Вверх по течению Стикса
Книга погружения
25 часть
Я очнулся в абсолютно ясном уме и твердой уверенности, что эта ясность ненадолго. Вокруг был знакомый бокс. Рядом со мной сидел Андрей, и я понял, что доза какого-то нового фармакологического микса уже инъектирована. Мозг, пока еще не затуманенный препаратами, но подгоняемый предчувствием его скорого воздействия, работал на повышенных оборотах. Я попытался встать, но Андрей удержал меня за запястье и сделал знак рукой, советующий лечь обратно.
Мне не хотелось возвращаться в тот парез ума, который, как я догадывался теперь, был следствием, скорее, препаратного вмешательства, чем травм, полученных во время экспериментов. Моим желанием было просто встать и уйти отсюда, но я не видел никакой возможности сделать это.
Я посмотрел на руку с выходами электронных катетеров. Серебристые концы обвились вокруг нее змейками. Я поднял руку и потряс ей перед врачом.
– Ну к чему все это? Это же, простите, фуфло, прошлый век…
– Что вы имеете в виду?
– Да вот это, – я еще раз потряс рукой. – Лекарства, препараты, которыми вы пичкаете меня. Вы знаете, но я не…
– Простите, как вы сказали? Ле-ка… нет, еще раз: ле-кар-ство, так? – Андрей удивленно улыбнулся. – Странное какое слово. Это ваш местный, – Андрей обвел пальцем палату, подразумевая весь наш центр, – сленг? От слова «лекарь»? А почему… ну, я не знаю, не «врачство», не «врачение»? Ой, да, согласен, согласен – «лекарство» гораздо лучше, – ответил Андрей сам себе, одобрительно закивав.
Я впал в легкий ступор. Это был не розыгрыш, не глумление, и я не мог понять, что Андрей хочет сказать этим идиотским непониманием.
– Хорошо, тогда что это? – я вытянул руку с катетером, а другой показал, как препарат в него входит.
– Эээ… Андрей Алексеевич, вообще-то это фарма, вы что?
– Как? Фарма? Это от слова «фармацевтика»?
– Ну конечно.
Андрей заботливо вернул мою руку на место, плохо скрывая при этом подозрительный взгляд. Пространство между нами прошилось натянутым молчанием. Андрей тихо следил за мной, а я делал вид, будто ничего не произошло, хотя был обеспокоен этой языковой несостыковкой. Казалось бы, пустяк, одно слово, но что-то неестественное было во всем этом. Будто на корпусе мира разошелся маленький шов, и монгольфьер моей вселенной стремительно начал сдуваться, отчего вдруг ясно обнажилась пустота вокруг. И уму было невыносимо от этого, он пытался объяснить происходящее рационально, пытался надуть этот шар новыми смыслами, чтобы вокруг вновь была идеальная зеркальная сфера, бесконечно отражающаяся сама в себе. Эти образы приходили мне в голову сами собой, словно возникая от избытка энергии, которую вырабатывал потревоженный улей мозга.
Я перебирал объяснения, точнее пытался найти хоть какое-то, но все они отпадали практически на полуслове. Самым простым объяснением было то, что я просто немного сошел с ума – что еще тут было думать? Но это было больше, чем сумасшествие. Я просто понял, что это другой мир. Точнее, другая версия мира – такого же, как наш, но на какие-то полшажка отличающегося. Никаких особых доказательств у меня не было, я просто чувствовал, что мое осознание верно, но одного этого было достаточно для того, чтобы меня накрыло ощущение такой абсолютной покинутости, которое было просто не совместимо с нормальной психикой. Вокруг меня был чужой мир, который – теперь это стало понятно – отторгал меня все последние месяцы. Или же я слепил какое-то беспомощное подобие нормального мира, раз за разом подставляя костыли под его неповоротливую тушу, лишь бы он не придавил меня, иначе я увижу, что…
Вдруг одна догадка, не дав мне додумать предыдущую мысль, выстрелом насквозь пролетела в голове, вновь все перевернув в ней. Что, если я пролежал в коме не пятнадцать дней, а пятнадцать лет? Ведь тогда можно было легко объяснить многое: и новые термины, и то, как стремительно я постарел, и неправдоподобно быстрое обветшание центра. Странно, но эта мысль вызывала больше радости. Оказалось, что уму наплевать на вычеркнутые пятнадцать лет, а вот эйфория от того, что все в мире вновь встало на свои места, была бурной.
Я хотел спросить об этой догадке Андрея, но мое удовлетворенное рацио не захотело вновь выходить из точки равновесия. Вопрос был отложен, я быстро убедил сам себя, что лучше будет, если я поищу подтверждения своей мысли, не озвучивая ее. Я вновь словно стал прежним самим собой – трезвым, наблюдательным, анализирующим. Меня не стоило лечить – по крайней мере, так, как это делалось ранее – я был здоров, насколько было возможно. Я чувствовал, я знал это. Надо было донести это до Андрея – он единственный, кажется, еще не потерял интереса и сочувствия, хотя и озадачил своим странным замечанием.
– Андрей Вениаминович, послушайте, я знаю, что делать, я научу, – начал я четко и вежливо. – Вы хороший специалист, насколько я вижу, – «К чему эта лесть? – тут же разозлился я на себя, – К сути! К сути!» – Но еще раз говорю: ваши фармапробы только вредят мне. – «Так, стоп, стоп! Не надо его обижать» – Я знаю, что вы желаете мне добра и выздоровления, но для этого надо действовать совсем иначе. Коллеги не слушают меня, – «Так, так, без юродства», – что ж, это их право. Однако же я еще не совсем выжил из ума и кое-что понимаю в нейросвязях. Вам нужно сделать следующее. Возьмите… А, ну да, вам же не разрешат… В общем, объясните группе, чтобы взяли мой атлас и отмотали на дату, предшествующую первому погружению. Пусть это будет точка контроля. Потом верните машинку – я похлопал по лбу, по тому месту, где был органический принтер, а сейчас остался лишь прикрытый биопластырем контактный выход. Создайте актуальную версию атласа, сравните с контрольной. Отметьте все изменения. Вам надо будет взять мой стволовой материал и по нитям рассадить его в те места, где вы найдете потери. Не возражайте мне! – я мощно жестикулировал как какой-нибудь пламенный революционер прошлого века. – Это возможно. Мы делали клеточный микроэлементарный прикорм во время погружений, надо просто его немного модифицировать. Новокозенцев сможет. Ой, простите, Новокосинцев. То есть…
Я запнулся и похолодел. Я забыл фамилию коллеги. Это не так удивительно, мы все общались по именам, но теперь я засомневался и в точности имени. «Артур, так ведь? Точно, Артур. Ммм… Или Артем? Архип?» Я попытался вспомнить лицо Артура – и не смог. Ощущение ясности сознания вдруг исчезло. Опять стало страшно. Страшно не от того, что память давала сбои – это было неудивительно в моем состоянии – а от того, что я ясно почувствовал, как между мной и другим мной – тем, что когда-то был руководителем центра – вырастает стена. Мое прошлое отвернулось от меня так же, как мое прежнее окружение. Я ощутил, насколько далеко стало то славное время, которое теперь перестало принадлежать мне. Оно отпочковалось от меня, как отпочковывается сначала детство, потом зрелость. Ты больше не можешь войти в захлопнувшийся за спиной мир, который начинает быстро исчезать, испаряться словами. И вроде все остается на месте, все тут, но вдруг «тут» превращается в «там» – точнее, ты просто замечаешь, что уже превратилось – и никакая сила не может вернуть тебя обратно, потому что возвращаться некуда. Ты тут и ты там – одинаковы и неповторимы одновременно. Ты просто кубик рубика. Каждый день незримая сила крутит грани, создавая тебя заново. И со временем вернуться к комбинации, которая была давно, просто невозможно. И даже если бы она случайно собралась вновь, это не вернуло бы тебя прошлого, потому что нет уже никого, кто помнил бы эту комбинацию.
Эта длинная мысль пронеслась во мне мгновенно, оставив за собой шлейф тоски и безысходности.
А потом я с ужасом понял, что вообще не могу ничего вспомнить из той жизни. То есть, я помнил свою биографию, но не саму жизнь. В фактах, но не воспоминаниях. Словно та жизнь была лишь длинным погружением, которое я нашептал себе.
Я совершенно растерялся.
Андрей, кажется, заметил, что со мной совсем что-то не так. Я вцепился ему в руку.
– Андрей, помоги! Позови их всех. Немедленно.
– Кого?
– Ну, всех их… которые мои… ребята.
Андрей посмотрел на часы, встал, укрыл меня одеялом, похлопал по плечу и вдруг просто ушел.
Дверь бесшумно закрылась.
Так же беззвучно вдребезги разбился мир.
Я вцепился зубами в край одеяла и зарыдал.
Иногда мне не хватало выхода слез, и я кричал в мокрую ткань. Яростно и приглушенно, криком пытаясь утвердить «Я есть!» и боясь не услышать этот крик.
А потом ласково подошла доза новой фармы от Андрея, и я тут же уснул. Мне снилось, что я яйцо. Я катился слепо по враждебному пространству, которое пальпировало меня чем-то мягким и холодным.
Страшно все это было, тошнотворнейше страшно.
<< Предыдущая часть ||| Следующая часть >>
Понравился текст? Хочешь узнать, что было дальше, или, наоборот, понять - про что это вообще? Скачай книгу целиком на Литрес! Бесплатно на промопериод!