мать …», на груди красуется надпись на латинице «Ognemёt».
– Что это? – с некоторой оторопью в голосе выдавливает из себя комиссар, отшатнувшись от жутковатого образа. – Каратель?
– Современная версия Прометея, – поясняет Шура.
Женечка сдавленно усмехается, но затем придаёт лицу строгий вид и, развернувшись, выходит. Впредь призывать подопечных украсить свой быт он не рискует.
После всего этого, как нетрудно догадаться, барак, словно воспетая Ильфом и Петровым Воронья слободка, никак не мог не загореться. Ну разве что только не запалённый одновременно с четырёх концов.
Продолжение следует...
В тексте упомянуты спиртные напитки и/или табак, вредные для Вашего здоровья.