В связи с анализом рукописного наследия Леонардо да Винчи продолжаются ученые споры: умел ли гениальный естествоиспытатель обобщать? Ибо это и значит для нас мыслить теоретически. Некоторые историки отказывают ему в этом, не находя среди тысяч беспорядочных и фрагментарных записей ничего похожего на выведение из опыта абстрактных закономерностей и их превращение в систему, короче, никаких признаков методического естественнонаучного мышления – ни в значении, восходящем только к XVII веку, ни в сравнении с трактатами даже Античности и Средневековья. Потому-то выходом может показаться ссылка на синкретизм Леонардова творчества. Потому-то наготове ответ, что Леонардо-ученый никогда не переставал быть художником и постигал общие законы природы „посредством единичного зрительного образа".
Действительно, нелегко понять, на чем построено у Леонардо отношение между натуралистическим примером, отдельным случаем и тем, что он называет „общим правилом". Казалось бы, „пример" (esemplo) уже по определению не может быть самоценным. Ведь любой пример – пример чего-то, для того и приводимый, чтобы выяснить это что-то, лежащее на более высоком уровне.
Леонардо определяет описываемые им феномены как „dimostrazione", то есть как очевидность некого заключенного в них разумного основания (ragione). При всей общеизвестной и необычайной любви Леонардо к подробностям, к наиконкретнейшим казусам, к опытным наблюдениям невозможно же отрицать, что за Леонардовым эмпиризмом всегда стояло стремление охватить целое и даже мировое целое. В сознании самого Леонардо устанавливаемые им природные факты непременно должны были вести к очередному „правилу". „И таким образом ты установишь твое общее правило", замечает, например, Леонардо, рассуждая о том, что при выстреле из бомбарды в тумане ядро пролетает меньший путь, а его убойная сила также уменьшается; по тем же причинам искривляется траектория стрелы, пущенной в воду под углом к поверхности. „Ты проверишь это", снова обращается к себе Леонардо. „Общее правило", впрочем, далее так и не сформулировано. Но и в тех случаях, когда оно формулируется, дистанция между „примером" и „правилом" выглядит очень короткой, смычка между ними – до странности интимной и непривычной для позднейшего научного обихода.
У Леонардо любой единичный факт является чем-то гораздо большим и, во всяком случае, иным, чем только единичный факт, а обобщение выполняет по преимуществу какую-то иную, не „обобщающую" функцию, – короче говоря, для Леонардо не существует, как это ни странно, ни фактов, ни обобщений. Его мыслительная работа регулируется не этой (стандартной для нас) оппозицией, и, следовательно, „демонстрация" и „правило" соотнесены у него на принципиально иной основе.
Рассмотрим „Кодекс Форстера I", на третьем листе которого значится: „Книга, озаглавленная Преобразование, а именно одного тела в другое без уменьшения или увеличения массы". И на обороте листа: „Начато мною, Леонардо да Винчи, 12 июля 1505 года" 49 .
Ключевое слово к пространству мысли Леонардо – ПРЕОБРАЗОВАНИЕ. Он ищет законы трансформации, предвосхищает открытия математической топологии.
Первым делом он рисует чертежик „доски". Затем описывает: „Я хочу уменьшить толщину доски при данном объеме, не меняя ее ширины: спрашиваю, насколько возрастает ее длина" и т. п. Затем следуют одна за другой аналогичные задачи на перестроение прямоугольных шестигранников при сохранении объема. На шестом листе утверждается, что „при равном количестве и весе могут быть образованы кубы разной формы, посредством одних и тех же линий, преобразованных 5054-мя разными способами, и всегда они будут включать одну и ту же массу (materia)". Затем Леонардо приводит новые и новые конкретные задачи на „преобразование" многогранников, задачи весьма монотонные. А на следующих листах рукописи: о воде, о бурении колодцев, о движении воды по трубам, о воротах, химические рецепты, чертежи передаточных механизмов, о взвешивании, о насосах – и так до последнего, 54-го листа!
Вы можете посмотреть цифрованный «Кодекс Форстера» из музея Виктории и Альберта в Лондоне.
Меня очень тронуло: вдруг на листе 41-м Леонардо записывает неровным столбиком несколько загадочных слов, первое из которых выглядит эмблематично: „любопытство (curiosità)". Далее: „слизистая (mucilaginosa)". „Перемычки в сердце (ponti in core)". „Дай себе (datti)". „Дай себе покой (datti расе)".
Книга о преобразовании тел без изменения их объема осталась брошенной на полуслове. Но и пока тематическое единство рукописи сохранялось, „правила" мало походили на пусть самую элементарную математическую теорию. Они, скорее, вносили в обилие примеров некую упорядоченность разнообразия. Эти своеобразные правила не отвлекали общее от индивидуальных случаев, а выясняли, как индивидуальные случаи могут переходить друг в друга. На материале геометрических перестроений, казалось бы, наименее подходящем для выяснения природы Леонардовой мысли в целом, слишком для этого специфическом, мы имеем возможность оценить в самой наглядной и четкой форме, что „правило" Леонардо не только не посягает на конкретность и особость „примеров", но и – более того – не скрывается за этой конкретностью, не воплощает в единичном общее. Это правило топологического преобразования.
Действительно, иногда кажется, что Леонардо – гость из будущего, которое только наступает...
И обязательно, обязательно „Дай себе (datti)". „Дай себе покой (datti расе)". Посмотрите Зачем?! Прелесть «бесполезности»