Каждый вечер, в девять, Нина Афанасьевна садилась перед телевизором, чтобы посмотреть программу "Время". Это был определенный ритуал в её жизни: как прогулка после обеда, или звонок своей старенькой матери в пять вечера.
Нина Афанасьевна поначалу обижалась на дочь Людмилу за то, что та не захотела жить вместе, и уехала с мужем и дочерью в спальный район, на "Ждановскую". А ей, пожилой вдове, досталась приличная комната в коммунальной квартире, на Мичуринском проспекте. Но, теперь она была рада. Привыкла жить одна - сама себе хозяйка. Да и соседи попались хорошие люди, интеллигентные.
Ездить к дочери Людмиле и внучке далеко, не наездишься - другой конец Москвы. Престарелая мама тоже жила неблизко: продав дом в деревне, она переехала к младшей дочери на "Щёлковскую", о чём теперь очень жалела.
Жизнеутверждающий голос диктора вещал что-то об успехах в лёгкой промышленности, как вдруг Нина услышала стук. Стучала соседка, звала к телефону. Нине Афанасьевне звонила внучка, Стася.
— Бабушка! Здравствуй!
— Здравствуй, Стасенька! А что же ты не спишь? Тебе же в школу завтра. У вас всё в порядке?
— Нет, бабуля, я потому и звоню, — девочка перешла на шёпот: — к нам опять приехал дядя Лёня. Бабушка, приезжай! Пожалуйста!
По изменившемуся лицу Нины Афанасьевны, наблюдавшая за ней соседка поняла, что девочка сказала что-то страшное.
Повесив трубку, Нина Афанасьевна бросилась одеваться. После она выключила телевизор, схватила старую сумку с замотанными изолентой ручками, и поехала на другой конец города, на "Ждановскую". Отец девочки к тому времени дома не жил, у него появилась другая семья.
Нина Афанасьевна села в полупустой вагон. Она сильно переживала за дочь, но ещё сильнее - за внучку. Людмила не смогла простить предательства отцу Стаси, и подала на развод. Но штука в том, что она продолжала любить изменника - Нина Афанасьевна знала это наверняка. Дочь была ещё молода и красива. Конечно, ей хотелось устроить свою личную жизнь, но как, если тот, кого ты любишь, разбил сердце?
То у неё был какой-то толстый шеф-повар узбек, теперь вот, встретила друга юности, Лёнчика. Нина Афанасьевна смутно помнила его - парень был родом из деревни, где когда-то жила мать Нины. Людочка летом приезжала к бабушке на каникулы, попить парного молочка. Раньше-то она на этого Лёнчика и не смотрела. А теперь... и случайно ли он ей встретился? Лёнчик отпустил усы, сделал татуировку. Но... Люда не любила ни шеф-повара, ни Лёнчика, и поэтому все свидания сопровождал алкоголь. А где алкоголь, там любая беда может произойти. Неужели Стася сказала правду, и ... ну, я сейчас им устрою!!!
"Станция Ждановская. Конечная. Просьба освободить вагоны!" Нина Афанасьевна очнулась, и поспешила на автобус. Десять минут пешком от остановки. На улице было сыро и холодно, встречались лишь редкие прохожие.
Она не успела позвонить, как дверь приоткрылась. Стасенька, худенькая, бледненькая, стояла на пороге. Увидев бабушку, бросилась к ней обниматься.
Нина Афанасьевна зашла в квартиру, и прямо из прихожей увидела натюрморт на кухне: недопитая бутылка крепленого вина, пустая бутылка из под "Столичной", нехитрый закусон.
—Где они? Там? — спросила тихо внучку, показав на приоткрытую дверь в гостиную. Девочка кивнула.
Бабушка зашла в комнату и замахнувшись на спящих, пошла молотить их своей сумкой. Доставалось, конечно, больше Лёнчику.
— Ах ты...! А ну, пошёл отсюда! Дочь мне спаивать! Сволочь!
Лёнчик подхватил шмотки и смешно запрыгал на выход. Бабушка швырнула ему вслед носок. Людка подскочила, и ничего не понимая спросонок, таращила на мать глаза:
— Мам, ты чего?! Ты как здесь?
— А вот так! Вы что же это делаете? Ребёнка, по голове бьете! Это...
Людка посмотрела на дочь. Стася выглядела победительницей.
— Никто её и пальцем не тронул! Стася, ты почему врёшь? Тебе дядя Лёня шоколадку принес!
— А тебе бутылку! Не хочу. Не хочу, чтобы он приходил! - топнула ногой девочка.
Нина Афанасьевна устало опустилась на кровать. Сумка, с оторванными ручками упала на пол.
— Мам! Что с тобой? Тебе плохо? — забеспокоилась Людка, и крикнула на дочь: - Быстрее воды бабушке принеси!
Стаська побежала на кухню.
— Нормально, — выдохнула Нина Афанасьевна, — я так испугалась!
Она приняла принесенную девочкой воду, сделала глоток.
— Стася! — сказала она возвращая стакан, — врать нехорошо.
— Я больше не буду! — потупилась девочка, — прости, бабушка.
Прошло несколько лет. Стася превратилась в Станиславу - по телефону уже звонили женихи. А мама Люда так и коротала век в одиночестве. Нина Афанасьевна чувствовала вину за тот случай. И сердилась на себя, а не на внучку. А вдруг, у дочери с этим Лёнькой что и получилось бы. А так... дочь перестала за собой следить, располнела, подурнела.
— Люд... Ты прости меня, дуру старую!
— Мам, что случилось? — дочь смотрела на неё испуганно.
— Нет, нет... я всё успокоиться не могу. За то, что Лёнчика... сумкой... Сперва разобраться надо было.
— Мам, ну ты что! — обняла её дочь, — не кори себя, у нас всё равно ничего бы не вышло.
— Ну а ты... всё ещё любишь его?
— Кого?
— Кого! Кого! Димку!
— Нет, мам. Всё прошло. У него, сама знаешь, другая семья. Сын, как он и мечтал.
— Ну Люд... зачем себя раньше времени хоронить? Может, ещё встретишь кого... Может, тебе в "Из рук в руки" объявление дать? У нас одна...
— Мам. Ты в моем возрасте стала вдовой.
— Ну это совсем другое... Мы с твоим отцом успели пожить после войны, а ты пол-жизни кукуешь одна.
— Со Стаськой!
— Ну, это не считается.
— Ничего, мам, не переживай за меня, это я должна заботиться о тебе. Давай-ка съезжаться.
Они сидели на лавочке у пруда и кормили уток. Стояла золотая осень тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.