В "Неприкосновенном запасе" вышла хорошая статья Павла Гаврилова о партизанском движении в Ленинградской области ("Население становится не за нас, а против нас": партизаны Ленинградской области, советская идентичность и нацистская оккупация"). Для меня в ней есть несколько интересных моментов.
Во-первых, данные о численности партизан. Я и раньше знал, что в 1941-42 годах партизан было довольно мало, но не искал конкретных цифр и чисто интуитивно держал в уме оценку примерно в 10 тысяч бойцов. Оказывается, в лучшем случае численность партизан была около 5 тысяч, временами опускаясь до 2 тысяч. И это на гигантскую территорию площадью около 200 тысяч кв. километров! (Напомню, что тогда Ленинградская область включала в себя также нынешние Новгородскую и Псковскую). Причём на эти 3-4 тысячи партизан приходилось примерно столько же местных полицаев. И только с поздней осени 1943 года, когда многие начали уходить в леса, чтобы избегнуть вывоза в Германию, масштаб партизанского движения стал расти, достигнув на пике около 30 тысяч человек.
До этого, ввиду трудностей снабжения, более-менее активная партизанская деятельность была только в районах с низкой концентрацией немецких сил (т.н. "Партизанский край"). В других же местах, по справедливым словам автора:
"Крупным группам было сложно находить продовольствие на месте. Мелкие же отряды могли просачиваться в немецкий тыл и кормиться тем, что добудут в деревнях, но при этом они были не способны оборонять район, в котором становились хозяевами. В итоге вся их деятельность сводилась исключительно к выживанию, а о проведении диверсий вообще пришлось забыть".
Во-вторых, увидел в статье новые сведения о репрессиях партизан в отношении местного населения. В частности, только тут обратил внимание, что уже 29 июня 1941 года директива Совета народных комиссаров (СНК) призывала создавать "невыносимые условия для врага и его пособников". Далее автор справедливо говорит о том, что практика бывших незадолго до того массовых репрессий в условиях партизанской жизни получила, так сказать, "вторую жизнь". Вокруг было достаточно "пособников" и "врагов" (как и в 1937 году, большей частью выдуманных), и война оправдывала те методы расправы с ними, которые трудно представить даже в самые жестокие годы предвоенных репрессий (об этом — немного ниже). Отсюда в партизанских документах появляются "белофины", "предатели-подкулачники", "уголовники" и даже, как сказано в одном из процитированных в статье документов, "известная доля нашей советской интеллигенции".
Вопрос партизанских репрессий пересекается с упомянутой выше проблемой выживания отрядов в условиях недостаточного снабжения с "Большой Земли". Отряды спасала практика конфискации вещей и продовольствия. Но она же настраивала против партизан местное население, и без этой "продразверстки" жившее в крайней нужде. Автор цитирует Евгения Утина, начальника штаба лужского партизанского отряда, который в 1942 году писал:
"Население становится не за нас, а против нас – что очень плохо, – не продуман один вопрос, о правильном снабжении партизан в тылу у врага. Может советское население встать на сторону врага – надо с этим кончать. В нашем районе не допускали ни одного насильственного изъятия продовольствия, кроме лиц, враждебно настроенных [к] советской власти".
Проблема была в том, что круг таких "лиц" оказывался достаточно широк. Более того, "лицом, враждебно настроенным к советской власти" можно было стать постфактум, просто высказав недовольство тем, что у тебя "добровольно-принудительно" отняли валенки или полушубок. В "Солецкой газете" как-то было интервью с одной бабушкой. Она вспоминала случай военных лет, когда к ним пришли люди, назвавшиеся партизанами. И её маме, не хотевшей отдавать корову, сказали что-то вроде: "Будешь бухтеть, шлёпнем вместе с детьми прямо тут во дворе, как пособницу немцев".
И получалось так, что, например, 5-й партизанской бригадой в 1943 году было казнено почти 700 человек! (стенограмма апреля 1944 г., см: "Новгородские партизаны...". Вел. Новгород, 2001, стр.430).
За сравнимый период 1937-38 годов в Солецком районе было репрессировано свыше 400 человек, из них 250 – расстреляны. Многие приговорённые к ИТЛ умерли в лагерях. Это справедливо признано трагедией.
За почти 3 года оккупации немцы в том же Солецком районе "…Расстреляли 145 человек советских граждан, повесили на виселице 2 человека, замучили и сожгли 159 человек. Вследствие голода замучено и расстреляно 57 военнопленных красноармейцев. Всего погибло 479 человек. Кроме того, немецкими преступниками расстреляно 170 мирных граждан Солецкого района, фамилии которых неизвестны…" (Акт № 1 Солецкой районной комиссии об итогах расследования злодеяний немецко-фашистских захватчиков на территории района. Цит. по: "И ничто не забыто…". Новгород, 1996, стр.73)
Итак, в среднем 230 человек в год. Это справедливо признано трагедией, главной составляющей "злодеяний".
А тут только одной "образцовой" 5-й ПБ казнено почти 700 человек за год… (Хотя она и в соседнем р-не действовала, но всё равно цифры сравнимые.)
Расправы партизан с мирными жителями — тема неприятная и довольно "закрытая". Бывает, что такое списывают на "гитлеровские провокации".
Раньше я в документах партизанского движения встречал только краткие упоминания вроде такого: "Сбежал к немцам 25.3.43. Мать и сестра расстреляны отрядом".
Или была такая вот "оговорка" у К.Д.Карицкого, бывшего командира 5-й ПБ (2-го формирования): "Некоторых женщин расстреливали за сожительство с немцами" (стенограмма апреля 1944 года, цит. по: "Новгородские партизаны...". Вел. Новгород, 2001, стр.430-31).
У нас некоторые любят кивать на французские и другие эксцессы по поводу "коллаборационизма в постели", когда таких женщин брили наголо и водили голыми по улицам. А тут — просто убивали, причём не в порядке "инцидентов под горячую руку", а по приговорам партизанских судов.
Более многословными были свидетельства "с другой стороны", например воспоминания священника Георгия Тайлова из "Псковской миссии":
"…К Пасхе <1943 года> был взорван ближайший мост через реку Великую и в окрестностях появились калининские партизаны. С ними была тройка военного трибунала, который судил старост, «полицаев» или их родственников. Были расстреляны старосты Печан, Луферова и других деревень. В связи с невозможностью найти некоторых «полицаев» вместо них расстреляли их матерей. Некто Егоров, глава соседнего сельсовета, потерял жену на девятом месяце беременности…" (Тайлов Георгий, прот. «Воспоминания». Цит. по: "Псковский летописец" 1(5)/2011, стр.119.)
Но оказывается, такую практику особо не скрывали, и она открыто озвучивалась на совещаниях партизанского начальства. Причём по смыслу понятно, что казнили даже детей! Автор статьи цитирует стенографический отчет совещания у начальника Ленинградского штаба партизанского движения 17 марта 1943 года:
"Принято делать так: уничтожается не только сам предатель, но и вся его семья. Если много народа – и маленьких, и больших – приезжает специальная оперативная группа в деревню, собирают народ, выводят всю эту семейку во главе с предателем, объясняют народу, что он делал,.. и на скорую руку выносится приговор, приговор бывает только один – смерть".
Интересно, после войны были случаи пересмотра таких дел, расследований таких "перегибов на местах"?..
В общем, статья интересная, и очень рекомендую её интересующимся историей Великой Отечественной войны на Северо-Западе СССР.