Византия - государство, до сих пор загадочное и непонятное для многих. Что же на самом деле такое «византийство»? Дмитрий Тараторин предлагает взглянуть на историю Византии как на историю соперничества идеологических и богословских концепций. В предыдущих главах мы рассмотрели историю падения Рима под ударами готов и образование готского королества в Италии. Теперь мы поговорим о византийских "фанатах" - болельщиках на Ипподроме, а также об императоре Юстиниане и императрице Феодоре.
Ультрас и Автократор
Век остготского королевства в Италии был недолог. Смертельную рану ему нанес византийский полководец Велизарий. И вот парадокс — свою карьеру он начал с того, что во главе готских наемников перебил несколько тысяч константинопольских ультрас…
Дело в том, что в Византии тоже были фанаты. Не футбольные, разумеется. Там главным увлечением были скачки на Ипподроме. И вообще, само это сооружение долгое время было самым значимым общественным местом, где на состязаниях непременно присутствовал и глава государства, и вся элита. И соответственно, фанаты, а точнее партии Ипподрома, имели возможность к ним напрямую (порой неполиткорректно) апеллировать. Для регулирования этого вида политической борьбы еще император Константин Великий в 331 году издал «эдикт об аккламациях», допускавший выражать в форме ритмических, коротких «кричалок» свое отношение к тому или иному решению власти.
Изначально функционал у фанатов был чисто организационно-спортивный — всячески взаимодействовать с возницами и хозяевами колесниц, организовывать «праздник», ну и болеть естественно. Группировок было четыре — белые, красные, синие и зеленые. Есть версия, что они соотносились с временами года. Но в исторических анналах остались в итоге только самые боевые — синие и зеленые — венеты и прасины. Объединения эти назывались димы, имели свои боевые отряды, и надо сказать, что по степени влиятельности и беспредельности они далеко превосходили нынешних своих собратьев.
Фактически в Империи ромеев существовала несколько сотен лет своеобразная двухпартийность. Ведь главугосударства там очень часто именно выбирали. Правда, отнюдь не всенародным голосованием. Выбор становился итогом борьбы различных группировок, апеллировавших к венетам и прасинам. Механизм передачи власти в таких случаях нередко был простым — физическая ликвидация предшественника. Вообще, склонность греков к междоусобицам отмечалась еще римскими историками. Так, Геродиан, рассказывая о вспыхнувших распрях в малоазийских провинциях, последовавших после победы Септимия Севера над Песценнием Нигером, говорит: «… и это не вследствие какой-либо вражды или, напротив, расположения к воюющим государям, но из ревности, зависти, ненависти друг к другу и желания уничтожить своих же соплеменников. Это — старинная болезнь эллинов, которые, постоянно находясь в раздорах и стремясь истребить тех, кто казался выделяющимся из других, погубили Элладу».
Восстание «Ника» (Побеждай!), на котором отличился будущий победитель готов Велизарий, это, пожалуй, звездный час византийских ультрас. Случился он в царствование Юстиниана Великого. Тот, еще будучи в статусе официального преемника своего дяди василевса Юстина, изрядно фанатов подраспустил, уповая на их поддержку в случае борьбы за власть.
Вот что пишет о творившемся тогда в Константинополе современник событий Прокопий Кесарийский:
«Юстиниан, перетянув на свою сторону, венетов, которым случалось и ранее ревностно ему содействовать, сумел все привести в смятение и беспорядок. И подобным образом он довел государство римлян до полного изнеможения. Однако не все венеты сочли подобающим для себя следовать желаниям этого человека, но лишь те из них, которые являлись стасиотами (ультрас). …Не пребывали в бездействии и стасиоты прасинов и творили преступления, как только им представлялась такая возможность, хотя их-то как раз постоянно наказывали. Но это лишь придавало им решимости.
Стасиоты прежде всего ввели некую новую моду в прическе, ибо стали стричь волосы совершенно иначе, чем остальные римляне. Они совершенно не подстригали усы и бороду, но постоянно следили за тем, чтобы те были у них пышными, как у персов. Волосы на голове они спереди остригали вплоть до висков, а сзади, словно массагеты, позволяли им свисать в беспорядке очень длинными прядями. По этой причине такую моду назвали гуннской. …
Почти все они по ночам открыто носили оружие, днем же скрывали под одеждой у бедра небольшие обоюдоострые кинжалы. Как только начинало темнеть, они сбивались в шайки и грабили тех, кто поприличней, по всей агоре и в узких улочках, отнимая у встречных и одежду, и пояс, и золотые пряжки, и все прочее, что у них было. Некоторых же во время грабежа они считали нужным и убивать, чтобы те никому не рассказали о том, что с ними произошло. Так как преступления продолжались, а стоящая над народом власть не обращала на злодеев никакого внимания, дерзость этих людей постоянно возрастала….
Так обстояло с венетами. Из стасиотов противоположной стороны многие склонились к ним, охваченные желанием совсем безнаказанно соучаствовать в преступлениях, другие же, бежав, укрылись в иных местах. Многие, настигнутые и там, погибали либо от руки противника, либо подвергнувшись преследованиям со стороны властей. Юстиниан совершал злодеяния не только потому, что менее всего жаждал принять сторону обиженных, но и потому, что отнюдь не считал недостойным быть явным покровителем венетов. Он отпускал этим юношам огромные деньги, многих держал при себе, а некоторых счел справедливым удостоить власти и других почестей».
Ничем хорошим такой явный беспредел закончиться не мог. И однажды из-за несправедливого судейства на Ипподроме началась буза. Причем, весьма масштабная. Пролилась кровь. За организацию беспорядков было арестовано 7 человек. Четверых приговорили к отсечению головы, что тут же и исполнили. А троих — к повешению. И тут случилась незадача, в процессе исполнения приговора виселица сломалась. Причем, выжили один венет, другой — прасин. Партии объединились и потребовали освобождения тех, кого сам Бог помиловал. Их отбили у стражников, но на этом не успокоились, а совсем наоборот. Был подожжен Ипподром, общественные бани, город погрузился в анархию. На второй день погромов Юстиниан вышел к восставшим с Евангелием и попробовал урезонить, обещая помилование. Ответом был общий крик: «Ты лжешь осел».
И тут императору реально стало страшно. Страшно до такой степени, что он решил бежать из города. Но его жена Феодора (бывшая ипподромная проститутка, кстати) произнесла историческую фразу:
«Тот, кто появился на свет, не может не умереть. Но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой. Если ты желаешь спасти себя бегством, государь, это не трудно: у нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы, спасшемуся, тебе не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть — лучший саван».
И тут настал час командира гвардейцев Велизария. Дождавшись, когда основные силы ультрас собрались на Ипподроме чтобы провозгласить нового императора, он ворвался туда с отрядом готских наемников, которые принялись рубить всех направо и налево. Восстание было утоплено в крови.
Но роль прасинов и венетов не уменьшилась. Когда Юстиниан, (поддерживавший, как мы помним, последних) умер, чуть не вспыхнула новая межфанатская война. Страсти удалось успокоить примирительным официальным заявлением. Венетам было приказано сказать: «царь Юстиниан для вас умер»; а прасинам: «царь Юстиниан для вас жив». Тем самым давалась гарантия, что ни одной из партий не будет теперь поблажек.
Политическая активность димов еще долго не снижалась. Так они принимали активное участие в свержении Маврикия узурпатором Фокой в 602 году. А затем уже и самого Фоки. А Юстиниан II потерял власть, по мнению современников, потому что собирался истребить дим венетов.
Однако постепенно двухпартийность угасла. Во-первых, вооруженные подразделения димов были просто включены в армейские структуры. А во-вторых, чем дальше от античности, тем меньшую популярность имели скачки. Но фанатская двухпартийность, как явление абсолютно беспрецедентное, конечно, останется в веках.
Настоящий Император и благоверная блудница
Никогда и нигде не было более сложного и многогранного государства. Империя оставалась вселенной, даже когда являла собой один единственный город в океане врагов. Византия одновременно ратовала против недругов своих и жестокостью, и коварством... и молитвой.
Но эти составляющие вовсе не были в лицемерном согласии друг с другом, они непрерывно боролись между собой. Имперское величие постоянно оспаривалось мятежниками и жестко обличалось святыми. И в этой непрерывной внутренней распре, постоянно ведя внешние войны сразу на нескольких фронтах, она явила пример самой долговечной империи в известной нам истории.
Уникальность Византии — немыслимо скоростные для Средних веков «вертикальные» лифты, способные конюха вознести в императоры.
Она была «два в одном» — неслиянно и нераздельно существовали ужас кровавой, порочной реальности и вершины святости. Это проявилось еще в личности самого Константина Великого. Но он основал город. А вот воистину основателем Империи новой, хоть по названию и Ромейской, но уже не Римской по сути своей, полностью воплотившим в себе самом ее сложность и парадоксальность стал Юстиниан. Тоже Великий. Который, опять же, множится на два своей фантастической супругой Феодорой.
Все началось с его дяди — простого иллирийского (из современной Хорватии, видимо, родом) крестьянина по имени Юстин. Он в компании с двумя приятелями босой пришел в Константинополь искать счастья. И нашел корону… В русских сказках такое нередко бывает с Иваном-дураком. В реальности на Руси такое никому из попробовавших дерзнуть «дураков» не удавалось. А в Византии — то и дело.
Вот взять карьеру Юстина. Пошел в солдаты. Дослужился благодаря исключительно природной смекалке и отваге до командных должностей. И когда вдруг резко (как всегда и бывает) открылось «окно возможностей», не растерялся.
Умер император Анастасий. Юстин уже занимал тогда пост начальника телохранителей василевса. У покойного были племянники, которые могли претендовать на трон. Но ловкий евнух Амантий задумал возвести на него некоего Феокрита. И чтобы все прошло ровно, задумал подкупить имперских телохранителей, для чего и выдал Юстину внушительную сумму.
Но тот, будучи «Иваном-дураком», но совсем не дебилом, раздал деньги от своего имени и выдвинул собственную кандидатуру на вакантный пост. Человек он был известный и среди элиты, и в народе. И ни у кого не вызывал аллергии, в отличие от мутного ставленника евнуха.
И вот 10 июля 518 года Юстин был коронован. По словам хрониста Феофана, василевсом стал «царь благочестивый, строгий и многоопытный муж, начавший служить с простого воина и возвысившийся до сенатора... и был во всем любезен, как пламенный любитель православной веры и муж, опытный в деле военном». Но при всей своей благочестивости, он немедленно казнил пронырливых Амантия и Феокрита.
Характерно, что император так до конца своих дней и оставался совершенно неграмотным. И документы подписывал с помощью специального лекала. Его племянник Юстиниан, напротив, получивший отменное образование, заранее при помощи партии венетов и другими способами обеспечил свою безальтернативность как наследника. И дождавшись вполне естественной кончины дядюшки, принялся править. Юстиниан был человеком совсем другого сорта. В нем сочеталось, казалось, абсолютно невозможное.
Прокопий Кесарийский, секретарь полководца Велизария, когда последний оказался в опале, преисполненный обиды, писал о Юстиниане: «необычайное сочетание глупости и низости... человек коварный и нерешительный... полон иронии и притворства, лжив, скрытен и двуличен, умел не показывать своего гнева, в совершенстве владел искусством проливать слезы не только под влиянием радости или печали, но в нужные моменты по мере необходимости. Лгал он всегда, и не только случайно, но дав торжественнейшие записи и клятвы при заключении договоров и при этом даже по отношению к своим же подданным».
Но тот же Прокопий признает, что Юстиниан был «одарен быстрым и изобретательным умом, неутомимый в исполнении своих намерений». Кроме того, он был чрезвычайно доступен для просителей и посетителей. В силу того, что спал он очень мало, то чуть ли ни круглосуточно готов был лично разбираться и с государственными, и чьими-либо частными вопросами. Все тот же желчный Прокопий признает: «приняв власть над государством, потрясаемом [волнениями] и доведенным до позорной слабости, увеличил его размеры и привел его в блестящее состояние, изгнав из него насиловавших его варваров. Император с величайшим искусством сумел промыслить себе целые новые государства. В самом деле, целый ряд областей, бывших уже чужими для римской державы, он подчинил своей власти и выстроил бесчисленное множество городов, не бывших ранее.
Найдя веру в Бога нетвердой и принужденной идти путем различных вероисповеданий, стерев с лица земли все пути, ведшие к этим колебаниям, он добился того, чтобы она стояла теперь на одном твердом основании истинного исповедания. Кроме того, поняв, что законы не должны быть неясными вследствие ненужной их многочисленности и, явно друг другу противореча, друг друга уничтожать, император, очистив их от массы ненужной и вредной болтовни, с великой твердостью преодолевая их взаимное расхождение, сохранил правильные законы».
Кодекс Юстиниана на века стал основой юридических норм империи. Он же провозгласил принцип Симфонии Светской и Церковной власти. Сформулирован он был замечательно:
«Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство (ἱερωσύνη) и царство (βασιλεία), из которых первое заботится о Божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всём (συμφωνία τις ἀγαθὴ), что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем».
Другой вопрос, что реально идеал так и не был никогда воплощен в жизнь в силу невозможности сего. Однако сам принцип предопределил развитие не только самой Византии, но и отчасти России.
Юстиниан был одержим идеей возрождения Римской империи во всей ее мощи. И действительно, его полководцы отвоевали у готов Италию, у вандалов — Северную Африку, у персов — области на востоке. И наконец, именно он задумал и реализовал величайший архитектурный проект Православия — Храм Святой Софии.
И во всех его делах и начинаниях самым верным его сподвижником была жена его императрица Феодора. Она была личностью, пожалуй, не менее выдающейся, одаренной несгибаемым характером и поражающими воображение страстями.
Рано лишившись отца, который работал в цирке — присматривал за зверями — она вместе с матерью и сестрами лишилась и средств к существованию. Проблему эту она с детства буквально начала решать проституцией. Благо, что все признавали ее красоту и очарование. И это была не какая-нибудь Сонечка Мармеладова. Ни малейших нравственных страданий, напротив — предельная увлеченность любимым делом.
Прокопий сообщает:
«Была она необыкновенно изящна и остроумна. Из-за этого все приходили от нее в восторг. У этой женщины не было ни капли стыда, и никто никогда не видел ее смущенной, без малейшего колебания приступала она к постыдной службе…. В самом деле, никто не был так подвластен всякого рода наслаждениям, как она. Ибо она часто приходила на обед, вскладчину сооруженный десятью, а то и более молодцами, отличающимися громадной телесной силой и опытными в распутстве, и в течение ночи отдавалась всем сотрапезникам; затем, когда все они, изнеможенные, оказывались не в состоянии продолжать это занятие, она отправлялась к их слугам, а их бывало порой до тридцати, спаривалась с каждым из них, но и тогда не испытывала пресыщения от этой похоти».
Во всем этом чувствуется еще дикое буйство античности… И вот в такую даму без памяти влюбился Юстиниан, еще будучи наследником. Известную всему Константинополю блудницу он возвел в сан патрикии и женился на ней.
Впрочем, надо отдать должное Феодоре — после свадьбы даже самые последовательные и бдительные недруги не смогли уличить ее в измене. Как, впрочем, и Юстиниан. Феодора была абсолютно беспощадна к врагам. Любой вставший у нее на пути был обречен. Говорили, что в казематах в подвале дворца неугодившие ей исчезали внезапно и бесследно. Лишь редкие, возвращаясь после в мир людей, возвращались полными безумцами. Не было цели, которая казалась бы ей недостижимой, не было преступления, которое, казалось бы, ей неисполнимым. Так и правил этот удивительный тандем на страх врагам, на удивление всему миру и, что поразительно, на славу государству.
С годами, как водится, оба стали уделять повышенное внимание общественной нравственности. Юстиниан велел кастрировать всех уличенных в гомосексуализме и водить в таком виде по городу. Например, в 527 г. этому наказанию подверглись даже два епископа.
А Феодора создала специальный монастырь очень строгих правил для бывших проституток. Иоанн Малала пишет:
«Благочестивая Феодора после других своих добрых дел сделала следующее. Так называемые содержатели притонов шныряли вокруг, высматривая повсюду бедняков, имеющих дочерей, и, дав им обещания и немного номисм, они забирали тех [девиц] якобы на воспитание. [Сами же] выставляли их публично, пользуясь их несчастьем и получая низкую выгоду от [продажи] их тел. И вынуждали их выставлять себя. Таких содержателей притонов она [Феодора] повелела разыскать со всей тщательностью. И когда они были приведены вместе с девицами, она приказала каждому рассказать о клятве, данной их родителям. Те сказали, что дали по пять номисм за каждую [девицу]. После того как сказанное было подтверждено клятвой, благочестивая василиса, дав деньги, освободила девиц от ярма горького рабства, повелев, чтобы не было содержателей притонов, а девиц, одарив одеждой и дав по номисме, отпустила».
Так или иначе, но Церковь причислила обоих царственных супругов к лику благоверных. Да, и весьма строгий, а порой и беспощадный Данте Алигьери в своей «Божественной комедии» поместил Юстиниана в Рай.
Феодора умерла от рака, поразившего метастазами все ее тело. Что тоже вполне может рассматриваться как финальное искупление.
Юстиниан и после смерти супруги остался ей верен, и новой жены не искал. С годами он вообще все меньше интересовался мирским. По словам поэта Кориппа, «старец-император уже ни о чем не заботился; как бы уже окоченелый, он весь погружался в ожидание вечной жизни. Дух его был уже на небе».
В самом деле, на земле он совершил столько невероятного, что она должна была ему опостылеть. Агафий Миринейский, имея в виду его предшественников на Константинопольском престоле, так оценил его: «первый, так сказать, среди всех царствовавших показал себя не на словах, а на деле римским императором».
В следующих главах мы поговорим о прославленном византийском маршале Велизарии, а также об императоре-узурпаторе Фоке, возглавившем восстание против императора Маврикия.