РЕПОРТАЖ ИЗ-ЗА РУЛЯ
Путь в Германию лежал через литры водки, через белорусский город Ровно – там жила Сашина подруга.
Пить Саша и Витя начали задолго до поездки. Это был адапционный кутеж от Европы. Туда, в Германию, они ездили не раз за машинами. С этой же целью приник к ним и я. Позже я узнал, что в Германии у них тоже идет адаптация. И только в поезде они могли расслабиться водочкой.
Все мы оказались одного возраста, поэтому ностальгизировали по Битлам, Градскому, ВИА семидесятых-восьмидесятых. Они, как более продвинутые в музыке, могли «отбаянить» в два голоса из русско-народных так, что слезы наворачивались у меня и попутчиков в вагоне.
До Москвы, за редким исключением музыкальных пауз, я скучал один – мои товарищи были или в вагоне-ресторане, или в «отходняках» от последнего. Своих денег у них не было ни копейки, ни пфеннига. Они выполняли заказ, поэтому дорогу, нескромное питание, ежедневные возлияния им оплачивал заказчик. Я вел себя скромно, мечтая на свои кровные приобрести Мерседес. Задрав ноги в потолок на верхней полке, я читал или смотрел в окно. Иногда мне приходилось транспортировать пьяное тело Сашки из ресторана – собутыльник помочь был не в состоянии.
Были эти алкаши друзьями из детства, провинции Алтайского края. Один был немец, другой – чех. Нет, не генность в них говорила – русская почва их испортила. Иногда переплетение чужеродного с патриархальным дает уродливые результаты. Как и в истории, немец Саша доминировал. Чех Витя помалкивал, но ждал своего выхода. И когда Сашка был пьян, друг Витя то вытирал ноги об спящего на полу друга, то бил по ушам. Нормально! Они, может, так и живут веками по соседству в своей Европе, Зигфриды и Шкодапродавцы.
Москва встретила лохотроном аж с компьютером.
- Смотрите, - говорю своим, - сейчас меня точно попытаются развести. У меня глупое лицо, поэтому каждый, даже порядочный гражданин, превращается в пакостника, сатаной ведомый, пытается меня объегорить. А я это все вижу и страдаю от этого.
Так и получилось: обычная преамбула, что оказался счастливчиком выигрыша, но только… Я рассмеялся и по-гусарски отдал возможность толстой тетке с каменным лицом бодаться за приз самой с собой.
В хмурую социалистическую Белоруссию въехали по-человечески. Пока часть интернационала развлекалась с белорусскими подружками, я осмотрел костел в городе, побродил по старым кварталам и, зайдя в магазин, столкнулся со старыми социалистическими отношениями, уже забытыми, но быстро вернувшимся, словно из компьютерного архива. На витрине я увидел батарейки – их-то я и искал для плеера. Стоянием у прилавка показываю, что меня нужно обслужить. Две лахудры по обратную сторону баррикады-прилавка стоят в отдалении и совсем как-будто не видят на меня. Наконец, слышу стервозный надменный оклик:
- Ну, подойдите сюда.
- Это я должен подходить.
Я искренне удивлен и возмущен.
- А что – я? - также удивлена она.
До сих пор мне импонировал Лукашенко. Объявлять войну Белоруссии не буду, но покупать у них тоже не буду - я гордо вышел из магазина, чтобы в другом приглушить обиду от хамства пивом.
Телевизор в снимаемой квартире показывал триумф минчан и фиаско наших томско-барнаульских «Детей лейтенанта Шмидта».
Наконец, мы вывезли из Бреста разрешенное количество водки, натыканной нам проводником и плюс на дорожку моим скучающим друзьям.
Толи водка у братьев наших плохая, толи долгое ее употребление, но в фатерланд мои спутники въехали зелеными и трясущимися. В такси у турка они отходили баночным «биром».
Мы ехали в Детмольд – там, у Саши была однокомнатная квартира, гастроном, ой, супермаркет, в который мы первым делом и заглянули.
Водка Горбачев, по объяснению Саши, высококачественный немецкий продукт. Интересно, почему такое восторженное внимание к бывшему нашему президенту? Я бы его, пи-пи-пи… Тем не менее, этот продукт в нескольких экземплярах вместе с другой снедью заполнили наши пакеты.
Потом были еще походы за брэндом Горбачев в течение двух недель и тупое употребление его в тесной квартирке.
Я же продолжал сторониться своих товарищей и целыми днями путешествовал по близлежащим городкам и созерцал архитектурную сказку предновогодней, пардон, предрождественской Германии, она была такая, как на открытках. Я пытался стереть со своего лица надпись «русский», но со мной все равно здоровались бывшие пожилые соотечественники. Они как уехали из деревень бывшего Союза в платочках-шалях, шляпах и болоньевых куртках, так в них и продолжали существовать в продвинутой стране.
Поражали спокойные лица коренных граждан этой страны. В них не было «гона» о выживании. Думаю, меня вычисляли как раз по затравленной мимике.
Иногда мы вместе выходили в магазин. Забавы ради мы выискивали из толпы симпатичных женщин. Вот уж что в дефиците в Джомани. Всяк сибиряк, где немало красавиц, заметит эту разницу.
- Я вам сейчас покажу красивую девушку, - по европейски невозмутимо «патриотствовал» Саша. – Вон стоит БМВ семерка. Из нее только что вышла симпатяга с гросмутер под руку.
Они проходили мимо.
- Да не смотри так откровенно, - обратился он ко мне. - Здесь не только так не принято, но и чревато – тебе инкриминируют сексуальное домогательство.
- А вот и не будут, - радостно возопил я, когда услышал родную речь от бабушки и внучки, и зачем-то вспомнил из толстовских страшилок - «пусть бабушка внучкину высосет кровь».
Вскоре было очередное подтверждение моей теории.
Мы возвращались из Мюнхена, где покупали БМВ Саше. Я уже был в своем Мерсе. И вдруг в Детмольде заблудился. В самом городе я не мог найти нужную улицу и в который раз проезжал мимо одного и того же супермаркета, пока наконец не решился зайти в него, найти менее занятое лицо и спросить дорогу. За стойкой в кафе стояла очень симпатичная черноглазая девчонка. Она не была обременена посетителями. Я распахнул руки и, вплетая в свою речь слова «битте» и название улицы, обратился к ней.
- Да говори по-русски, - с улыбкой обратилась она ко мне.
- Господи, соотечественница! Как тебя зовут?
- Яна…
- Яночка, я заблудился – не могу найти улицы, дома, где я - в гостях. Помоги мне, пожалуйста.
По общим приметам, с помощью подошедших немцев мы нашли «искомое» место. Кстати сказать, хозяева страны приняли активное участие в моей «трагедии», за что и получили от меня сердечные поклоны. А потом, конечно же, внимание отдал Янке.
- А что, Яночка, не могла бы ты мне показать город, а то мои знакомые – занятые люди, а мне хотелось бы экскурсии…
- Я работаю до утра.
- Тогда я за тобой заеду?
И получив согласие, я взлетел.
Пока ехал, воздвигнул такие воздушные замки, на фоне которых немецкие старинные замки казались избушками.
Судьба несправедлива: утром полупьяный интернационал не решился сесть за руль. Мне пришлось их везти за Опелем.
Следующий день был занят оформлением документов. Утром другого дня меня погнали на выезд. Яна, прости. А мне-то каково…у, черти…
Наши перегонщики, закормив польских и белорусских бандитов, стали въезжать в Россию через Скандинавию, поэтому мы направились на север, к Балтике.
В колонне я – последний. Боюсь отстать. Со второстепенной дороги мчится немец на Опеле. У них принято пропускать таковых. Но об этом я узнал позже, поэтому по российскому упрямству ищу правду. С уверенностью в правоте сигналю ему. Он шарахается и пропускает меня. Начинаю догадываться, что прав не я. Немец догоняет и обгоняет меня, показывает руками на голову, видимо, с явным убеждением, что у меня таковой нет. Я и не спорю, только скрещиваю руки на груди и кланяюсь в знак вины, но по губам его угадываю знакомые по нашим военным фильмам слова и его намерения готовить очередной «блицкриг».
Паром привез нас на землю Гамлета, по которой мы проехали остаток дня и часть ночи. Все две недели сон, не шедший в Германии, здесь просто валит. Лью на себя воду, открыл окно. Холодно, но… Слышу паровозный гудок. Откуда взялся паровоз? Если паровоз, значит – железная дорога. Я что, проезжаю шлагбаум? Этот гудок мне? Встрепенулся. Машина едет по краю дороги. Уснул. Но что за гудок? Экспериментирую – заезжаю колесами на крайнюю полосу. Гудит. Понятно. Но как умно! Вспоминаю германские автобаны и валяющиеся на обочине грузовики – там, похоже, такого нет.
Снова лью воду. Снова гудок. Хватит судьбу испытывать. Сигналю светом. Останавливаемся.
- Не могу, - жалуюсь, - уже дважды засыпал. Давайте небольшой перерыв…
- Я тоже засыпаю, - вторит Витя.
- Надо ехать, - нежно, но настойчиво говорит предводитель.
Мы разминаемся несколько минут и снова едем. Мечтаю о пароме, на котором, уверен, я точно усну, не выходя из машины и не поднимаясь в каюту.
Фиг! На пароме не спится – надо посмотреть на ночную Балтику.
Снова за рулем до Стокгольма. Швеция – чудесная страна. По радио звучат мелодичные шведские песни. За окном – строительство. У прибрежных скал отвоевываются площади, и строится столица. Ожидаем въезда на очередной паром. Вот швед-докер с сигаретой и кофе в развалку идет по причалу. На пустую бочку кладет дымящуюся сигарету, туда же – чашку. Садится на какую-то спецтехнику, перевозит груз, останавливается, подходит к бочке, с наслаждением и не спеша употребляет оставленное, и снова – за работу.
Мы на судне. Это многоэтажное чудо с языковым непониманием. Но есть понимание улыбки и ответ тем же.
Наблюдаем, как молодые финны, трезвыми загрузившись на паром, в одночасье уже «готовы». Есть предубеждение, что в их пьянстве виновата Россия, мол, до семнадцатого года мы споили суоми. Однако, крепкую установку давала царская империя.
За бортом множество островков без флагов и гербов, поэтому я один, горбатенький, приметил. На нем каменная глыба, несколько деревьев. Не занимайте – это мой.
И вот мы «в приюте убогого чухонца». Несемся к нашей границе. Витя потерялся в Хельсинки. Мои уговоры искать его не возымели… Ведь только русские не бросают своих…
Мы встретились на границе, прождав Витьку часа два.
Финский таможенник невзлюбил меня за проезд на красный сигнал светофора.
- У на-а-ас за-а э-это штра-аф пя-атьдеся-ать до-олла-аров и-или тю-у-рьма, - пронудил он.
- А вы повесьте светофор на уровне глаз, а не возле луны, и не будет проблем. Штраф платить не буду, а в тюрьме посижу.
Были еще воспитательные меры на уровне нашего детского сада. Но наличие у нас «Сатаны» на самом деле сильно сдерживало их от непродуманных действий.
Вот мы и дома! Это риторическая фраза, наверное, каждого, узнавшего Родину по мусору, по дощатому покосившемуся туалету с незакрывающейся дверью, с намерзшими сталагмитами.
Не кольнуло мое сердце от встречи с Родиной, а заныло от стыда. Кто тебя делает такой, бедная моя?
Уважаемый президент, над нами смеется заграница. Накажите ответственных чиновников – замылились их глаза. Или назначьте меня главным дворником страны – я наведу порядок. А заодно развешу указатели выезда на Москву в городе Петербурге, в котором плутали мы в утренний час-пик.
Город растопил снег, брызги застят лобовое стекло. Вода в бачке омывателя кончилась – дворник «наждачит» стекло. Предводитель хамит – въезжает на перекресток при мигающем зеленом. Мне достается красный. По вырастающему на фоне утренней зари куполу Исаакиевского собора подсказываю Саше, где Невский проспект.
Наконец выезжаем, измочаленные гонкой. Стараюсь сдерживать раздражение, но иронии не могу:
- Саш, а чем вызвана гонка?
- Не лечи меня – так надо!
Я умею лечить и лечить больно, но он ведомый, а я – лопух и должен смириться. Пока молчу.
Родина – это еще инспекторы ГАИ. Сворачиваем к колодцу, чтобы залить воду в бачки омывателей. И вот они доблестные…
- Вы пересекли двойную сплошную….
- А где вы видите на заснеженной дороге разметку? Где дублирующие знаки?
Я лезу в бочку.
- Подожди.., - умиротворяет меня всадник, скачущий впереди.
Они о чем-то шепчутся в ментовской машине. За Сашкин адрес в Германии нас отпускают.
Ночью едем по тропам Сусанина, минуя Москву. Буранит. Дороги не вижу – вижу только габаритные огни Фронтеро. Останавливаемся под Владимиром на ночлег. Оттепель сменилась лютым морозом. Дорога, на которую выезжаем, блестит. У Бэхи – антизаносная система и новые колеса, Опель на четырех ногах. Скорость - сто десять. Мой «Мерин» отказывается от экстрима и в доказательство совершает пируэт со множеством фуэте перед УАЗом, чуть не ударив его.
«Да пошли вы»..,- сказали мы с ним в голос и поехали вдвоем. Потихоньку въехали во Владимир, поменяли валюту и – дальше, в Сибирь.
Какие это все же трущобы – подмосковье. Уйдя за МКАД, ты оказываешься в другом, остановившемся мире шестидесятых, а то и ранее… Мрачные столовые с посеревшими досками, жуткие неухоженные дома, падающие заборы. Все как с черно-белой киноленты – краски далекого детства. Истину говорю: в Сибири веселее.
Ехать одному – одно удовольствие. Правда, любимые кассеты не востребованы – в машине CD. Как будто хочется спать, но попытка перейти в это состояние не приводит к желаемому – снова перед глазами дорога, дорога. Еду, еду и еду. Снова и снова в придорожных кафе заказываю два двойных кофе.
Проезжаю район Тольятти. Впереди девятка. Обгоняю. Тот бодается – увеличивает скорость. Губами передаю, что о нем думаю. Оставляю его дышать выхлопными газами, но впереди поворот в девяносто градусов, а под колесами гололедица. Я вошел в поворот и вышел из него. В который раз себя похвалил и нового друга, но остановил машину и с домкратом в руке стал дожидаться девятки. Тот издали, видимо, понял, что его ждет и, возможно, ногами.., остановился. Это, к счастью, был единственный хам за всю дорогу.
Смеркается. Там впереди Урал, которым много пугали. Уже темно. Где-то очень высоко огни. Потом, вдруг, они глубоко внизу. Дорога заснеженная. Хорошо, нет встречных – разъезд узкий.
Рассвет обнажил уже равнинные горизонты – значит, горы перемахнул ночью. Еще одна победа.
Подъезжаю к Кургану. Захожу в таверну. Открываю рот и слышу:
- Два двойных?
Надо же, мало того, что она красивая, она еще и умная. Мне здесь уютно, и я остаюсь, чтобы еще основательно перекусить. Посидел, помечтал как всегда от встречи с красивой девушкой – нагромоздил воздушных замков. Расслабился настолько, что засыпаю за столом.
Однако, вечная труба зовет. (И куда она зовет?) Дорога. Останавливает пожилой милиционер.
- Ты что, собираешься ехать через Казахстан?
Эта страна – болото для наших перегонщиков.
- Да, нет! Знаю, где-то должен быть поворот.
- Невздумай въезжать в Казахстан – останешься без машины.
Он очень подробно объясняет, как не прозевать эту дорогу. Господи, почему я хороших людей увидел только в дороге? Серьезно говорю. Со множеством благодарностей, осветленный, еду дальше.
Сколько их на дорогах России, обряженных в «мундиры голубые», спрятавшихся за рекламными щитами, за поворотами, в низинах, на возвышенностях? Наверное, они могут оправдать свои поборы, и не гложет их совесть. Но есть среди них совестливые, интеллигентные.
Встречались на моем пути назойливые попрошайки в Уфе, Татарстане, которым важно хоть что-то содрать с транзитной машины.
Я засмеялся, вспомнив толстого татарина-гаишника.
- Что прислал мне Санта Клаус? – выдохнул он, дотащившись до моей машины.
Я, уже отупевший от дороги, пытался вспомнить, кто и что мне передавал для инспектора из российской глубинки.
- Я не помню, - искренне говорю, - чтобы кто-то передавал. А где? В каком городе?
Мозги работали лихорадочно, но не находили нужного файла. Я «завис».
Он посмотрел на меня, протянул документы и махнул рукой. Я ехал и соображал. И вдруг, я расхохотался. Я смеялся над собой, смеялся, представив мысли толстяка.
По-человечески встретил меня омский инспектор, когда я, подъехав к городу по освещенной дороге, забыл переключить свет на ближний.
Ору в открытое окно:
- Утомляет не столько дорога, сколько вы…
А он удивительно вежливо, отдав честь, отвечает:
- Не могли бы вы переключить свет?
Чтобы искупить свою невежливость, желаю ему много хорошего и по самой утомительной дороге еду в гнусный город Новосибирск, славный своей чопорностью и амбициозностью. Его представитель в погонах подтверждает эту характеристику, когда гололед выносит мой Мерседес на перекресток под красный свет. Возьми на карман, но не чванься своей «столичностью». Я дал ему денег и сказал, что не люблю ни его, ни его дурно разбросанный город с отечественными автобусами-телегами.
Окрыленный своей дерзостью, поехал на юг.
Я подъезжал к Барнаулу, подъезжал к новым проблемам. Но в тот момент ничего не беспокоило. Была радость от предстоящей встречи с родными, был восторг от побежденной дороги.
#�