Сейчас пробежал основные события того года, 1973-го. Чтобы вспомнить, что хоть тогда в мире происходило. По правде сказать, политикой тогда я не увлекался, не следил. Да и никто в стране не увлекался, это теперь все поголовно в политике. «Эпохой раннего застоя», теперь те времена называют. Не знаю, может быть. Только в наших краях и в мороз рубашка бывала мокрой от пота - застоя не замечали. Без фанатизма, но вкалывали не хило.
И Брежнев тогда ещё только сдавать начал. Но речь ещё была - вполне, без «сисекмасисек«. Анекдоты - да, были, но в них больше юмора, чем недовольств. «БроВеносец в потёмках» - про него было самое острое. И вообще, в наших краях к Брежневу относились индифферентно. Могли и с Подгорным перепутать. Далековато это все от Сибири...
А лагерные разговоры, вообще, высоких сфер не касались. Костёрчик горит, чайничек греется, сидим в перерыв, чаёк швыркаем, простецкие разговоры разговариваем.
- Муха, а ты за что загремел?
Муха года на два старше меня, крупный парень, Мухой как раз за свою комплекцию прозван. Он из какой-то деревни на Лене. Сильней всех в бригаде, здоровый, упрямый, работы не боится, буровит за двоих. И молчун непроходимый.
- Ни за что...
- Все ни за что. Да ладно, колись!
- Двести шестая, - роняет скупо.
- Это хулиганка, что ли? В репу кому зарядил? Таким кулаком и быка грохнуть можно!..
- Зарядил.
- А кому?
- Отчиму.
- Ну, так давай, рассказывай. Или всё время тянуть из тебя?
О причинах пребывания в местах не столь отдаленных спрашивать в лагере не западло. Ну, вроде как визитная карточка. На этот счёт обычно не врут. Кто не захочет, не скажет. А захочет - можно много интересного узнать, познавательного.
- Отстань. Нечего рассказывать, - буркает Муха. - Алкаш и псих отчим, вот и весь рассказ. Давно просил вот и выпросил...
- Дело-то семейное - чё мать-то тебя не отмазала?
- Ей тоже досталось...
- По кругу порядок, значит, наводил?
- Значит, наводил...
Собеседник тянет из моей пачки беломорину и закуривает. В благодарность излагает пошире:
- Оба и написали на меня. Зато им теперь пить мешать некому...
Никакой романтики. Заурядная деревенская драма. Дальше молча пьём чай, обнимая кружки замерзшими пальцами.
-Чёй-то тут у вас грустно, - подваливает к костру Шлямбур, несгибаемый оптимист, балагур и компанейский фитиль. - А я вот вам, пионеры, гитару припер! Шуруди костёр, сейчас у нас Артек будет...
Старая пошарпанная гитара. Кто и как ее на зону протащил, неведомо. Пацаны прячут ее от лишних глаз в подсобке, за инструментом и всякой лабудой. На всякий случай нужные для жизни вещи припрятывать тут не грех. Вообще, вохра и администрация больше не по рабочей зоне, их дело - периметр и порядок в жилых зонах, а тут бог и царь - начальник стройки да главный инженер. Шмона на рабочей зоне, в принципе, никогда не бывало - так что некоторые вольности, как с гитарой, случаются.
Шлямбур - бывший студент из Иркутского меда, чалится не то по 221-й - незаконное врачевание, не то по 116-й - незаконные аборты. Сокурсницам помогал в грехах молодости, накосячил где-то, теперь вот нам концерты даёт.
Не сказать, что его блатной репертуар обширен, но пополняется...
Перехватив прямо изо рта у Мухи папироску, Шлямбур обрывает ее у жёванного конца и, загнав себе в угол рта, начинает представление. Песни он любит воровские, лирические, жалостливые...
А на дворе хорошая погода,
В окошко светит месяц голубой.
А мне сидеть еще четыре года,
Душа болит, как хочется домой!..
Врет, конечно, ему всего-то два года дали. Но поёт , подлец, с надрывом, как правдашний.
А лягу спать, мне за полночь не спится,
А как усну, ты, милая, мне снишься.
На теплом пляже, на далеком юге,
Где даже в феврале цветут цветы...
Где он их берет, эти песни?! Удивительным образом лагерный фольклор сам себя поддерживает.
А здесь пурга, тайга, зима и ветры!
А под окошком плачут и поют!
И жизнь моя идёт на кубометры,
И на обед баланду подают...
Ну, в принципе, не далеко от правды. Баланда не баланда, но винограда тут - ни в феврале, ни в августе.
Родная, я попал на слабосилку,
Что ты не шлешь мне вкусную посылку?
Я не прошу, чтоб было пожирней.
Пришли хотя бы черных сухарей!..
Дым от оборванной папироски выедает Шлямбуру глаз, он щурится - вылитый урка.
Зайди к соседу к нашему, Егорке,
Он мне по воле должен шесть рублей.
Купи ты мне - на два рубля махорки,
А на четыре - черных сухарей.
Явно старая песня, откуда-то из 30-х, чувствуется. Сегодня посылки с другим просят...
Писать кончаю, целую тебя в лобик,
Ты так и знай, что я живу, как бобик.
Привет тебе из дальних лагерей
От всех моих товарищей-друзей!
- Ну, как вам песенка? - спрашивает Шлямбур, сбацав последний аккорд и прижав струны пятерней.
- Ништяк, - говорит Муха. - Вот только насчёт сухарей - на хрен они сдались. Пусть лучше сала пришлёт. Домашнего!
Все ржём...
Потом звучит стук по рельсу, конец перерыва и все расходятся по своим местам. Кича всё же не санаторий...
Так вот, про событий того года. В январе 1973-го на Луну совершила посадку советская межпланетная станция - «Луна-21». Второй луноход начал по тамошним буеракам кататься. «Марс-5» вышел на орбиту Марса, к концу года запустят ещё один - «Марс-6». Из зарубежного за февраль : университет штата Техас стал первым высшим учебным заведением, включившим в программу изучение танца живота. А в Кении охоту на слонов запретили...
(Продолжение следует)