27 октября 1962 года вошло в историю как «черная суббота». Считается, что в этот день мир был наиболее близок к ядерной войне. Это был разгар Карибского кризиса.
Сегодня, спустя почти шесть десятилетий, угроза применения ядерного оружия снова реальна. Да, в мире свирепствует пандемия, падает экономика, в США выборы, но все это только отвлекает внимание от опасности войны. Между тем ядерная угроза обладает одной особенностью: все беспокойства по любым другим вопросам она может в одно мгновение сделать неактуальными.
В октябре 2020 года президент Российской Федерации обеспокоился развалом Договора о о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД). Владимир Путин выступил с целым заявлением о необходимости шагов по «деэскалации обстановки в Европе». И это предложение надо всячески поддержать.
Хорошо известно, что Путин, его генералы и высокопоставленные чиновники на протяжении последних 13 лет последовательно дискредитировали ДРСМД (подробно см. «Опасность войны», декабрь 2019). Наиболее показательно официальное отношение к ДРСМД выражено в Концепции внешней политики от 2016 года, где договор даже не упомянут в перечне соглашений по контролю над вооружениями, которым привержена Россия. Это неудивительно, поскольку главным сторонником отказа от ДРСМД действительно является сам Владимир Путин. Выступая на коллегии Минобороны в декабре 2018 года, президент России заявил, что заключение ДРСМД в 1987 году было для СССР «фактически односторонним разоружением», а зачем руководство страны на него пошло — «одному богу известно».
Теперь, когда в результате отказа от договора размещение ракет НАТО, в том числе ядерных, непосредственно у российских границ с кратчайшим подлетным временем и на низких траекториях стало реальностью, а опасность для России — критической, Путину пришлось давать задний ход и выступать с развернутым обращением о необходимости деэскалации в Европе. Недостаток стратегического видения теперь приходится наскоро исправлять. При этом специфика ядерной угрозы такова, что независимо от того, какие заявления были сделаны раньше, любую новую инициативу, ведущую к разрядке, надо поддерживать.
Тем более что почти все силовое окружение президента настроено предельно воинственно: необходимость выхода из Договора о РСМД регулярно озвучивалась под разными предлогами с 2006 года, и особенно после речи Путина в Мюнхене в феврале 2007-го. Все это создало необходимый контекст для ликвидации ДРСМД.
И хотя значительная часть вины за разрушение системы контроля над вооружениями, безусловно, лежит на США, при заинтересованности России в сохранении ДРСМД, при настойчивости и минимальном политическом искусстве Кремля это было вполне возможно. Но для этого, конечно, следует изменить риторику и не затягивать политическое позиционирование по принципу «не хотите — и нам не надо».
Однако политика Кремля иная. Ключевой тезис Путина: Россия окружена смертельными врагами, и внешняя политика — это всего лишь продолжение войны (которая отнюдь не закончилась) другими способами. Поэтому у Москвы не было и нет политической воли поддерживать мир через разоружение и взаимодоверие, а есть только две цели: изо всех сил вооружаться и пропагандистски возлагать ответственность на других. На самом деле это называется подготовкой к войне.
Очевидно, что главным аргументом в разговоре на тему ядерной безопасности у Путина по-прежнему остается способность «пробить» систему ПРО США гиперзвуковыми ракетами, аналогов которых, по его убеждению, на данный момент нет ни у кого. По сути, ровно это российский президент повторил несколько дней назад, выступая перед членами «Валдайского клуба».
Понятно, что, когда Россия говорит о деэскалации, есть веские основания не доверять искренности намерений российского руководства. За последние десятилетия мы стали страной с отрицательной репутацией9. Нам не верит никто и ни в чем: начиная с олимпийского спорта и заканчивая историями с отравлениями. Когда же речь идет о разоружении, особое недоверие справедливо вызывает общая направленность внутренней и внешней политики «системы Путина»: суперавторитарное полицейское государство и миссия «отдельной цивилизации», противостоящей Западу. Понятно, что заявление о деэскалации в значительной мере пиар-ход: «мы не виноваты, мы за мир». Понятно и то, что заявление сделано за десять дней до президентских выборов в США, когда Белому дому вряд ли есть дело до какой-то деэскалации в Европе.
И вообще, представления российского руководства о договорах и «соблюдении договоренностей» содержится в недавнем высказывании Путина: «Что касается ДРСМД, то США придумали повод, обвиняя Россию в том, что она что-то нарушает, и вышли из договора. Если бы это было так, если бы все было так, как нам представляют американские партнеры, они бы взяли тоже и нарушали по-тихому. Кто мешает-то?». Как говорится, комментарии излишни.
И тем не менее вопрос разоружения настолько судьбоносный — в прямом смысле, — что отказываться от диалога, даже его не начав, ссылаясь на недоверие к Кремлю, очень недальновидная, плохая, узколобая политика. Сторонники и проводники конфронтации как в России, так и на Западе именно на такую реакцию и рассчитывают. Вот, к примеру, буквально на днях советник президента США заявил о готовности Вашингтона к развертыванию американских ракет в Европе для «сдерживания России».
Поэтому, хорошо понимая сущность российского режима, надо прилагать все усилия для использования любых инициатив Кремля в области разоружения. Можно придумывать любые, в том числе принципиально новые формы взаимного контроля, но при этом исходить из того, что сейчас речь идет о глобальной безопасности в самом прямом и широком смысле. Доводить ситуацию до противостояния уровня октября 1962 года крайне безответственно со всех сторон. Тогда опасность войны была реальной, мирного исхода никто не гарантировал. И нынешнее нагнетание конфронтации может закончиться совсем не так, как тогда. Об этом нужно помнить. А еще хорошо бы понимать, что наибольшая геополитическая выгода — это недопущение катастрофы вселенского масштаба, а вовсе не «попадание в рай», как нам обещал президент Путин.
Григорий Явлинский