Удачливый Василий
— Василий Федорович, вы уже получили зарплату? — улыбчивая, симпатичная фотограф Юля — новичок в фирме. Может быть, поэтому она — единственная, кто пока замечает Василия. Наверное, если бы не Юля, он и про зарплату бы сегодня не узнал.
— Нет, я и не знал, а что, уже дают? Что-то рано сегодня. Спасибо, Юлечка! Пошел за зарплатой. Не успел Василий закрыть за собой дверь, как девушки решили просветить новенькую на его счет:
— Юлька, да не обращай ты внимания на нашего Васю, — толку не будет, — изрекла Надежда, не отрываясь от экрана монитора. Василий устало прислонился к стене за неплотно прикрытой дверью. Нет, он не хотел подслушивать — ему было заранее известно, что думают о нем коллеги, но... все-таки в глубине души, Василий надеялся: может быть, кто-нибудь, ну вот хотя бы та же Юля, уважает его... Ведь он не сделал никому ничего плохого, не сделал ничего того, за что можно человека не уважать!
— Да жалко же, девчонки! Молодой мужик, здоровый вроде, а так скучно живет! Получает копейки, а делает и того меньше, — целыми днями джинсы протирает, да в стрелялки сам с собой режется, как третьеклассник недоразвитый! — вот сравнение с недоразвитым третьеклассником , Васю задело не на шутку. А ему эта Юлька еще казалась симпатичной! Сама целыми днями носится по городу с фотоаппаратом, в офис только и заглядывает за зарплатой, а как начнут деньги на карточки переводить, так, верно, и вообще появляться перестанет. Он, видишь ли, в стрелялки режется! А она откуда знает? И чем сама целыми днями занята? А зарплата у нее в два раза больше, чем у него, хотя она еще институт не закончила.
— Да, Вася у нас такой. Чай будешь? Я печение напекла, — Галина постоянно что-то жует и вся клавиатура у нее вечно в крошках. Но печет она знатно и всех угощает щедро. — Васе как будто и так хорошо, и не надо ничего...
— Галь, да как же не надо, когда молодой здоровый мужик сидит в офисе за пятнадцать тысяч рублей!
— Ну, Юля, не в деньгах счастье. Есть учителя, которые тоже пятнадцать получают, есть... ученые там, вот у моей подруги муж — искусствовед, так он...
— Получает пятнадцать тысяч? И как твоей подруге с ним живется?
— Нет, не пятнадцать, конечно. Он подрабатывает, преподает где-то, они все время путешествуют — он составляет индивидуальные туры, так желающих поехать с ним полно находится.
— Вот видишь! И учителя, о которых ты говоришь, тоже вряд ли так вот скучают.
— Да естественно, не скучают, — Надя вечно знает ответ на любой вопрос, самая умная наша. Такие женщины особенно раздражали Василия. Когда Надежда впервые появилась в их офисе, ее яркая внешность произвела на Василия впечатление, он даже попытался поухаживать за красоткой, да только Надя его в принципе не заметила. Воспоминания еще больше испортили настроение.
Василию надо было бы уйти, получить наконец свою зарплату, а не слушать втихаря чужие разговоры, но какое-то странное, почти болезненное чувство точно привязало его к этой стене у приоткрытой двери.
— Человек работает, потому что находит для себя что-то ценное в своей работе, — продолжала Надежда. — Может быть, ему интересно, может быть, он на работе отдыхает от семьи. У меня соседка есть... библиотекарша... Той деньги особо и не нужны — у нее муж отлично зарабатывает. Она ходит на свою работу, чтобы дома с мелкими не сидеть, а в библиотеке с девчонками тусоваться да книжки читать.
— И сколько у нее детей?
— Трое, они с няней.
— Тогда понятно. А у Васи что, тоже трое мелких с няней и жена много зарабатывает?
— Нет, тут все гораздо хуже!
Девушки зашушукались, а Василий наконец
отправился в бухгалтерию.
** *
Телефонный звонок прозвучал ночью. В такое время психотерапевта тревожат либо отчаявшиеся пациенты, которые нуждаются в срочной помощи, либо...
Я сразу понял, что имею дело с другим случаем. Во-первых, высветился незнакомый номер: пусть и не наверняка, но очень возможно, это указывает на то, что я с человеком незнаком, а значит, его ночной звонок — вряд ли сигнал бедствия. Во вторых, мой собеседник старался говорить как можно тише. И постарался свернуть разговор как можно быстрее, — записался на прием, но не пожелал ничего сообщить о себе. Правда, за поздний звонок извинился. По телефону я почувствовал беспокойство звонившего, неуверенность в том, что он поступает правильно, и страх, что его услышат. Возможно, он опасался разбудить спящего ребенка... Возможно, но маловероятно, и вот почему: отец маленького ребенка мог бояться его разбудить, но он не стал бы бояться самого ребенка. В данном же случае для меня было очевидно: мой собеседник именно опасается того, что кто-то узнает о его звонке — он боится другого человека.
Записался Василий на прием в середине рабочего дня. Так как заранее он ничего не сообщил о себе, я ожидал увидеть человека, не обремененного офисной зависимостью — мужчины не любят отпрашиваться со службы из-за посещения психотерапевта.
Ждал ли я человека творческой специальности? Нет, признаюсь, мыслей об искусстве телефонный разговор с Василием мне не навеял. Но, увидев сутулого рыхловатого мужчину с мешками под глазами, с беспомощной улыбкой, в каком то старомодном коричневатом пиджачке и обносившихся джинсах, я подумал о принадлежности посетителя к богеме. Может быть, неиздающийся писатель? Поэт? Не нашедший признания художник авангардист? Или ученый историк, имеющий обыкновение просиживать целые дни в архиве над старинными рукописями?
— Здравствуйте, прошу вас, проходите, — я старался подбодрить словно застрявшего в дверях мужчину.
— Здравствуйте, — мой посетитель наконец добрался до стола и разместился на краешке стула.
Возможно, он ждал, что я поведу себя как доктор в поликлинике — открою карточку и стану заполнять с его слов. Но я не собирался задавать вопросы, чтобы не давить на него. Я уже видел многое: передо мной сидел человек забитый, испуганный непривычностью ситуации, в которой он оказался, то есть сама эта ситуация была для него сильным стрессом. Мои вопросы могли вызвать сопротивление — сейчас мой клиент готов был защищаться от кого и от чего угодно. Моя же задача — дать ему возможность успокоиться, привыкнуть к ситуации и принять ее. Только после этого будет возможна плодотворная работа.
Пока мой пациент мялся, собираясь с духом, я, делая вид, что заношу какие-то данные в компьютер, исподволь наблюдал за ним, изучал его мимику, жесты, пытался определить цель его прихода и то, какую историю он мне преподнесет. Кстати, я уже был готов к тому, что изначально история эта будет вымышленной.
— Меня зовут Василий, — наконец начал мой визави. Примечательно, что он не поздоровался со мной, хотя человеком невоспитанным вовсе не выглядел, да и, записываясь на прием, не забыл извиниться за поздний звонок. Он явно спешил, чтобы не дать себе возможности к отступлению, ведь после «здравствуйте» всегда можно через не сколько слов сказать и «до свидания», а Василий явно боялся этого. — Я работаю искусствоведом и очень люблю свою работу, я ею увлечен по настоящему! Я жить не могу без нее, доктор, понимаете? — Однако с артистизмом у Василия дела обстоят не лучшим образом, — глаза фанатическим блеском не зажглись. То, что Василий фантазирует, я понял сразу по многим признакам. Например, он столь настойчиво убеждал меня в том, что предан своей работе, что тут не надо быть психотерапевтом, чтобы усомниться. Да и не походил он на искусствоведа — обычно люди этой специальности выглядят стильно, — интерес к искусству не может не отразиться на личном вкусе. И уж точно они не выглядят... пыльными, как Василий. Но моя задача сейчас — дать Василию возможность высказаться. Только так я смогу ему помочь.
— Вы — искусствовед и любите свою работу. Продолжайте, пожалуйста, — откликнулся я.
— Да, я по-настоящему предан делу, которому служу, — ага, на штампы человек переходит, когда самому ему сказать нечего. — Из-за любви к искусству я отказался от семьи — никакая женщина не захочет жить на зарплату искусствоведа, — Василий снова надолго замолчал.
— Прошу вас, продолжайте.
— Я горжусь своей работой, меня уважают как прекрасного специалиста, мои открытия в науке известны всему миру...
Я слушал фантазии Василия и понимал, что одна из его проблем, — кончик ниточки, потянув за которую, мы размотаем весь клубок, — вовсе не то, что он пытается мне представить: не зарплата и не отсутствие семьи. То есть, конечно, и эти проблемы наверняка имеются, но, по-видимому, они вторичны по отношению к чему-то более глубокому. Если получится докопаться до корня, то их решение — не за горами.
Мне очевидно, что Василий отнюдь не так горячо любит свою работу, как рассказывает мне, а скорее всего, не любит ее вовсе. Иначе зачем бы ему скрывать реальное место своей службы и называться искусствоведом? Он представляет себя жертвой ради науки, говорит о всеобщем уважении, стараясь таким образом заставить и меня уважать его. Рассказ Василия — по сути то, что психологи называют защитным механизмом: он отрицает реальность — скучную работу, отсутствие уважения, и отрицание замещается фантазией, в которой Василий — ученый с большой буквы, имеющий имя мирового значения и безусловное уважение в кругах людей искусства и науки. Каждый человек должен уважать себя, иначе его гармоничный мир разваливается на части. Уважение окружающих обязательно для самоуважения, а для таких людей, как Василий, явно не самодостаточных, это особенно актуально.
Итак, первая проблема — работа и уважение окружающих
— Василий, расскажите, пожалуйста, что побудило вас обратиться ко мне?
— Я видел в книжном магазине вашу книгу «Диагноз: любовь», вот и подумал, что вы не просто практикующий врач-психотерапевт, но еще и писатель... и сможете мне помочь.
Какая интересная у человека логика: просто психотерапевт ему не поможет, но психотерапевт - писатель... Впрочем, пусть и так: доктор должен вызывать доверие у пациента, а доверие может зиждиться на чем угодно, иногда вообще на каких - то иррациональных вещах.
— Спасибо. Получается, что вы давно думали о визите к психотерапевту?
— Я не думал, но... да, наверное, вы правы. Но я только на днях понял, что приду к вам.
— Расскажите мне все, что можете вспомнить о последних днях перед звонком ко мне. Давайте начнем с того дня, когда вы позвонили, и постепенно пойдем назад, в прошлое.
Василий сам не заметил, как рассказал о подслушанном разговоре, — так мне открылось происхождение мифического искусствоведа. Все в его жизни представлялось весьма печальным: работа, не приносящая абсолютно никакого удовлетворения, в течение многих лет угнетенное самолюбие. Только этого достаточно для того, чтобы жизнь стала для мужчины беспросветной, а ведь было ясно: корни проблемы Василия лежат намного глубже. Ну что ж, кончик ниточки показался, теперь, глядишь, размотаем весь клубок, только спешить нельзя: неловко дернешь, и ниточка оборвется.
** *
Вася плывет, с наслаждением отталкиваясь ногами от густой водной синевы, ласково раз водит ее руками, счастливо смеется золотистым солнечным бликам на поверхности... Васе двенадцать лет, плавать его научил отец пять лет назад, незадолго перед гибелью.
Погиб он нелепо, глупо — выпил, как считал, совсем малость, да ему хватило, чтобы сверзиться в пропасть на своем жигуленке, не среагировав на поворот горного серпантина в Крыму.
Нелепая смерть, а мама говорила, что и жизнь была нелепой, а самым нелепым поступком, по ее словам, было научить Васю плавать. Хотя, когда отец учил, она радовалась. Она тогда во обще больше радовалась и не говорила про нелепую жизнь.
— Вася, поворачивай! Поворачивай! Плыви назад! — кричит мама. И мальчишка покорно поворачивает, ведь мама волнуется. После смерти отца она не может отпустить Васю от себя ни на шаг. Ему жалко мать, и он поворачивает.
— Мама, — Вася подходит к маме, а она положила на лицо широкополую пляжную шляпу — от солнца бережется — и на Васю не смотрит, — я даже до буйка не доплыл! Я же хорошо плаваю! Мама! — мама не реагирует. Через пять минут она пошлет его в тень, чтобы не сгорел на солнце, а купаться разрешит только завтра — она не любит, когда Вася купается.
Почему-то сегодня по дороге с работы Васе вспомнилась именно эта сценка двадцатипятилетней давности. Ему уже не двенадцать, ему тридцать семь, а он и сейчас не может позволить себе до плыть до буйка, потому что мама волнуется. Пару лет назад его отпуск они с мамой провели на море в Турции — зарплаты, отпускных и маминой пенсии хватило на две недорогие путевки. И каждый раз, когда Вася заходил в воду, мама поднималась и орлиным взором пронзала морские просторы. Как только Василий проплывал половину расстояния до буйка, до него долетал памятный с детства вопль:
— Вася, поворачивай! Поворачивай! Плыви назад!
Васе было уже не двенадцать, он ждал крика матери и не чувствовал счастья от встречи с морем, о которой так мечтал.
По дороге с работы Вася заглянул в бассейн, расположенный в приемлемой близости от дома. Изредка он позволял себе одноразовое посещение, но так бы было здорово плавать регулярно! Да и абонемент вышел бы дешевле, но все равно дороже, чем его месячная зарплата. В очередной раз Вася посмотрел на прейскурант и медленно поплелся в сторону дома. Настроение упало ниже плинтуса.
А дома привычно пахло щами — мама считала капусту самой здоровой пищей.
— Васенька, давай скорее за стол, пока щи горяченькие! Я и зелень уже покрошила.
Что-то переклинило вдруг в голове, и Василия понесло.
— Я что, должен вот так сразу, не помыв руки, не переодевшись, садится за стол и заливать в себя раскаленную капустную жижу?! Я ненавижу капусту! — Василий орал, наверное, впервые за много лет, а может быть, и за всю жизнь. — Сама ешь свои щи! Горяченькие! Ненавижу!
Потом мама плакала, а Вася говорил и говорил. Он объяснял ей, как невыносимо ему сидеть на этой скучной работе, что с его обязанностями менеджера справится и недоучившаяся девчонка, а он все же пять лет в университете учился, он — программист, а не менеджер, и у него на работе недоучившаяся девчонка фотограф получает в два раза больше него. Что его зарплата унизительна, и что на нее он не может даже купить абонемент в бассейн.
Кстати, тут мама опять вспомнила учителей, зарплаты которых вовсе не велики. И дались им всем эти учителя! Впрочем, Василию было что возразить матери: учителя работают, потому что им нравится их работа, они получают удовлетворение от нее, и большинство из них находят способы подрабатывать.
— Ты хочешь сутками только и работать! Васенька! Ты надорвешься из-за этих денег! У тебя не будет никакой жизни, кроме работы!
Вася знал, что, если он объяснит маме, что вечера, проведенные с ней у телевизора, — это не жизнь, выходные с ней на даче или культпоходы с ней в кино — тоже не жизнь, то обидит ее. Он и так довел ее сегодня до слез, а она ведь отдала ему всю себя. Когда погиб отец, мама была молодая и красивая, она могла выйти замуж, и кто знает, как бы сложились отношения Васи с отчимом. А так они были только вдвоем всегда. Нет, Вася не может обидеть свою маму! Да мама и сейчас у него самая красивая! Ну и что, что она уже не молода, она ничем не хуже этой выпендрежницы Надежды, которая только и знает, что всех поучать! Лучше его мамы нет никого на свете!
В общем, этот вечер закончился тем, что мама выдала Василию восемнадцать тысяч — сумму, на три тысячи превосходящую его зарплату и достаточную для покупки абонемента в бассейн.
** *
Я внимательно разглядывал сидящего передо мной пациента. Что-то с прошлой встречи не уловимо изменилось в Василии. Он был в том же пиджаке и в тех же обшарпанных джинсах, но что-то в осанке изменилось, да и выражение лица стало чуть иным, менее размытым, если можно так выразиться.
— Вы лучше выглядите! — глядя на пациента, произнес я. Дело в том, что у нашей личности есть потребности, которые, кроме прочего, заключаются в поддерживающей информации, способствующей укреплению представлений о собственном «я». Если человек недостаточно слышит хорошего о себе, это воспринимается как угроза для личности и вызывает сопротивление. А мне на сеансах вот только сопротивления не хватало!
— Я записался в бассейн! Жизнь как-то сразу стала немного лучше, доктор.
— Очень хорошо! — если Василий получил на службе премию, он обязательно об этом расскажет, просто не сможет смолчать.
Однако Василий молчал. Что ж, я был рад уже тому, что ему больше не хотелось сочинять истории про профессиональную реализацию.
Наконец Василий заговорил:
— Доктор, из-за того что я зарабатываю сущие копейки, я не могу позволить себе многого. Я не могу завести семью, потому что не в состоянии содержать ее, не могу даже ходить в бассейн. Если бы не мама... Мама фактически кормит меня, а недавно она подарила мне деньги на бассейн. Я всем ей обязан, понимаете, доктор!
Понимаю. Это я хорошо понимаю — случай то вполне ординарный, только крайне запущенный. Маменькиных сынков на свете много, и многие из них, как Василий, не в состоянии самостоятельно разглядеть корень своих проблем — дорогую, любимую, самоотверженную маму.
На этот раз работать с Василием мне было намного легче: он был спокойнее, сказались занятия плаваньем. Психотерапевты знают, что физические нагрузки — один из самых действенных способов снять напряжение, которое так мешает нам работать, потому что заставляет личность сопротивляться и обращаться к защитным механизмам, пряча глубоко в подсознание истинные причины неудач.
В процессе этой нашей беседы клубок проблем Василия стал заметно разматываться, ниточка тянулась и тянулась, и мне уже была видна основа, на которую в беспорядке были намотаны все трудности и комплексы несчастного неудачника. Впрочем, собственно неудачником Василия называть было бы неверно, ведь неудачник — тот, кому не везет, а Василий просто ничего не делал для того, чтобы жить лучше.
Не такой уж редкий случай, как можно подумать: людей, как будто припорошенных пылью, в вытянутых джинсах или тренировочных штанах, в кургузом пиджаке неопределенного цвета или заштопанном мамой джемпере на самом деле много, просто их не замечаешь. Они сидят в каких-то офисах, ездят в метро, автобусах и маршрутках, заходят в магазины, но их как будто не существует — они боятся быть заметными, им как будто кто-то запретил высовываться, и они всю жизнь живут под давлением этого запрета.
** *
— Все, мама, я решил: я подаю заявление, — Василий долго готовился к этому разговору, он превосходно представлял себе, что ему предстоит выдержать мамино недовольство, упреки, может быть, даже слезы, но откладывать дело в долгий ящик не мог.
— Какое заявление, Васенька? — мама напряглась, словно почувствовать волнение сына.
— По собственному желанию. Мама, понимаешь, это не работа, а Бог знает что такое! Денег нормальных не платят, я за твой счет, можно сказать, живу. Ну мужик я или кто, наконец! — Василий сам не заметил, как начал оправдываться перед мамой. Всегда у него так получалось: если знает заранее, что мама будет недовольна, сразу начинает оправдываться, хотя вроде бы имеет полное право поступать так, как ему нужно, не ожидая маминого одобрения.
— Васенька, что случилось? Почему? Если начальство хочет повесить свои сложности на тебя... — Мама, да ничего оно не хочет! Оно уже и забыло о моем существовании. Платят копейки, а держат, чтобы ставка не пропадала. Не нужен я там никому.
— А зачем тогда уходить, Васенька? — Василий знал, что для его мамы — главное, чтобы другие люди не обращали на него никакого внимания. Ревнует она, что ли?
— Мама, ну как ты не понимаешь! Я хочу нормально работать и нормально зарабатывать! Нормально, мама! А не пыль с компьютера вытирать да со стола — локтями!
— Да тот, кто, как ты выражаешься, нормально работает и зарабатывает, тот не сегодня-завтра в тюрьме окажется. Ты вон Ходорковским восхищался, а где он, твой Ходорковский?! Думаешь, его маме легко? А вот я так не думаю!
— Мама, ну при чем здесь Ходорковский! Меня устроит и не такая большая зарплата, как у него была, постарайся понять.
— Вася, все бизнесмены — воры, — сказала мама как припечатала. — Я запрещаю тебе, слышишь! Запрещаю!
— А не бизнесмены — тоже воры, мама? Не обязательно же бизнесом зарабатывать!
— Васенька, ты — математик, программист. Если ты хочешь уйти из своей фирмы, значит, ты собираешься основать свою, я тебя знаю. А это — бизнес, а значит, ты станешь вором и окажешься за решеткой! В тюрьме! И как я тогда... — голос мамы осекся, она явно готовилась к рыданиям.
— Мама, я не собираюсь основывать свою фирму, не собираюсь! Я просто хочу интересную работу! По специальности! — Вася во что бы то ни стало хотел предотвратить приближающуюся истерику и отчаянно оправдывался, в душе понимая, что теряет позицию за позицией. А может, не стоило вообще с мамой обсуждать своего решения об ухо де? Эх, все мы умные задним числом.
— Ах ты хочешь по специальности... Чтобы увязнуть за своим компьютером и ни телевизор не посмотреть, ни с матерью не поговорить! Вот у Ленки сынок — не вытащить из-за этого компьютера! — почуяв Васину слабину, мама с удовольствием шла в атаку; щеки ее дрожали, глаза обличающее горели, на шее расцветали алые пятна, а руки яростно теребили приготовленный для вытирания слез платочек.
— Да что ты говоришь, мама! Ленкиному сыну — четырнадцать! А мне — тридцать семь! А я до сих пор и не работал толком! — Вася, как обычно, чувствовал, что мама его переиграла. Это чувствовала, нет, — знала! — и мама:
— Васенька, не надо так рисковать, я тебя очень прошу! — и из ее правого глаза выкатилась чистая, ангельская слезинка; интересно, как человеку удалось так хорошо натренироваться выдавливать из себя эти слезинки в ситуациях и мизансценах, располагающих к изображению светлой грусти? — Подумай о матери, сыночек! Что со мной будет, если с тобой что-нибудь случиться! Я этого не переживу! Ведь у меня сердце слабенькое, Васенька, ты же знаешь... Мне много не надо... — и вторая слезинка выкатилась из правого глаза и побежала по подбородку...
— Да ничего со мной не случится, мама! — Васе стало жалко плачущую мать, но он еще не готов был окончательно сдать свои позиции. — Программистов сейчас не хватает, я просто пойду в нормальную фирму. Петька Крылов меня давно в #яндексдзен хочет перетянуть , там и интересно, и зарплаты нормальные.
— Вася, не надо! Просто так нигде деньги не платят, поверь моему опыту! — Наконец-то маме пригодился платок и она, изрядно предварительно его искомкав, промокнула им поочередно сначала правый, а потом левый глаз и, как бы подытоживая свое высказывание, гром ко высморкалась.
— Мама, но я не хочу просто так! Я хочу работать! И получать деньги за свою работу! — Вася почувствовал себя просителем неудачником, которому, как всегда, откажут.
— Васенька! Я тебя очень прошу! — в мамином голосе проскользнуло раздражение, она встала и царственно прошествовала на кухню — капать в стаканчик корвалол и жадно пить его, постукивая зубами о стекло. Так бывало всегда в ситуациях, сходной с нынешней — и сейчас Вася унюхал запах любимого маминого лекарства. Так было, так будет... Это бы постоянство да в мирных целях!
И опять, как всегда, Василий не мог пойти против материнской воли. Каждый раз, когда он спорил с матерью, ему казалось, что он «плохо себя ведет», что ее упреки, ее недовольство им вызваны каким-то его проступком и ему надлежит как можно скорее извиниться перед ней и исправиться. Он всегда и извинялся, и исправлялся — так они и жили.
** *
Я обнаружил у Василия страх перед материнским и, шире, женским запретом — одну из характерных черт Эдипова комплекса. Дело в том, что для ребенка мать — это воплощение заботы, а забота проявляется не только в тепле и ласке, но и в запрете. Ребенок вырастает, мальчик становится мужчиной — и что мы видим? Подавляющее большинство мужчин испытывают панический страх перед женским запретом! Достаточно понаблюдать, как мужчины расслабляются в чисто мужской компании — в спортивном клубе, на научной тусовке, даже на войне!
Так что Василий — отнюдь не исключение, просто случай особенно тяжелый: все же большинство мужчин на каких то уровнях преодолевают материнское влияние, побеждают Эдипов комплекс и становятся мужчинами. А вот Василий так им и не стал, застрял в своем инфантилизме, в угоду маме остался мальчиком.
Когда беседа с моим пациентом привела нас к Эдипову комплексу и боязни материнского запрета как его проявлению, мы нашли выход: если Василию тяжело спорить с матерью, если он боится нарушить ее запреты, то в некоторые проблемы ее можно не посвящать сразу, а может быть, и вообще что-то делать за ее спиной. Я потихоньку стал внушать Василию, что он — личность, взрослый самостоятельный человек, который оказался в психологической зависимости от матери, и зависимость эту надо разорвать, пусть не сразу, а постепенно увеличивая дистанцию между ним и мамой.
Не надо врать, зачем? А вот уволиться с опостылевшей работы необходимо, тем более что есть очень хорошая перспектива трудоустройства. Когда мама заметит, что в жизни ее сына произошли изменения, она спросит, и он скажет правду, вот только запретить ему мама уже не сможет ничего.
— Понимаете, доктор, — объяснял мне Василий, — моя мама — прекрасный человек! Вы, конечно, правы, — я вешаю на нее свои проблемы, а она стремится мне помочь, хочет все, как в детстве, решить за меня, старается меня оберегать от всего. А ведь она уже не молодая, ей так тяжело! Она всю себя вложила в меня, и она никогда ни чего плохого себе не позволяла, да ей и не надо было! Моя мама — святая женщина!
А это — еще одна характерная черта Эдипова комплекса: идея святости женщины. В наиболее экзальтированных формах она проявляется в рыцарском служении Прекрасной Даме, культе Девы и т. п., чего европейская культура знает достаточно много. Вот я и напомнил Василию эти проявления, и задал ему вопрос, является ли его мама героиней литературного произведения, или она — живой человек. Ответ был очевиден как для меня, так и для него. Главное для психотерапевта, когда он имеет дело с Эдиповым комплексом, — это не впасть в другую крайность — не начать искать недостатки в объекте поклонения пациента. Это только отвергнет пациента от врача, и образовавшийся контакт может рухнуть.
Качественным скачком в нашей с Василием совместной работе я считаю тот момент, когда он уволился со своей скучной и бесперспективной работы и устроился в фирму программистом с начальным окладом пятьдесят тысяч и прекрасными перспективами. Василий ничего не сказал об этом матери, он вообще стал заметно отдаляться от нее и уже насчитал должным обсуждать с ней каждый свой шаг. Я сочувствовал этой женщине и был бы рад ей помочь, но она не стремилась к психотерапевту, а насильно мил не будешь. Что ж, пусть справляется сама. Ревность и чувство собственности бывают мучительны, однако это не основания для того, чтобы ломать жизнь сыну.
Василий стал довольно-таки быстро меняться даже внешне: перестал сутулиться, у него исчезли мешки под глазами, походка стала упругой, а движения — четкими. Кургузый пиджачок и вытянутые джинсы отошли в прошлое, и я очень надеюсь, навсегда, — Василий приобрел свой стиль в одежде. И наконец я понял: пришел момент, когда в жизни моего пациента должна появиться женщина. Не мама, другая женщина, причем ничем маму не напоминающая. А раз настал этот момент, она появится, и спрашивать у матери разрешения на любовную связь Василий не будет.