Автор: Диана Воргольская
В первые минуты после пробуждения пятилетняя Даша разглядывала висящий на стене ковер. По ярко-красному полю были разбросаны разноцветные узоры самых причудливых форм. Один круглый узор, похожий на распустившийся цветок, располагался по центру, его окружало еще несколько цветков. Центральный Даша называла Москвой, зная, что это – самый главный город. Туда ее папа ездил в институт сдавать экзамены. Окружающие цветы были названы именами других известных девочке городов. Самый большой из них – это их маленький городок.
«У меня хорошее настроение» – отмечает девочка мысленно.
Даша уже научилась делить свое состояние на «хорошее» и «плохое» настроение. Было еще «праздничное» настроение, которое вряд ли могло быть отнесено к «хорошему». В такие дни кудри девочки крепко стягивали яркими лентами, завязывали огромные пышные банты, давали в руку разноцветные воздушные шары и красный флажок и вели в шумную суетливую толпу с яркими знаменами, называвшуюся демонстрацией. Это происходило два раза в год – осенью и весной. Обычно в такие дни к маленьким детям подкрадывались в толпе подростки-хулиганы и прокалывали шары иголками. К концу праздника иной раз не оставалось ни одного шарика, что доводило малышей до слез. В общем, в праздничном настроении было больше суеты и волнения, чем истинной радости.
На завтрак мама подала «глазуньку с помидоркой» и «печенюшку с молочком». Эти блюда молоденькая Дашина мама уже научилась готовить сама.
Потом прибежала подружка Люся, соседская девочка двумя годами старше Даши. Дашина мама вывела их обеих на прогулку. Стоял теплый солнечный день, один из тех, в которые не нужно никаких особых событий – на душе и без того радостно от чистого неба и солнечных лучей. «У меня – хорошее настроение», – снова отметила Даша. Однако через минуту она была до такой степени поглощена веселой беготней, так звонко смеялась, что и думать забыла, в каком пребывает настроении.
Вдруг Люся посмотрела ей в глаза серьезным и таинственным взглядом.
– А ты знаешь, что я волшебница?
– Но волшебницы бывают только в сказках, – засомневалась Даша.
– Иногда волшебницы бывают и в жизни, – вмиг развеяла сомнения подруга. – Только об этом никто не должен знать, – добавила она заговорщицким шепотом и покосилась в сторону Дашиной мамы, сидевшей на скамейке неподалеку. – Тогда я исполню любое твое желание.
Даша задумалась, но совсем ненадолго. Ведь в пять лет не мечтается о дворцах и роскошных нарядах. Она вспомнила только, как славно летала сегодня во сне.
– Я хочу, чтобы у меня появились крылья, и я могла бы летать.
Люся сделала несколько «магических» жестов.
– Всё!
– А почему я их не чувствую? – засомневалась Даша.
– Они очень тонкие и нежные, – со «знанием дела» объяснила подруга. – Вот придешь домой, разденешься и увидишь свои крылышки.
Несколько минут Даша бегала вокруг памятника дедушке Ленину в восторге от предвкушения будущих полетов. Но вскоре ей этого показалось мало.
– Я тоже хочу быть волшебницей, как ты, – сказала она, снова подбежав к подруге.
– Это невозможно, – ответила Люся печально-таинственным тоном, но, немного подумав, «вспомнила» единственный способ. Оказывается, чтобы стать волшебницей, надо всего-то-на-всего сорвать несколько лепестков с тех цветов, что лежат у памятника Ленину и к которым строго-настрого запрещено прикасаться.
Когда проходившие мимо тети начали возмущенно кричать на «маленькую хулиганку», настроение Даши снова сделалось «плохим». Впрочем, как всегда, не надолго.
А, вернувшись домой и не обнаружив за своей спиной ожидаемых крыльев, Даша была не особенно огорчена. Девочка давно забыла и о крыльях и нанесенной ей обиде.
После обеда снова прибежала Люся. Так как погода испортилась, девочки не пошли больше гулять, а уединились в темной комнате. Эта комната была переделана из кладовки. Ведь для семьи из трех поколений требовалось больше пространства, чем могла дать двухкомнатная хрущовка. В темной комнате всегда приходилось держать лампу зажженной. Здесь стояла дедушкина железная кровать. А в углу стоял большой, почти с Дашу ростом, мешок с игрушками, из которого торчали ноги кукол, пластмассовые зверушки и много еще всякой всячины. Среди прочего были и предметы, изначально предназначенные вовсе не для игры, которые тем не менее Даша потребовала себе «на игрушки». Например, корпус от старого термоса. В играх он становился ракетой, в которой летала кукла-космонавт.
Подружки уселись на железной кровати, немного попрыгали на сетке, затем достали несколько игрушек. Потом Даша завороженно слушала увлекательные истории Люси про гроб на колесиках. Девочке нравилось, что с подругой можно говорить обо всем, даже о смерти.
Мало кто из взрослых знает, до какой степени детям интересно говорить о смерти. Эта тема притягательна таинственностью и сладостностью запрета. Есть, мол, нечто, о чем мы уже знаем, но о чем нельзя говорить при взрослых. Ведь взрослые были твердо убеждены, что в Дашином возрасте можно думать только об игрушках и конфетах. Зато наедине с Люсей можно было всласть наговориться и о мертвецах, и о гробах, и о кладбищах, и о скелетах, которые гоняются за детьми.
– Ты завтра расскажешь мне дальше эту сказку? – спросила Даша, прощаясь.
– Честное октябрёнское! – ответила Люся. Она уже ходила в школу и была октябренком.
Почему-то все дети, произнося эту клятву, говорили «октябрёнское», а не «октябрятское». Для подтверждения клятвы необходимо было совершить еще несколько ритуальных действий. Во-первых, дотронуться до красного.
Девочки окинули взглядом предметы интерьера.
– Вон, дедушкины носки красные.
– Нет, они вишневые, – поправила Люся. – Паровозик вон красный и цветы у куклы на платье.
Она дотронулась, а затем несколько секунд постояла в позе пятиконечной звезды.
«Теперь уж Люся точно не обманет, – думала Даша, когда подруга ушла. – Ведь если нарушишь «честное октябрёнское», значит, обманул весь мир или обманул дедушку Ленина. Такое и представить невозможно!»
Той ночью во сне Даша летала среди пушистых белых облачков, совсем таких, какие видела недавно в мультике. Она летела навстречу веселому, приветливому солнышку…
Девочке было всего пять лет, и она лишь привыкала к этой жизни, лишь начинала понемногу принимать ее и сознавать, что живет не в раю. Однако, если уж детство – это и не рай, то именно тогда мы находимся от рая так близко, что слышим его отголоски.