Ива широко распахнула глаза, вскрикнув – кто-то схватил её за ногу. Она была уверена, что кто-то схватил её за ногу! Девушка приподнялась с мучительной неохотой.
Одежда была разбросана по полу, рядом валялись бинты, пузырёк зелёнки и бутылка водки. Вёлеф подлатал её – пуля Иву едва задела, оставив глубокую царапину, но пришлось наложить шов.
– У вас скоро последнее представление, госпожа Леман, – Маркус улыбнулся, прощаясь с ней. – Я навещу ваше царство, будьте к этому готовы.
Ива Леман заявлена как Жизель, билеты распроданы. Пусть о сцене даже думать больно, она всё же уважала своего зрителя. Только вот уже три дня она лежала на кушетке, створки шкафа были распахнуты, а внутри – целая схема. Красные нити бродили от снимка к снимку, переплетались между газетных вырезок, иногда к скрепкам цеплялись маленькие записки, цветные флажки.
Под глазами пролегли синие тени, волосы, сальные и спутанные, падали на лицо, появился резкий запах от тела и сухой, белый налёт на губах. Ива не ела. Делала два или три глотка водки и, кажется, засыпала. Или теряла сознание.
Она поднялась, запнулась о бутылку, пошатнулась – ноги не слушались. Ива подошла к шкафу, кошачьим движением сорвав все нити, смотала их нервно, отшвырнув в сторону, закрыла глаза, прижавшись лбом к стенке. Сглотнула. Сорвала остатки снимков и выписок, комком бросила на пол.
Ива поняла, что сама не справляется. Что боль чувствует кончиками пальцев. Она забралась в ванну, открыла воду, поливая волосы шампунем. Несколько часов она стояла под водой. Потом – заставила себя съесть завалявшееся яблоко. На пустой кухне отодвинула в сторону штору и увидела знакомый чёрный автомобиль на другой стороне улицы. Она подозревала, что Маркус так и оставил Артура ответственным за её безопасность.
Ива надела шерстяной костюм, дождалась, пока высохнут волосы, но расчёсывать их не стала, выбрала шубу подлиннее из сверкающе-серых песцовых шкурок, взгромоздила на голову шапку, взяла бутылку, сделала глоток, но потом подумала и вылила остаток в раковину.
На улице шёл снег. Утро было белое-белое. Артур, увидев её, выскочил из машины, Ива, не глядя на него, остановилась, кивнула на дверь. Капитан несколько растерянно открыл ей.
– Вас отвезти в театр? – ровно спросил он.
– Улица Скрипок, – коротко распорядилась Ива. – Одиннадцатый дом.
Артур не смог выдавить из себя ни слова. Он молча подвёз её к кованой ограде перед большим особняком – дом был строгим, лишенным излишеств. Когда Ива пошла к калитке, Артур бросился за ней. Она вскинула руку.
– Капитан, это дружеский визит, – объяснила она. – Я вас не приглашаю.
– Ива, вы… – Артуру было трудно говорить с ней, он сглотнул. – Не должны оставаться без присмотра. У меня нет чётких инструкций, но вы всё ещё под наблюдением.
– Не нарывайтесь на грубость, – попросила Ива устало, указала ему на автомобиль.
Она подошла к двери, взялась за бронзовое кольцо и постучала несколько раз. Открыла мистрис Чемп – полноватая домоправительница в темном платье с белым фартуком и собранном на затылке седым пучком. Увидев на пороге приму балета, она растерялась, поправила очки.
– Госпожа Леман… – произнесла домоправительница, словно та сошла к ней прямиком с афиши. – Чем…
– Я подожду Вейна, – Ива выразилась ясно, ловко обходя Чемп и на ходу скидывая сапоги.
Коридор вёл прямиком в просторную гостиную с большими окнами, за которыми стоял в снегу зимний сад. Горел камин. У просторной софы лежала медвежья шкура, белая и мягкая. Ива тронула её носками, села на ручку софы, пустыми глазами глядя в окно.
– Госпожа Леман, простите… – обратилась к ней мистрис Чемп. – Доктор Салливан на конференции. Боюсь, ближайшие пару дней… Его не будет.
Ива смотрела, как заметает сад за окном. Она чуть обернулась на домоправительницу.
– Я подожду, – повторила она, огляделась растеряно.
– А где пёс?
– Какой пёс? – эксцентричной поведение балерины вводило мистрис во всё большее замешательство.
– Любой пёс, – ответила Ива. – У Вейна всегда живут собаки.
– О, у него была старая лайка, – вспомнила мистрис Чемп. – Она была уже совсем слаба, когда я поступила на работу, и вскоре умерла.
Ива кивнула, глядя в огонь.
– Ездовая снежная лайка, – повторила она, указав подрагивающими пальцами на своё лицо. – С разными глазами.
– Да, она почти…
– Почти не ходила, – Ива смотрела на огонь. – Она почти не ходила.
– Да, – растерялась домоправительница, повторяя. – Да, но после… Собак он не заводил, госпожа Леман.
Ива молчала.
– Я подожду его, – повторила она, глядя на снег за окнами, коротко перевела взгляд на экономку. – Только не обращайте на меня внимания. И не беспокойтесь.
Она сидела так, ждала его, пока тьма не легла ей на плечи. Мистрис погасила свет, и Иву освещала только лунная монета за окном, осколки звёзд и мерцание снега. Она не заметила, как ушла в чёрный, бескрайный океан.
Отца хоронили осенью. Под ногами пружинила палая листва, яркая, как кострище. Дождь по ней барабанил, вминая в землю. Ива была в чёрной юбке и белой блузе. Они с Вероникой стояли по разные стороны могилы. У Ивы за спиной, на расстоянии двух шагов, стоял Вейн. Когда она пошатнулась, когда надо было взять горсть земли и бросить на гроб, он ненавязчивым, незаметным движением придержал её у лопаток. Она стояла у могилы до последнего, глядя на чёрный обелиск, омытый осенним ливнем. На его могиле написали: Отец Отечества.
Высшая степень признания.
– Ей рано социализироваться, госпожа Леман, – она слышала спокойный голос Вейна.
Никки была в чёрной пилотной куртке, взбитые кудряшки, ангельски–светлые, но варварски остриженные, приминала шапка.
– И что? – Никки чиркнула спичкой, прикуривая. – Я в том смысле, док, что жизнь продолжается. Здесь никто её жалеть не станет. Спасибо, что повозились с ней, но траур кончился.
– Дело не в трауре, – также мерно объяснял Вейн. – Она ранена. Ей нужна помощь.
– Враг на войне раненных не жалеет, – флегматично ответила Никки.
– Так вы её враг? – уточнил Вейн.
Вероника колко глянула на него – ей не хотелось объясняться с Вейном, но играть в заботу она даже не пыталась.
– У меня нет возможности её воспитывать и всё такое, – призналась она. – Мне надо устроить её и возвращаться к работе. Я отменила два вылета. Это чревато.
Вейн помолчал. Ива знала, представляла, какое у него выражение лица.
– Я мог бы взять её под опеку, – предложил он.
Никки поскребла щеку.
– Вы женаты? – спросила. – Дети есть?
Вейн покачал головой.
– Не, док, – ответила негромко. – Оставить хорошенькую девчонку в доме с одиноким мужчиной, который вдруг решил о ней позаботиться… На такое я не пойду. Она хорошо танцует. Сегодня её зачислят в лицей и пусть себе пляшет. Я буду навещать, как получится.
– Ей нужна хотя бы неделя, – настаивал он.
– Не могу, – Никки почала головой, будто искренне сожалея. – Правда не могу, да и ей это не поможет. Не вернешь ни Виктора, ни Леона никакой терапией. И её жизнь тоже. Пусть приспосабливается. Ива, водитель ждёт. Поехали.
Она прошла мимо с опущенной головой. Вейн проводил их до самого автомобиля.
– Спасибо, – шепотом сказала она, садясь на заднее сидение.
Дверь хлопнула, и её вдруг догнала горечь – не догнала даже, навалилась и раздавила. Вся горечь, невероятная, глубокая, чуждая всем, кроме него. У Ивы сдали нервы. Автомобиль уже тронулся с места, когда она вцепилась в ручку и вылетела на лицо, споткнулась о бордюр – Вейн едва успел её поймать, а она вцепилась в него обеими руками.
Возможно, это было ещё и прощание с отцом. Недоступное. Уже невозможное. Уже навсегда. Это был катарсис – вся боль от всех расставаний разом.
– Нет, пожалуйста, – заплакала она, вцепившись в его плечи обеими руками, почти падая на него.
Вероника схватила её, оттаскивая, вылетел водитель, но Иве казалось, что вырывают с корнем тысяча рук.
–Нет, пожалуйста, пожалуйста, не надо, – Ива плакала, а потом перешла на крик – на тонкую звуковую волну, от которой могли бы все стекла разлететься вдребезги.
Её оторвали от него.
Ива точно помнила, как он схватил её руку, и как вырвали её собственную ладонь, как её заталкивали в машину, а она колотила ногами в стороны и просто кричала. Ива забыла обо всём. Забыла о том, что на своём пути должна быть одна, но ей было пятнадцать, наверное, можно простить.
Ива рыдала.
Никки неожиданно-яростно бросилась на Вейна, ударила по плечам.
– Ты чего добился, больной урод? – Ива слышала уже сквозь стекло. – Если узнаю, что хоть пальцем тронул. запихну твою голову под винт, ты понял?
– Вероника, ей нужно в клинику, – Вейн повысил голос, повторяя чётко. – Остановитесь, вы её убьёте! Я лишу вас всех прав…
– Слушай, друг, – Никки ткнула его пальцем в грудь. – Это не дело. Ты ей не отец, не брат и не муж. Катись нахрен со своей терапией, потому что ты грёбаный паразит, который просто присосался к больной девчонке.
Никки ударила по крыше кеба, садясь в машину.
– Трогай.
– Ива…
Она резко открыла глаза. Было здесь и сейчас. Салливан Вейн стоял перед ней, в своей прихожей, в плотном твидовом пальто, опираясь на трость. Он был едва её выше, черты его лица выдавали человека задумчивого и спокойного. Он был осанистый, жилистый. Вопреки моде носил щетину – она делала его лицо несколько суровей и серьезней, без неё же оно становилось мягче, хитрее и моложе. Вейну недавно исполнилось сорок, он был темноволосым, а глаза его, Ива знала, меняли цвет от светло-зеленого до ярко-голубого, иногда впадая в туманные серые оттенки.
Вейн хромал. Увечье сделало его непригодным для военной службы, но вряд ли доктор сильно сожалел об этом.
Встретив Вейна, Ива нашла человека, более одинокого, чем она сама.
Он подошёл к ней, чуть падая на правую ногу.
– Чемп сказала, ты сидишь здесь уже два дня, – он невесомо тронул её лицо пальцами, подняв к себе. – Ива, ты что, даже воду не пьешь?
– Вейн…
Он не дал ей договорить, очень быстро для хромого человека, выходя в столовую, чтобы налить стакан воды. Ива поняла, что не просто горло пересохло, что она вся высохла. Она сделала глоток. Ещё один. И так пока вода не полилась по подбородку, по красивой белой шее.
Вейн опустился с ней рядом. Взгляды их встретились.
– Я его убила, – сказала она, и глаза её, ставшие вдруг огромными на похудевшем лице, наполнились слезами. – Убила.
Вейн обнял её плечи, Ива опустилась ему на грудь, обнимая. Подбородок коснулся светлой макушки. Вейн не удержался, склонился, поцеловав её волосы. Ива обняла его руку, продолжая плакать.
– Я его убила, – повторяла она, жмурясь, и позволяя сойти этому паводку слёз, горьких, беспомощных, ядовитых.
Она тихо завыла.
– Да, душа моя, – он перебил её волосы. – Ты освободилась. Разорвала эту цепь. Ты свободна, Ива.
Он осторожно уложил её себе на колени, укрывая пледом, взял её руку, бережно сжимая в сухой ладони её маленькие белые пальцы. Она продолжала плакать. Вейн просто держал её, пока она не уснула.
***
Артур видел, как в дом вошёл мужчина, и здесь терпение капитана лопнуло. Уступить Императору – это он мог принять, но сейчас хотелось взять револьвер, ворваться в дом и разрядить всю обойму.
Он вошёл без стука, сердце пропустило удар, потому что застать её, после такого унизительного отказа, в руках другого – этого он стерпеть не мог.
Артур ступал осторожно, словно по льду, и вот… Огромные окна, затканные саваном вьюги, остывший очаг и абсолютная тишина. А Ива, укутавшись, спит на руках чужака. Так спокойно, так благостно, как не захотела засыпать в его руках.
Вейн глянул на Артура коротко. Увидел эполеты. Поднял указательный палец к губам. И Артуру ничего не оставалось. Он стоял и наблюдал, как этот человек смотрит на тлеющие угли, взглядом полным холодной решимости, ненависти воина, смиренного и закаленного.
Так продолжалось несколько часов, пока Ива не шевельнулась. Вейн тронул светлую прядь, заправив ей за ухо.
– Капитан, будьте любезны, покиньте мой дом, – спокойно велел он.
Артур опешил.
– Госпожа Леман под наблюдением…
– Госпожа Леман в доме друга, – он глянул на Артура без всяких эмоций. – Ей ничего не угрожает.
– Да, но, если вдруг будет, вы вряд ли сможете за неё вступиться, – Артур кивнул на трость.
– Ошибаетесь, Майер, – вмешалась Ива, присаживаясь. – Едва ли кто-то вступался за меня так, как доктор Вейн. Вы не соблюдаете дистанцию, капитан. Если вам нравится быть моей лошадкой, то отправляйтесь в машину и ждите. Я заеду домой, переоденусь, а после отвезете меня на репетицию.
Ива сонно моргнула, поежилась, кутаясь в плед, потом вскинула голову:
– Исполнять, – велела безжалостно.
Артур стиснул зубы, поглядел на неё прямо и зло, но, цокнув каблуками, вышел.
– Ты сурова, – отозвался Вейн, глядя на её спину. – Леон мёртв. Нет смысла мучить себя балетом.
Ива сжала своё плечо, чуть обернулась.
– Маркус… – она задумалась, свела брови к переносице. – Хочет сделать меня любовницей.
Вейн понимающе кивнул.
– Ты хочешь Маркуса? – резонно уточнил он.
Ива опустила глаза.
– Леон был не один, – она словно перескакивала с темы на тему, но Вейн понимал, что в её голове это единое полотно.
– Мы это помним, – отозвался терпеливо. – Хочешь найти остальных?
– Вейн, это был не его план, – Ива обернулась, не ожидая встретиться с ним взглядом, но всё же встретилась.
По спине пробежали мурашки.
– Я встретила его и поняла, – объяснила она. – Это всегда меня мучило: он спрятал меня, а они, эти остальные, меня искали. Я не понимала, почему он делал вид, что ищет меня вместе с ними. Кто-то манипулировал им, кто-то внушил ему, что… Он не может меня забрать. Раньше я не вполне осознавала это. Леон был исполнителем, он должен был убить меня вместе с отцом, но Леон меня спрятал, ты понимаешь? Кто-то полностью его контролировал, держал на коротком поводке. Одержимость Леона привела его в ловушку. Неужели всё это время кто-то просто не пускал его ко мне, а теперь решил избавиться?
Вейн кивнул.
– У тебя есть доказательства? Откуда такие глубокие выводы?
Ива покачала головой, запустила пальцы в светлые волосы.
– Он умирал, – она поморщилась. – Когда он умирал, я сказала ему: «Я худшее зло в долине». Он попытался рассмеяться и…Он ответил что-то вроде: «Худшее, даже не я». Он говорил о каком-то Драконе. Выходит, этому Дракону он… подчинялся?
Вейн молчал, глядя перед собой.
– Ты можешь быть права, – признал он. – Никто не знает хищника лучше, чем его добыча. Ты можешь проверить свою гипотезу, но… Не нужно становиться любовницей Маркуса, потому что…
Вейн покачал головой.
Ива умоляюще посмотрела на него.
– Почему? – спросила она тихо.
– Потому что ты заслужила покой, – ответил он, отвернувшись. – Что-то лучшее, чем Имперский двор. Чем мужчина, который… Ты знаешь об этом лучше меня. Не надо больше приносить себя в жертву. Свою дань ты выплатила.
Ива усмехнулась, вытирая повлажневшие глаза.
– Отец умер из-за меня, – напомнила она. – Я никогда не выплачу эту дань.
– Твой отец умер потому что был слеп, – Вейн ответил прямо, не жалея её. – А не из-за того, что девочка тринадцати лет побоялась сказать ему, что старший брат её изнасиловал.
Когда Вейн говорил это, Ива не испытывала желания умереть, горького стыда, страха или колкого зуда под кожей и даже отупения, которое происходит, когда эти слова повторяются слишком часто. Он называл вещи своими именами. С Вейном она чувствовала, что больше не одна с тем, во что брат её превратил.
– Не могу выпутаться из этой паутины, – призналась Ива
– Тогда позволь мне тебя выпутать, – легко решил Вейн, тронув её плечо. – Не надо огласки, не надо сборов. Через четверть часа к заднему двору подгонят машину. Через двое суток ты будешь предельно далеко от Империи. В одном из самых прекрасных мест на земле. Вечное лето вместо долгой зимы. Океан у твоих ног.
Ива улыбнулась, поджав губы, чтоб не заплакать, но слёзы всё–таки покатились.
– Мой отец служил Империи, – она всхлипнула, повторяя слова Вейна: – Никто не знает хищника лучше, чем его добыча. Не Леон это спланировал… Значит, им кто-то управлял. Человеком с манией просто управлять. Я не могу всё это так оставить. Эта история висит на волоске. Я не могу из неё выйти.
Вейн убрал руку, сел, устроив локти на коленях и глядя на тлеющие угли в камине.
– Я ни разу не видел свет, пока ты не появилась в моём кабинете, – произнёс он, потом обернулся к ней. – Такое чистое сияние. Ты не должна быть любовницей мужчины, с которым не хочешь быть. Не должна тратить свой талант, свой ум на человека, который, прости мою уверенность, не оценит этого. Не поступай с собой так. Я тебя умоляю. Оставь балет. Оставь столицу. Оставь Империю.
– Я оставляю тебя, – сказала Ива, стараясь не заплакать. Посмотрела на него с мольбой, беспомощно. – Я недостойна таких слов… Я вся в крови и грязи, понимаешь? Не знаю, как ты веришь в то, что говоришь. Я сломала тебе жизнь, Вейн…
– Никогда так не говори, – резко перебил он, глянув на неё остро.
– Я оставляю тебя, – повторила Ива, улыбнувшись. – Видишь, какая я дрянь? Но я не ожидала, что…
Она отвернула лицо.
–Что ты предложишь мне уехать, – произнесла она, выдыхая, стараясь прийти в себя. – Знаешь, у меня осталось несколько дней на репетиции. Надо привести себя в порядок и прийти в форму. Кажется, я уже неделю живу, как овощ на грядке. Я была рада тебя видеть. Прощай.
Ива поднялась, взяв свою шубу.
– Я могу найти его, – вдруг раздался твёрдый голос.
Ива обернулась растерянно. Встретилась с ним взглядом.
– Я найду его раньше, чем ты, – сказал Вейн. – Нет. Я просто найду его. Дай мне два месяца. Откажи Маркусу. Я отправлю тебя в колонии, а через два месяца получишь своего Дракона. Я всё решу.
Ива покачала головой.
– Я потеряла всех, – сказала она едва слышно, тронула горло, но потом вскинулась, говоря решительно и твёрдо: – Пусть Бога нет, но видит Бог, я потеряла всех и ещё столько же я потеряю, но тебя – никогда. В ту секунду, когда тебя не станет, Вейн, я замертво упаду.
Он вскочил, взяв её лицо в ладони, заглядывая в глаза.
– Будет так, как я сказал, – произнёс он. – Ты отправишься немедленно… Ты получишь всё, что пожелаешь, слышишь?
Ива глянула на него своими почти прозрачными глазами.
– Желаю быть любовницей Императора, – сказала она, накрыла его ладони своими, но только чтобы отстранить. – Прощай.