В статью вошли отрывки из воспоминаний комсомольцев А. Зюзина и И. Афанасьева, участников войны с Польшей в 1920 г. Все они были новобранцами и неимели боевого опыта.
1. Старый солдат китаец Вася никогда не окапывался
Воспоминания разведчика А. Зюзина:
"Красочно мы рисовали наши похождения и геройства голыми руками, мол, возьмем в плен поляков; солдат отпустим, а офицерам поотрубим головы ...
— А ведь ничуть не страшно,— шепчет мне один из добровольцев, а у самого зубы выплясывают кадриль.
Да, .... на самом деле ерунда, - отвечаю я ему в тон, чувствуя холод на спине, словно по ней ползают сотни ужей.
Но вдруг... Тик-тик-тик. Тут-тук-тук послышалось злобное постукивание „Максимки“. Разведка наткнулась на польский дозор. Это послужило сигналом. Через мгновенье послышался грохот орудий ...
Наша пехота двинулась в наступление. Мы присоединились к общей цепи. Сразу же выявилась наша неумелость и неопытность. Стреляли мы автоматически, не целясь, падали, ударяясь лбами о собственные винтовки. Бой разгорался ... наш командир Брегенда. Чувствуя, что разведчики начинают сдавать, он ревет: Застрелю, кто сделает хоть шаг назад.
— Окопаться!
Ребята вырывают наскоро ямки, прячут голову и выставив наружу винтовку, стреляют вовсю.
— Вперед!—кричит командир. И мы летим вперед, крича во все горло—ура-а-а!!! .... Это ободряет нас, разведчиков, и мы ... и уже не так отстаем от общей массы, действуя дружней.
Подымал наш дух еще и пулеметчик, китаец Вася, старый солдат, не раз нюхавший порох. Вася никогда не окапывался. Как бы он открыт ни был, он смело выставлял перед собой пулемет и начинал выпускать ленту за лентой. Часто мы ему кричали—„Вася, уйди, убьют”. Он неизменно отвечал:
- Не убьют. Моя машина работай, и я работай.
Наконец, враг был сломлен. Так мы получили первое боевое крещение".
2. Стали выводить всех с татуировками советских эмблем
"Вот уже целых три дня, как наша бригада (остатки) измученная голодом, холодом, шагает по 40-50 верст в сутки. Мы отступаем. Иссякли последние силы, нет военных припасов. Кавалерия врага наступает все ближе и ближе. Треск пулеметов, рев орудий не смолкают, сплетая над нами сеть тугую и страшную.
Впереди смятение — в голову бригады врезалась кавалерия и берет в обхват.
Стуй, пся крев, карабины давай - кричат разъяренные познанцы, известные на всем западном фронте своим .....
О сопротивлении не могло быть и речи. Мы побросали оружие. Через несколько минут нас поставили в две шеренги. После этого перед фронтом проскакал офицер, отдавая приказание:
- .... и латыши, зараз до мне!..
Сейчас же к шеренгам подбежали капралы и стали выводить всех „подходящих” и всех остальных с татуировками советских эмблем на груди и руках. Возились с нами долго, упорно выискивая большевиков ... некоторых раздели почти до ...., разделили на две группы и погнали в глубь Польши.
Лил дождь, быстро образовавший потоки и превративший дорогу в черное месиво. До костей пронизывал холодный северный ветер, нахлестывая по голому телу. Все, несмотря на грязь, шли быстро, боясь не отстать и не подвергнуться участи товарищей, расстрелянных по дороге за медлительность".
3. Двое не станут рубить двести человек
Воспоминания пулеметчика И. Афанасьева:
"Так шли мы долгие часы ночи. Раз хотели уже свернуты но тут, как на зло, засветил прожектор, вдали ответил другой. Значит и тут попали. Решили пробиваться. Пробивались с риском, но безрезультатно. Повернули обратно и пошли уже влево, опять параллельно польским позициям ...
Уже совсем рассвело. Появились неприятельские аэропланы, которые, обстреляв нас из пулеметов, скрылись Вскоре к обозу верхами приехали командир и комиссар полка со штабом и ординарцами. Лица их были нахмурены и серьезны. Мы бросились к ним за разъяснениями Собрав нас, они осветили создавшееся положение.
„Мы окружены“
Нервы после стольких дней напряжения — сдали. И странно, слово —„плен” приятно связывалось со словами: отдых и сон. Командир по карте растолковывает нам направление и советует, кто как умеет, пробираться маленькими группками глубоким лесом. В его словах слышалась безнадежность. Штаб уехал.
Нас осталось около двухсот человек. Предложению командира, то ли от усталости, то ли сомневаясь в его успехе, никто не последовал. Пехота, стараясь держаться вместе (сообща и в плен сдаваться не страшно), бросает винтовки и, завернувшись в шинели, тут же засыпает.
Мы начинаем „выводить из строя“ свой пулемет. Вынимаем замок, затыльник и другие мелкие части и бросаем их в колодезь. Короб и кожух разбиваем прикладом. Жалко убивать этого товарища по боям, но ничего не поделаешь ...
Проснулись от какого-то движения и шума. Со сна не поймешь, в чем дело. Видим—все ребята бегут к невысокому плетню и внимательно глядят через него .... По направлению к нам рысью едут два польских кавалериста. На лицах ребят растерянность и тревога. Я соображаю, что это еще не так страшно, потому что двое не станут рубить двести человек ...
Кавалеристы, гарцуя на своих откормленных конях, скомандовали строиться по четыре и потом обратились к нам со следующей речью:
- Кто имеет золотые вещи, часы, кольца и николаевские деньги, сейчас же сдать
Золота, как и следовало ожидать, ни у кого не оказалось У кого-то, правда, нашлась завалявшаяся бумажная николаевская рублевка да серебряные часы. Удовольствовавшись этим, они отстали и, подгоняя, повели нас ...
(Источник: Боевые дни : очерки и воспоминания комсомольцев-участников Гражданской войны. 1929).